Глава 7

ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

Нелегко провести границу между духами природных сфер и «альтернативными человечествами», и так же непросто отделить тех и других от душ умерших людей, живущих своей особой жизнью в Нижнем мире, который одновременно и далеко, и совсем близко.

Человек у народов Севера мыслился сложно устроенным существом. У него было физическое тело и несколько душ, не менее двух — души-дыхания и души-тени. У разных диалектных групп обских угров считалось, что у мужчин пять или семь душ, у женщин — четыре или шесть. Из них две — важнейшие: душа-дыхание лил и душа-тень ис/ис-хор. Лил мыслилась как реинкарнирующая душа — после смерти она уходит в Верхний мир и позже возрождается в младенце той же родовой группы. Именно лил посылает будущей матери богиня земли Анки Пугос на солнечном луче. Душа-дыхание неотделима от человека, а душа-тень понималась как более самостоятельная — она может отделяться от тела и при жизни, например во время сна. Так, улум ис («сонная душа») путешествует в образе глухарки, пока человек спит. У разных групп обских угров телесная душа может принимать облик ящерицы, жука или человека. Полагают, что она покидает тело во время сна, обморока, тяжелой болезни, перед смертью, и ее может увидеть шаман и иногда даже обычный человек. Душа-тень ис после смерти человека некоторое время обитает рядом с могилой, а затем уходит в Нижний мир, в царство Куль-отыра. Там она живет еще столько же, сколько человек прожил на земле, затем начинает уменьшаться, превращается в водяного жучка (кэр хомлах) и, наконец, совсем исчезает.

Похожие представления и у ненцев: душа-тень проживает в мире мертвых срок своей земной жизни, затем превращается в черного жучка си. Увидев его в чуме, старики бросают си в огонь со словами: «Старина, согрей спину, это [очаг] наше солнце» [73, с. 24].

Нганасаны считали, что душу-жизнь человеку, как и другим живым существам, дает Моу-нямы. Зримым воплощением души являются глаза. Они попадают в чрево женщины и там обрастают плотью. После смерти тело человека уходит в Бодырбо-Моу (Мертвых земля) и там живет по-прежнему, но уже без души: считается, что у мертвых нет живых глаз — их заменяют глаза-бусины. Во время похоронного обряда глаза умершего закрывали ровдужной или суконной повязкой красного цвета с нашитыми на месте глаз костяными кружками, корольками (раковинами каури) или темными бусинками — они назывались сеймити боба («глаз замена»): «Живых глаз на том свете нету, а это будут глаза, чтобы видел» [17, с. 95]. А душа человека после его смерти перерождается в младенца, этим ведает Бондуптуо-нгуо.

У ительменов, чукчей, коряков считалось, что одна из душ человека поднимается на небо, к верховному существу, а вторая (тень) — через погребальный костер отправляется в Нижний мир. Возрождается та душа, что ушла на небо, а за реинкарнацию отвечает верховное существо, небесный хозяин: через некоторое время он отправляет душу в чрево женщины из рода умершего. Люди могли это предвидеть еще до родов: если беременной женщине снилось, что кто-то из ее умерших сородичей поселился в ее доме, значит, его душа и придет на землю. Бытовали и специальные гадания: вскоре после рождения младенца старухи собирались возле колыбели и поднимали ее, произнося имена умерших родственников. Если при произнесении имени ребенок переставал плакать, или, наоборот, начинал, или подавал еще какой-то знак, значит, угадали и нарекали этим именем ребенка. Это делали не из простого любопытства, а по причинам вполне серьезным: считалось, что, если ребенка назвать неправильным, «не его» именем, он будет капризничать, плохо есть и расти, станет болеть. Если младенец долго и тяжело болел, могли решить, что неверно определили имя, и провести обряд заново.

По мифологическим представлениям эскимосов, у всего в мире — у людей, у животных, у природных объектов — есть душа. Она называется инуа, буквально «его хозяин». Инуа имеет вид тела, в котором живет, но очень маленького размера. У человека и собаки, в отличие от других существ, есть несколько душ: инуа, тарнинга (содержавшая не только здоровье, но и потенциальные болезни), душа-имя.

