Мучительные воспоминания

События моей жизни собраны в своего рода видеоролик, который я прокручиваю в голове главным образом около трех часов утра. Правда, вместо ярких эффектных моментов в нем присутствуют лишь сожаления. Есть много лишних, ненужных воспоминаний, которые следовало бы отсеять, но мой мозг, словно поисковик, с неумолимой точностью находит любое сожаление по дате и теме. Свалять дурака – разумеется, не единственный триггер сожаления, хотя, к несчастью, один из многих. Вместе с тем он поражает своей надежностью. Один из самых мучительных моментов в ситуации, когда тебя облапошили, заключается в том, что в голове остается видеозапись того, как ты легкомысленно принимаешь свое падение, и это видео может воспроизводиться снова и снова. Игры для лохов – это фабрики по производству сожалений. Нельзя стать жертвой обмана, не согласившись на участие в нем, а дорога в ад самобичевания вымощена беспечным соучастием.

В начале книги я сравнивала реакции, которые возникают, когда становишься случайной мишенью хакерской атаки и когда своими руками отдаешь деньги в фиктивный благотворительный фонд. В обоих случаях ненадолго возникает неприятное ощущение, но оно быстро проходит. Правда, во втором случае труднее отпустить ситуацию: чувство стыда и неловкости заставляет вновь и вновь прокручивать в голове все случившееся. Если я получаю предупреждение от банка о хакерской атаке, у меня нет повода для сожалений. Я могу испытывать раздражение, досадовать на то, что хакер выбрал именно меня, или на то, что он вообще занимается этим делом, но в целом меня больше занимает поведение хакера. Мне не в чем себя упрекнуть. Сожаления возникают, когда мы сами делаем выбор, а в данном случае мы имеем дело только с преступными намерениями хакеров.

В случае с фиктивным благотворительным фондом меня больше занимает собственное неразумное поведение. Вина этих мошенников не меньше, чем хакеров, но факт того, что все это произошло не без моего участия, в корне меняет дело. Если я оказалась соучастницей, то я буду бесконечно анализировать именно свое поведение, а не их. Когда у вас вытаскивают кошелек или взламывают машину, вы тоже испытываете сожаление; вы ругаете себя за то, что не там припарковались или плохо застегнули сумку, но эти сожаления совсем другого порядка, они не столь конкретизированы, и к ним не примешивается чувство стыда за себя. Когда вы соглашаетесь на участие в мошеннической схеме, вы как будто клеите себе на спину табличку «Пни меня». В этом и состоит суть сожалений одураченного.

Какую пользу человек или все человечество может извлечь из этого негативного ощущения? Самый простой ответ заключается в том, что на негативных ощущениях, таких как сожаление, можно учиться. Как мать двоих детей я нередко бываю благодарна тому, что опыт сожаления дается так тяжело. Сожаление – лучший учитель для ребенка, который в очередной раз тянет руку к горячей плите или снова из любопытства дергает кошку за хвост. Мошеннические схемы тоже преподносят нам хороший урок. В отличие от других прямых угроз – огня, хищников – понимание того, что вас подстерегает ловушка, приходит с опытом. Природа мошеннических схем такова, что они не очевидны. Научившись распознавать их, мы извлекаем из этого пользу. Люди сожалеют об исходе ситуации, на который могли бы повлиять; всегда хочется научиться избегать неблагоприятных последствий, если их можно избежать. В то же время страх перед вещами, которые нельзя контролировать, отнюдь не продуктивный учитель, ведь он не побуждает к действию и лишен разумных границ. Имея дело с финансовой пирамидой, можно попробовать просчитать потенциальные потери, однако подобная затея совершенно лишена смысла в случае стихийного снижения рыночного спроса, потому что из первого примера можно извлечь урок, а из второго нет.

Сожаление ценно тем, что оно заставляет нас учиться, но большинство знает, что оно может оказаться занудным учителем-педантом, который замучает чрезмерной зубрежкой и назиданиями. У людей развивается сверхтонкое чутье на ошибки, которые провоцируют неослабевающее чувство стыда, и сильнее всего их настораживают ситуации, вовлекающие их в соучастие. В примерах с автомастерской Ральфа и раздачей денег участники эксперимента распознали ловушки, которые были устроены так, что можно было заранее предугадать грядущее сожаление. В обоих экспериментах участников просили сделать выбор, добровольно согласиться на участие в сделке. Одного этого было достаточно, чтобы предвидеть, чем все закончится: приманка, хитрый маневр, обман, сожаление.

