Характерно, что русский политический словарь пронизан аллюзиями не просто насилия, но насилия по преимуществу гомосексуального. Может быть, поэтому оценка гомосексуальности так скандализировала страну, задев, полагаю, нечто сущностное в коллективном бессознательном народа. Поборники мифа о «святой Руси», конечно, возразят: так называемая «пропаганда гомосексуализма» взбудоражила народонаселение только потому, что не наше это все, а занесено в Россию с Запада вместе с либерализмом и теперь отторгается здоровым телом как болезнетворный микроб. Отнюдь. Гомосексуализм на Руси был. И был, разумеется, своим собственным, так сказать почвенным и самобытным.
Первый русский святой, князь Борис Ростовский, убитый в 1015 году людьми его брата Святополка Окаянного, вероятно, состоял в особых отношениях со своим постельничим «отроком». Воины Святополка, ворвавшись ночью в шатер Бориса, закололи их вместе. «Повесть временных лет» рассказывает: «И пронзили Бориса и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили. Был же он любим Борисом. Был отрок этот родом венгр, по имени Георгий; Борис его сильно любил, и возложил он на него гривну золотую большую, в которой он и служил ему».
В принципе все правители Средних веков спали со своими слугами в одной комнате, а иногда и в постели как из соображений безопасности, так и для защиты от холода. В большинстве случаев не стоит искать в этом сексуального подтекста. Но как объяснить последние слова отрока Георгия, которые вкладывает в его уста автор «Сказания о Борисе и Глебе» (середина XI века): «Да не остану тебе, господине мой драгый, да идеже красота тела твоего увядает, ту и аз сподоблен буду с тобою сконьчати живот свой!» Почитание Геогрия Угрина на Руси начинается довольно рано, около середины XI века. В частности, он уже является во сне одному исцеленному вместе с князем Борисом: «Георгия оного, отрока святого Бориса, ходяща с нима и носяща свещю». Правда, в русской памяти князь Борис навеки соединился не с отроком Георгием, но со своим братом – Глебом Муромским, убитым по приказу того же Святополка Окаянного. Вместе они почитаются первыми русскими святыми-страстотерпцами.
То немногое, что мы знаем о сексуальной жизни в Московском государстве, свидетельствует о гомосексуализме как явлении абсолютно бытовом, представленном во всех слоях общества – от царского дворца до крестьянской избы. И Василий III, и его сын Иван Грозный, очевидно, состояли в гомосексуальных связях со своими приближенными, чему есть свидетельства современников. Впрочем, нравами двора Московия мало чем отличалась от Запада. Зато иноземцы с удивлением и возмущением пишут о том, что такие сексуальные практики считаются нормой и за пределами Кремля. Вот, что замечает английский путешественник Джордж Турбервилль, посетивший Россию при Иване Грозном: «Возможно, мужик имеет веселую, обходительную жену, которая служит его грубым прихотям, – он все же ведет животную жизнь, предпочитая мальчика в постели женщине. Такие грязные грехи одолевают пьяную голову». Голштинский посол при Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче – Адам Олеарий сообщает: «Они [русские] так преданы плотским удовольствиям и разврату, что некоторые оскверняются гнусным пороком, именуемым у нас содомиею; при этом употребляют не только pueros muliebria pati assuetor (как говорит Курций) (лат. мальчиков, привыкших подвергаться женской участи), но и мужчин, и лошадей. Это обстоятельство доставляет им потом тему для разговоров на пиршествах. Захваченные в таких преступлениях не наказываются у них серьезно. Подобные гнусные вещи распеваются кабацкими музыкантами на открытых улицах или же показываются молодежи и детям в кукольных театрах за деньги… Они сняли с себя всякий стыд и всякое стеснение…» В попытках объяснить приверженность русских «порокам» Олеарий почти дословно вторит Турбервиллю: «Напившись вина паче меры, они, как необузданные животные, устремляются туда, куда их увлекает распутная страсть». Юрий Крижанич, проживавший в России с 1659 по 1677 год, удивляется по поводу распространенности «содомии»: «Здесь, в России, таким отвратительным преступлением просто шутят, и ничего не бывает чаще, чем публично в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху, недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление».
Надо понимать, что иностранцы приезжали почти в дикую страну, где мораль не до конца подавила стихийную сексуальную жизнь. Отсюда слово «животные», которым и Турбервилль, и Олеарий награждают русских. На самом деле в отличие от европейцев русские просто не были знакомы с самоцензурой развитой культуры, вели себя откровенно и естественно, в прямом смысле без стыда, как его понимали европейцы. В самой Западной Европе к тому времени Церковь уже давно «христианизировала», то есть подчинила своему контролю, частную жизнь верующих. И гомосексуализм, по крайней мере с XIII–XIV веков, преследовался как тяжкое преступление. Обычно он карался смертью разной степени дикости. В России законодательство вплоть до 1832 года почти не касалось этой темы. Разве только при Петре в воинском артикуле 1706 года мелькнет смертная казнь за «содомский грех», но уже в 1716 году Петр заменит ее на телесное наказание. И в том и в другом случае речь идет о военных. К тому же в распоряжении историков немало данных, свидетельствующих о двусмысленных связях самого Петра.
Я вовсе не хочу сказать, что среди русских встречалось больше гомосексуалистов, чем в Западной Европе, – у исследователей, разумеется, нет никаких статистических данных. Однако очевидно, что по сравнению с европейцами наши предки были весьма толерантны в вопросах сексуальной жизни – именно так! На укоры Курбского в «порочной» связи с Федором Басмановым Иван Грозный, например, отвечает: «А с женою моей зачем меня разлучили… (Царь обвинял бояр в смерти своей первой жены, Анастасии Романовой. – Н. У.)А если скажешь, что я после этого не стерпел и не соблюл чистоты, – так ведь все мы люди».
Важно отметить, что воинские артикулы Петра или законодательство 1832 года не были результатом собственного правового развития России, а заимствовались как раз из Европы. Петровские уставы были списаны со шведских, а закон 1832 года пришел из Вюртемберга. И после 1716-го и даже после 1832 года, когда пресловутая статья впервые появится в гражданском законодательстве, преследования гомосексуалистов были единичны. Сам же гомосексуализм, естественно, никогда не был связан с какой-то особой приверженностью либеральным ценностям или западничеству. Достаточно сказать, что два крупных консерватора, славянофила и реакционера XIX века – граф Сергей Уваров и Константин Леонтьев были гомосексуалистами или по крайней мере бисексуалами. Убитый террористом московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, дядя царя, антисемит, основатель Православного Палестинского общества и противник конституционных преобразований, практически открыто состоял в связи с некоторыми из своих офицеров, о чем с удовольствием злословили и в Москве, и в Петербурге. Настоящие репрессии против сексуального меньшинства (лесбиянки таким преследованиям вообще никогда не подвергались) начнутся только при советской власти с 1933 года, когда некие салоны гомосексуалистов объявят шпионскими ячейками. Но тогда и инженеров обвиняли в шпионаже, и военных тоже. Значит ли это, что инженеры и военные чужды нашим «традиционным ценностям»?