У якутов считалось, что кут-сюр — душа, или жизненная сила человека, — состоит из нескольких частей: ийэ-кут («мать-душа»), буор-кут («земля-душа») и салгын-кут («воздух-душа»). Души (иногда только главную, мать-душу) создает верховный бог Юрюнг айыы тойон. Богиня Нэлбэй Айыысыт соединяет все три элемента в одну человеческую душу, приносит ее людям и внедряет в темя мужчины. При любовном соитии душа будущего ребенка переходит от мужчины к женщине.

Главная душа ийэ-кут находится в затылке человека и может на время исчезать; буор-кут располагается в теле, а салгын-кут — в спине человека. Если воздух-душа от испуга убегала, человек становился емюрях — припадочным. По другим данным, мать-душа была в сердце человека, а земля-душа — в его ушах. После смерти человека салгын-кут растворяется в воздухе, буор-кут остается в теле до его исчезновения, а ийэ-кут идет в Нижний мир на суд. Загробный мир Ёлюю сире (Страна смерти), или Анараа дойду (Тот свет), расположен на северо-западе, где солнце опускается за горизонт и находятся устья рек. У ворот стоят демоны — мужской Барыйа Хаан и женский Хара Бараахы. Они судят ийэ-кут. Человек, умерший в старости, не совершивший грехов, проходил в ворота и через некоторое время перерождался в Среднем мире. А тот, кто умер в молодости, был убит или убил себя сам, не мог пройти и отправлялся назад, где становился юёром и, бродя по земле, причинял вред живым. Также у якутов бытовала вера в бэриэччик, своего рода «энергетического двой­ника» человека. Считается, что бэриэччик ходит впереди человека и устраняет опасности.

У эвенков, эвенов, тунгусо-маньчжурских народов Амура духовная сущность человека состояла их двух частей — оми, жизненной силы, и панян, образа, или тени. Родовые запасы душ оми в виде птичек жили в Нгектар, или Нгеви, мире нерожденных душ. Он находился в Верхнем мире — в кроне мирового древа, растущего во владениях богини Омсон-мама (нанайцы), в истоках мировой реки (эвенки Енисея), на Луне (орочи), на звезде Чалбон (Венера) (эвенки-орочоны). Оми прилетают на землю в виде птичек, пушинок, хвоинок или спор гриба-дождевика. Попав в лоно женщины, оми дает начало будущему ребенку. Если ребенок умирал во чреве или до года жизни, то его оми возвращалась назад в хранилище душ и вскоре снова приходила на землю, может быть, к той же матери. Если женщина не могла зачать, шаман совершал камлание — добывание души. Во время ритуала он уходил в Нгектар и крал души, потом возвращался и бросал их в виде хвоинок на платок, который дети держали за углы; платок складывали и хранили.

Вторая душа, панян (буквально «тень»), появлялась в момент рождения либо в течение первого года жизни ребенка. Она имеет вид маленького человечка. Нанайцы считали, что душа оми превращается в панян: крылья становятся ручками, лапки — ножками. Душа панян является точной копией человека, и ее можно увидеть — как тень в солнечный день или как отражение в воде или в зеркале. Во время сна панян отлучается — ее похождения и есть сновидения (поэтому спящего нельзя было резко будить — чтобы панян успела вернуться). Панян могли похитить злые духи, тогда человек заболевал. После смерти человека его панян находилась в специальной подушечке, которая также называлась панян (примерно с середины XX века в этой роли выступает фотография покойного). Ее хранили в доме, периодически угощали. Так продолжалось от нескольких месяцев до нескольких лет — пока в селении не соберется несколько умерших для проведения коллективных больших поминок каса. Во время этого ритуала шаман провожал панян умерших в мир мертвых Буни, после чего с ними расставались навсегда.

