Эпилог
Следующий миллион лет
История рассказывает не о прошлом, а о том, как мы смотрим на прошлое. Во многом эта книга о том, как каждое музыкальное поколение рассматривало и использовало свое музыкальное наследие и в силу определенной ассоциации предопределило то, как будущее станет глядеть на свое мимолетное бытие. Мы и есть это будущее. Но мы также и прошлое наступающего будущего.
Историк искусства Э. Г. Гомбрих сказал: «Художник не может начинать с нуля, но имеет право критиковать своих предшественников». Кто-то еще (может быть, Т. С. Элиот) сказал нечто подобное – что для того, чтобы отрицать что-либо, необходимо хорошо представлять себе то, что отрицаешь. Шенберг, без сомнения, согласился бы с этим (равно как и Монтеверди, и Бетховен).
Во введении к данной книге цитируется английский историк музыки XVIII века сэр Джон Хокинс. С точки зрения Хокинса: «…естественный ход и порядок вещей… всегда стремится к совершенству… а потому о музыке можно сказать, что все открытия в ней одного века служили лишь основанием для усовершенствований следующего…». Что ж, сэр Джон, мы больше так не думаем. Это, конечно, не значит, что вы были неправы. Вы писали о своем времени, мы пишем о своем. В вашей идее есть утешительная логика – что музыка и далее будет отыскивать новые леса и пастбища, просто двигаясь вперед, – даже если в ней также содержится и пугающая неизбежность того, что труд каждого поколения, как и труды Просперо, «испарится, / Как бестелесные комедианты, даже / Следа не оставляя». Однако когда мы отвергаем мнение Хокинса о неизбежности (и желательности) прогресса, то встречаемся с противоположной проблемой. Если мы научились ценить прошлое на его основаниях, зачем мы пишем новую музыку? Если мы думаем, что Моцарт не «стремился к совершенству», а достиг его, то что мы можем сделать лучше?
К нашему облегчению, это неверный вопрос. Как всегда, занятие музыкой куда сложнее и богаче описанной схемы. Для начала, идея, что «старая» и «новая» музыка отличаются одна от другой и что если мы садимся за фортепиано, то мы играем либо одно, либо другое, ошибочна. Наш Бах – это Бах XXI века, совершенно отличный от своего предтечи из века XIX и тем более от своего своенравного физического воплощения в XVIII. Мы рассматриваем музыку с позиций того времени, в котором обитаем. Нам приходится это делать: у нас нет выбора.
В любом случае мы не сочиняем музыку для того, чтобы рассказать какой-либо исторический сюжет (любая подобная попытка будет провальной). Такого рода история появится позже (и будет меняться век от века).
Мы сочиняем музыку, потому что нам это нужно. В конечном итоге урок этой истории в том, что музыка сообщает нам нечто драгоценное и уникальное о манерах, морали, идеях, характерах, верованиях и социальных нормах тех времен, в которые она появилась. Другими словами – о людях.
Станет ли музыка делать это в будущем? Да.
Что она расскажет? Не знаю.
Вопрос о том, на что будут похожи будущие времена, что люди, живущие в них, станут думать и чувствовать, как они будут справляться с неизвестными ныне вызовами и как их музыка вберет это все в себя, остается без ответа.
Ответ будет дан потом.