Разница между мошеннической схемой и ограблением заключается в том, что жертва аферы добровольно расстается со своими деньгами, а жертва ограбления не является соучастником. Иногда важно даже не столько видимое желание, сколько просто активное участие. Представьте на мгновение, что я состою в какой-то группе, члены которой должны платить взносы. В течение многих лет я исправно плачу эти взносы, а потом случайно узнаю, что другие члены группы, пользующиеся хорошей репутацией, регулярно недоплачивают. Вообразите состояние американского налогоплательщика, который вдруг узнает, что, пока он честно отчитывается о своих доходах, другие, более состоятельные, этого не делают. Такой сюжетный поворот может вызвать множество реакций: от отчаяния из-за бухгалтерской некомпетентности до осуждения в адрес более жадных собратьев. Среди них – поток моих собственных эмоций, обрушивающийся на меня после того, как приходит осознание, что я оказалась в дураках, я – лузер в буквальном смысле этого слова.

Сожаление – это локомотив эмоций, оно донимает нас сейчас и грозит большими неприятностями в будущем. Мы постоянно о чем-нибудь жалеем, это переживание настолько привычно, что нам кажется, будто мы все о нем знаем, однако не все так просто: сожаление способно отделиться от породившей его ситуации и приобрести собственный эмоциональный статус. Когда авторы эксперимента про Джорджа Уильямса или неугомонные молодые ученые пытаются заманить в свое исследование еще одного участника, потенциальные испытуемые уже проигрывают в уме последствия своего согласия. Что плохого может случиться, если я соглашусь поучаствовать? А что случится, если я откажусь? Одна из характерных особенностей мошеннических схем заключается в том, что их эмоциональные последствия в будущем принимают огромные масштабы, значительно превышающие размеры материального ущерба, и приобретают независимый статус. В обоих экспериментах реальные потери были незначительными, но я думаю, что они все равно спровоцировали ощущение ожидаемого сожаления.

Представим, что я вижу змею, греющуюся на солнце, и протягиваю руку, чтобы погладить ее. Змея кусает меня, и мне больно. Я сожалею о своем решении, и это чувство впредь будет удерживать меня от повторения подобной ошибки. В этом и заключается великая польза сожаления – спасибо эволюции – опираясь на полученный опыт, мы в дальнейшем постараемся не трогать змею или горячую плиту. Хитрость в том, что люди пошли дальше. Они не только стараются не навредить себе, но и вполне осознанно стараются уберечь себя от чувства сожаления. Сожаление болезненно само по себе, независимо от реального ущерба, например физической боли, причиненной укусом.

Если задуматься на минуту о том, что же такое сожаление, то становится ясно, что мы сожалеем главным образом о своем неправильном выборе, и чем он хуже, тем пропорционально больше наше сожаление. Например, вполне естественно, что я пожалею о проигрыше в 100 долларов больше, чем если я проиграю 10 долларов. Мы делаем правильную предварительную оценку, однако на самом деле это предсказуемое предостережение. Оказывается, чтобы вызвать острую реакцию сожаления, совсем не обязательно, чтобы произошло что-то плохое. Допустим, если я припарковала машину на обычном месте, убедилась, что она закрыта, но ночью ее взломали, я буду злиться, расстраиваться, но не сожалеть. Ведь я все сделала правильно? Если я не покупаю лотерейный билет, а кто-то выигрывает в этом розыгрыше, я чувствую себя нормально: я никогда не узнаю, оказался ли бы выигрышным тот билет, который я не купила.

По-настоящему механизм сожаления запускается тогда, когда вы понимаете, что могли бы получить что-нибудь получше, и даже знаете как. Не все события способны запускать сожаление, когда вы постоянно говорите себе «если бы я тогда…». В мошеннических схемах ставки на сожаление всегда неравны. Из страха и неприятия сожаления мы меняем наше поведение в пользу более безопасных решений, о которых, как нам кажется, мы потом не пожалеем. Так в свое время я поддалась на уговоры купить страховку для автомобиля напрокат. («Но, мэм, представляете, каково вам будет, если с машиной что-нибудь случится и вы будете знать, что это могла бы покрыть страховка?») Сам по себе неправильный выбор не порождает сожаление, оно возникает, когда мы знаем, что и как могло бы быть.

