Заключение

Когда-то, во времена моей ранней юности, наша семья дружила с супружеской парой, которая жила в небольшом, как из сказки, домике в лесу за два или три городка от нас. Они оба были маленького роста, гораздо старше моих родителей и напоминали сказочных персонажей. Вообще-то они переехали в Мэн из Нью-Йорка. Жена занималась психологией развития, наверное, поэтому мне казалось, что в ней есть что-то магическое: она знала про маленьких детей все. Ее звали Дороти, и она была сначала наставником моей мамы, а потом они стали близкими подругами и дружили до ее внезапной смерти от рака поджелудочной железы. В начале 1980-х годов они с мамой обе работали психологами в штате Мэн, что было довольно нелегко, поскольку население штата – преимущественно сельское, и контингент, с которым им приходилось работать, составляли в основном люди, не верившие в психологию. Однако Дороти была несгибаемо предана своему делу. «В том-то и штука, что независимо от того, верит человек в психологию или нет, она сопровождает всю нашу жизнь», – говорила она, стараясь приободрить мою маму.

То же самое можно сказать и об игре на дурака: как бы мы ни пытались с этим бороться, мы неизбежно оказываемся в положении одураченного. Мы можем поддаваться страхам, избегать ловушек, расставленных мошенниками, наносить ответный удар или уступать – мы можем принимать любые меры, но спастись нам не удастся. Мы словно барахтаемся в море, пытаясь ускользнуть от подстерегающих нас квазиафер и воображаемых махинаций. Как и многие другие, я нередко оказываюсь в ловушке прежде, чем до меня доходит смысл происходящего.

Это касается как больших глобальных событий, так и повседневных дел. Обычно я соглашаюсь подвезти сына в школу, чтобы он не добирался общественным транспортом, уступая его доводам о том, что ему в этот день приходится «тащить слишком много вещей». Но потом я обнаруживаю, что его рюкзак набит немногим больше, чем обычно. Я приезжаю на работу и пишу рекомендательное письмо студенту, упирая на его положительные качества и опуская тот факт, что его академическая успеваемость по моему предмету ниже среднего. Днем, если у меня запланирована онлайн-конференция в Zoom, я пользуюсь функцией ретуши, чтобы скрыть следы усталости на лице. После занятий я иду на семинар, который организуют в конце дня на нашем факультете. Это не очень интересно и неудобно по времени, но я знаю, что посещение семинара – это главная объединяющая ценность, тем более что все члены коллектива об этом договорились. На этот раз на семинаре присутствуют восемь человек из сорока пяти.

Существовать в социуме непросто. Мне действительно нужно было скачать статью из JSTOR и у меня не было времени читать условия пользовательского соглашения. Жалобы моего сына на тяжелый рюкзак, равно как и моя оценка перспективного студента, – это типичные проявления релятивизма. Наша интерпретация зависит от множества факторов, таких как семантическая многослойность, законы логики, нормы этикета, различные нюансы и тонкости. Иногда мы упускаем что-то из виду и делаем поблажки.

Дело не в том, что мы не понимаем, что такая динамика отношений существует, нам просто бывает трудно разглядеть в общем контексте варианты решений даже для самих себя. Социальные психологи Розанна Соммерс и Ванесса Бонс много пишут о проблемах согласия и социального давления. Их недавняя публикация на тему социального влияния заставила меня задуматься и переосмыслить все то, что я, как мне казалось, об этом знала. Они провели эксперимент, который им помогли осуществить два ассистента и группа студентов Корнеллского университета. Когда участники эксперимента пришли в лабораторию, ассистент предложил им выборочно два похожих задания. Часть испытуемых должна была заполнить анкету якобы для оценки эффективности метода будущих исследований. В анкете им предлагалось отреагировать на следующую ситуацию:

Представьте, что вы уже расселись по местам в такой же лаборатории, как эта, и ассистент входит и говорит: «Прежде чем мы начнем эксперимент, не могли бы вы разблокировать ваши телефоны и отдать их мне? Мне нужно унести их ненадолго, чтобы кое-что проверить».