По представлениям кетов, у человека семь душ. Седьмая, главная душа, или жизненная сила, называется ульвей. Она выглядит как маленький двой­ник человека. Ульвей может временно отходить от человека при жизни (во сне или при болезни) и совсем покидает его после смерти. Тогда ульвей уходит в Нижний мир, а через некоторое время снова появляется в Среднем. Ульвей бессмертна, переселяется из одного тела в другое. Кеты полагают, что ульвей их умерших родственников переходит в медведей.

Здоровье, сила, настроение человека зависят от состояния его ульвей. Она должна всегда находиться поблизости. Если ульвей оказывалась «склонной к побегам» (чем объяснялись частые болезни, обмороки, приступы эпилепсии и т. п.), то делали ее изображение из металла и хранили у старшего в роду в домашнем алтаре либо у шамана в коссуле (ящике с шаманскими духами-помощниками).

На фотографии ниже, кроме ульвей, мы видим маленькую фигурку в суконном халате, подпоясанном синим поясом. Рядом с ней — детская игрушечная чашка с блюдцем, миниатюрные лыжи и зимняя обувь, лук и нож. Это дангольс — изображение умершего родственника. Оно делалось по указанию шамана, если умерший постоянно снился. Считалось, что это происходит потому, что Хоседэм не пускает его ульвей в Нижний мир (если он умер слишком рано или не своей смертью) и он вынужден вернуться в Средний мир. Дангольс хранили на месте покойного, снабжали необходимыми вещами, периодически кормили и поили.

Похожий обычай был у хантов и ненцев (в основном в родах хантыйского происхождения). Каждому умершему (кроме маленьких детей, души которых сразу улетали на небо) до погребения или сразу после него делали сидрянг — «тень», «двой­ник» (от слова сидя — «два»). Лицом ему служила пуговица или монета, телом — деревянный чурбачок, иногда тело отсутствовало — его заменяла специально сшитая маленькая одежда. В течение примерно трех лет сидрянг держали в жилище. Во время еды его сажали за стол и «кормили» паром от горячей пищи. У него были свои чашка, ложка и табакерка. Фигурку укладывали «спать» на место покойного, раз в месяц для него забивали оленя. По окончании этого срока сидрянг сжигали или хоронили в маленьком гробу неподалеку от места захоронения человека. Считалось, что после этой «второй смерти» умерший превращается в жучка си и связь с ним прекращается. По более ранним материалам, фигурку через три года оставляли в специально изготовленной деревянной избушке на кладбище и четыре раза в год приносили ей жертвы, пока избушка не сгниет. После этого всякое общение с «заместителем» умершего (соответственно и с самим покойным) прекращалось. Обские угры хранили фигурку до того времени, пока не удостоверялись, что родился ребенок, в которого вселилась данная душа.

Однако если покойный был шаманом, долгожителем или удачливым охотником, перед «вторыми похоронами» спрашивали сидрянг, приподнимая его голову, о том, не желает ли он стать нгытарма (ненцы; у хантов и манси — итэрма, иттарма, иттерма). В случае согласия (если голова сидрянг становилась тяжелой) с фигурки снимали одежду и прятали под корни дерева, а оставшуюся голову одевали в новое облачение. Ненцы других родовых групп (не хантыйского происхождения) фигурки сидрянг не делали. Лишь через семь — десять лет после смерти для некоторых умерших, прежде всего шаманов, долгожителей или других выдающихся людей, изготовляли фигурку нгытарма. Шаман шел на кладбище и, вернувшись, говорил родным, что труп разложился, покойник превратился в насекомое, «по земле ходит, на ноги встал, значит, жить будет, просится к родным в чум», после чего срезал верхушку одного из окружающих гроб деревянных шестов и делал из него изображение, которое хранилось в семье умершего. Глубоких стариков могли и при жизни называть нгытарма.