Ненадолго вернемся к эксперименту с раздачей денег. Есть два варианта, когда соучастие может закончиться сожалением. В первом вы подходите к организаторам и понимаете, что это мошенники: в обмен на доллар они хотят получить от вас номер страхового свидетельства и адрес электронной почты. О нет, так не пойдет. Второй вариант: вы не подходите к рекламной стойке, при этом деньги можно действительно получить просто так. Хм, тоже плохо, но не так. В обоих случаях мы имеем дело с неблагоприятным исходом, но суть сожалений будет разной. Как только вы увидели рекламу, вы уже знаете, что пожалеть придется лишь об одном выборе. Если вы пройдете мимо, что вполне справедливо – разумнее шага и представить себе сложно, – вы поступаете как тот человек, который не стал продолжать разговор с застрявшим на трассе водителем и который никогда не узнает, чем же все закончилось. Вас, конечно же, будут одолевать сомнения по поводу правильности выбора, но это не бесспорный приговор. Если же вы все-таки подойдете к рекламной стойке, чтобы принять предложение, вы узнаете наверняка, можно вас одурачить или нет.

Неразрывная связь между неприятием сожаления и гипертрофированным страхом оказаться жертвой обмана искажает процесс принятия решений, в результате чего мы делаем выбор, противоречащий нашим истинным приоритетам и ценностям. Например, мне звонит двоюродная сестра с просьбой одолжить ей 500 долларов. Она обещает вернуть деньги сразу же, как получит зарплату. Допустим, деньги у меня есть, и я считаю, что сделаю правильно, выручив ее, – я действительно хочу помочь! – но я могу позволить себе это лишь в том случае, если она действительно вернет мне долг.

В этой ситуации я стараюсь избежать двух ошибок: обманутого доверия (дать деньги взаймы и не получить обратно) и обманутого недоверия (отказать, хотя долг бы обязательно вернули). Исходя из принципов морали, я бы предпочла ошибиться, дав деньги, чем ошибиться, отказавшись помочь, однако исследования неприятия сожаления показывают, что я не права, поскольку сожаление сильнее всего овладевает нами, когда мы уверены в том, что допустили ошибку. Обычно мы догадываемся, какие варианты более других чреваты сожалением, и стараемся их избегать. В моем случае, если я дам взаймы, я получу безошибочное доказательство того, обманули меня или нет, потому что мне либо вернут деньги, либо не вернут; таким образом, я настраиваю себя на возможность сожаления. Если я не дам денег, вероятнее всего, я никогда не узнаю, как бы поступила моя сестра, потому что наша сделка осталась незавершенной. Я отказываю ей, она находит другой выход и, может быть, даже не скажет какой. Возможно, у меня будут какие-то сомнения, но я никогда не получу прямого доказательства того, что я сделала неправильный выбор.

Когда мы имеем дело с просьбами, предполагающими соучастие – деньги взаймы, предложение стать партнером или инвестором, – включаются рецепторы сожаления. Они получают входной сигнал о том, что нас просят довериться кому-то, и это осознание автоматически провоцирует соображение следующего толка: если все пойдет не так, я сильно пожалею об этом. Психологические исследования показали, что это не столько страх потери, сколько упреждающий страх неоправданного доверия. В простом эксперименте о природе сожаления психологи попросили участников представить, что у них есть 100 долларов, которые можно инвестировать. Им предложили следующее: инвестируйте в эту компанию, и ваш шанс вернуть деньги (полностью) составит 80 %, удвоить первоначальную сумму – 15 %, в худшем случае шанс потерять все деньги составит 5 %. Одной группе участников сказали, что пятипроцентный риск убытков на самом деле означает риск инвестировать в мошенников. Остальным объяснили, что риск потерять деньги связан с переоцененным потребительским спросом. Участники были готовы инвестировать 60 долларов, если риск потерь был связан с неправильной оценкой потребительского спроса, и только 37 долларов, если тот же уровень риска был вызван не рыночными силами, а неоправданным доверием. Инвесторы, столкнувшиеся с риском личного предательства, потребовали компенсацию.