В отличие от духов хэхэ, нгытарма хранили не в священной части чума, а в изголовье постелей; возили в женской — «нечистой» — нарте (по мнению ненцев, все, что относится к покойному, — самай, «нечистое», и «другой нечистоты не боится»). Однако в отличие от фигурки сидрянг, которую считали чуть ли не живым существом, связь нгытарма с его прототипом менее выражена, что обусловлено более продолжительным сроком хранения фигурки в жилище (иногда нгытарма хранили «вечно» — в течение нескольких поколений). Кроме того, личина нгытарма представляет собой стилизованное изображение, тогда как «лицу» сидрянг придавали индивидуальные черты покойного. Нгытарма отличается от сидрянг еще по нескольким параметрам: его «кормили» редко — примерно раз в полгода, не укладывали «спать», но при этом у него были важные функции. Например, нгытарма использовали для гадания, предсказания погоды. Чтобы усмирить буран, фигурку нгытарма ставили на грузовую нарту. Полагали, что он охраняет чум, ищет потерявшихся оленей. Нгытарма шамана использовали в лечении — прикладывали к больному месту.

Подобные трансформации — из души умершего в духа-покровителя — в целом характерны для культа предков; они наблюдались и у других народов Сибири. Так, у бурят хранителями-эдзетами становились души именитых людей, шаманов. Но все же большинство умерших отправлялись в мир мертвых, расположенный в Нижнем мире. Там они живут той же жизнью, что и люди на земле, — охотятся, ловят рыбу, ставят чумы или строят избушки, шьют одежду и готовят пищу. Только солнце светит там тускло, а небо — как туман. Иногда «солнцем мертвых» называли луну, иногда — полярное сияние.

В мире мертвых все наоборот: умерший человек там оживает, а убитые для поминальной трапезы олени становятся его ездовой упряжкой. Поэтому во время похорон все вещи, которые оставляют покойному, — одежду, охотничье снаряжение, швейные инструменты, посуду — ломают, рвут, разбивают, тупят. Там, в мире мертвых, все это станет целым и новым. Самого покойного одевают в некрепко сшитую одежду, надрывают ее и протыкают обувь, тело укрывают шубой, положенной поперек или подолом к лицу, левую полу кладут поверх правой — не как у живых: там, в загробном мире, все станет как надо. И припасов с собой дают покойному немного: кусочек мяса, по щепотке чая и табака — там у него будет обильная трапеза и полный кисет. Если положить умершему много еды, в мире мертвых она превратится в крошки.

По представлениям орочей, «загробный мир — это точная копия земли, вернее, как бы зеркальное и негативное ее отражение. Там все наоборот: старик, попадая в загробный мир, превращается в ребенка, ребенок — в старика, умный — в глупого, удачливый — в неудачника, весельчак — в унылого скептика, целая вещь — в разбитую, сломанную или разорванную, хорошая вещь — в плохую, и наоборот. Следствием такого представления о загробном мире является то, что орочи, хороня покойника, кладут в гроб изорванную специально для этого одежду, разбитую посуду и поломанное охотничье снаряжение» [1, с. 326–327].

Интересное и при этом редкое по своей позитивности описание загробного мира ительменов первой половины XVIII века приводит Георг Стеллер.

Важно при этом понимать, что, хотя в Нижний мир отправляется душа-тень человека, в новом мире она меняется и становится другой сущностью, более враждебной людям, чем душа-тень живого. Так, по представлениям тюркоязычных народов Алтая, у живого человека несколько душ: тын (дыхание, неотделимое от человека), кут (жизненная сила, похищение которой влечет за собой болезни и смерть) и сюр (призрак, двой­ник, который может отделяться от тела). А у умершего — одна «душа»: кёрмёс («невидящий»), дух умершего, причем бывает ару-кёрмёс («чистый») и дьяман-кёрмёс («нечистый, злой»). Поэтому умерших боятся — они могут причинить вред живым из обиды и зависти. Это представление широко распространено у северных народов.

Якуты, чтобы умерший родственник не стал вредоносным юёром, делали для него особые приношения. Их хранили в специальной сумочке тюктюйё, сшитой конским волосом из двух кусков бересты. На внешней стороне тюктюйё изображали умерших родственников, стараясь придать рисункам портретное сходство. Сумочку тюктюйё хранили в юрте на почетном месте, изображения периодически «кормили» — окуривали дымом от брошенного в очаг масла.

Ненцы тоже боятся мертвых — хальмеров. Хотя они вроде бы далеко — кочуют по своей темной стране под светом тусклого солнца, нами видимого как сполохи полярного сияния, — но по ночам могут оказаться рядом с чумами живых. Поэтому перед входом в чум, особенно в период траура, клали как оберег железные предметы — нож, топор. Но при этом хальмеры все же не так опасны, как нгылека — злые духи и демоны болезней, слуги хозяина подземелья Нга.

У нганасан сыдангка, душа-тень умершего, также считалась вредоносным существом, но не таким опасным, как злые духи. Полагали, что она не приносит особых бед, она еще «не злая», «не ест» людей. Однако через несколько лет после смерти человека сыдангка превращается в нгамтэр’у — очень опасное и злобное существо. Место обитания нгамтэр’у такое же, как и у сыдангка: не только в Нижнем мире, но и около могилы, которая является частью Нижнего мира или входом в него. Нгамтэр’у может далеко уходить от этого места. Чаще всего рассказы о нгамтэр’у связываются с шаманскими захоронениями.

Из душ умерших происходят не только нгамтэр’у, но и злые духи баруси. Получается это так. В земле мертвых Бодырбо-Моу душа-тень сыдангка со временем «тратится» и превращается в нгамтэр’у — половинчатое (однорукое, одноногое, одноглазое), враждебное живым существо. Иногда говорят, что половинчатыми души-тени становятся по иной причине: когда покойник переплывает реку или океан, находящиеся перед землей мертвых, на берегу его встречают тамошние обитатели и по тамге на лопатке передового оленя определяют, чей же родственник прибыл. После этого один из близких родичей большим длинным ножом делит вновь прибывшего пополам: поганую часть бросает в воду, чистую — оставляет. «Режут вдоль и голову не жалеют. Так и ходит с одной ногой, одной рукой, половина головы, один глаз. Чистая часть в Бодырбо-Моу живет. Те, кто его встречает, тоже пополам. Заходи, раз чистый, в чум» [17, с. 60]. Нгамтэр’у, не так давно ушедшие в Бодырбо-Моу, хотят снова стать целыми, завидуют живым и потому стремятся им вредить, вызывая всякие болезни, в частности сумасшествие. Полагали, что нгамтэр’у имеет обыкновение забираться в голову и поедать мозг человека. Того, кто нгамтэр’у «в ум поймал», называют толымэйми’е («стал украденным»). Главная задача шамана в таком случае — убедить человека, что нгамтэр’у в него не вошел, иначе «совсем плохо будет. Кто застрелится, кто вешается, кто сам себя зарежет прямо в сердце. Раньше шаман выгонял нгамтэр’у» [17, с. 53]. По прошествии довольно длительного срока (около десяти лет) нгамтэр’у превращаются в баруси — еще более опасных болезнетворных духов (они питаются сердцами живых людей, забираются к человеку в голову и едят его мозг, грызут нилти — «дыхание»).

Сыдангка, нгамтэр’у и баруси воспринимаются нганасанами как близкие существа. Так, если во время еды падает кусок пищи, его не подбирают, а говорят: «Пусть баруси ест» или «Умерший родственник проголодался, пусть он ест». Разница между этими духами заключается в следующем: сыдангка еще сохраняет связь со своим прежним хозяином (если покойный снится, говорят: «Сыдангка такого-то приходила»); нгамтэр’у может принадлежать и неизвестному умершему (люди помнят, чья это душа только в том случае, если при жизни человек был шаманом или шаманкой); а баруси никогда не соотносится с определенным человеком. Нгамтэр’у и баруси ассоциируются также с коча, духами болезней; у восточных нганасан баруси и коча — синонимы. Многие болезни объясняются их происками. Со всеми этими вредоносными духами борются особые люди — шаманы.

Отправить