Испытуемые, которым была предложена анкета, должны были действовать в прогностическом режиме. Другой группе предстояло действовать в фактическом режиме эксперимента. Тот же ассистент, поздоровавшись, обратился к ним со следующими словами: «Пожалуйста, разблокируйте ваши телефоны и отдайте их мне». Тем, кто переспрашивал («А почему, собственно?»), он пояснял: «У меня есть список запрещенных приложений, и я должен проверить, не установлены ли они на ваших устройствах».

В этом месте полезно прерваться на секунду и представить, что вы снимаете блокировку на своем телефоне и отдаете его абсолютно незнакомому человеку, который будет что-то в нем искать. Не могу назвать себя ревностным блюстителем конфиденциальности, но я бы не потерпела, чтобы кто-то рылся в моих вещах. Поэтому, если вы спросите меня, отдала ли бы я свой телефон незнакомцу, чтобы он что-то там проверял, я отвечу категорическим «нет». В этом отношении моя реакция практически совпадает с реакцией испытуемых из первой группы, которым предложили отреагировать на гипотетическую ситуацию: 73 % ответили отрицательно.

Однако, когда испытуемых из второй группы напрямую попросили разблокировать телефоны и передать их ассистенту, оказалось, что прогноз не оправдался: 97 % участников отдали свои телефоны незнакомцу и позволили вынести их из помещения. (Следует отметить, что ассистент ничего не проверял в них; он просто сосчитал до пяти и вернулся в лабораторию.)

Что поразительно в этом эксперименте, так это сила воздействия. Дело не в том, что люди проявляли уступчивость охотнее, чем ожидалось, а в том, что на уступки шел почти каждый, хотя изначально почти никто из них не предполагал, что может так поступить. Три человека из четырех предполагали, что откажутся; однако фактически отказался один из тридцати.

Самое примечательное в страхе оказаться в дураках то, что в конечном счете вы там и окажетесь, пусть и не всегда. Со стороны трудно понять, что может помешать человеку отказаться разблокировать свой телефон по просьбе незнакомца. Кажется, что сказать «нет» проще простого, но это не так. Если вы видите, как я, не задумываясь, кликаю «Соглашаюсь», даже не прочитав пользовательское соглашение с Amazon, вы, возможно, подумаете про себя: «Ей надо включить мозги». Однако система настроена так, чтобы управлять поведением, и Amazon определенно говорит мне: не волнуйся.

Возможные последствия затрагивают не только отдельного человека, но и резонируют в сфере права и политики. С этой проблемой приходится постоянно сталкиваться в контрактах. Например, кто-то подписывает договор, покупая компьютер, а за ним стоит очередь из нетерпеливых покупателей. Через некоторое время обнаруживается, что на четвертой странице договора имеется пункт о сроке гарантии, и, если возникнет повод для судебного разбирательства, судья точно скажет, что у покупателя была возможность с ним ознакомиться: он мог бы выйти из очереди или заранее скачать текст договора и прочитать все напечатанное мелким шрифтом прежде, чем отправиться в магазин.

В судебной практике есть одно громкое дело, связанное с неисполнением договора, которое я (как и многие другие) обычно привожу в качестве примера, иллюстрирующего запутанность подобных дел: это спор между мебельным магазином в Вашингтоне, округ Колумбия, и одним из его клиентов. Дело было в начале 1960-х годов. Магазин мебельной компании Walker-Thomas Furniture направлял своих торговых представителей в бедные районы на поиски потенциальных клиентов, у которых не было достаточно наличных средств на покупку мебели или социального капитала, обеспечивающего доступ к традиционным формам кредитования. Торговые представители предлагали заключить договор с компанией и приобрести мебель в рассрочку. Подписать договор можно было сразу же – у них были с собой готовые бланки. На бланке договора вверху жирным шрифтом было напечатано: «Прочитайте текст договора, прежде чем подписывать». Однако, прежде чем вручить документ, они загибали верхний край страницы, и видна была только строчка для подписи внизу. «Просто подпишите», – советовали представители компании.

Одна клиентка по имени Ора Ли Уильямс за пять лет приобрела таким образом мебель на общую сумму около 1400 долларов. Ей оставалось выплатить 164 доллара, когда в апреле 1962 года она купила дорогую стереосистему и перестала вовремя вносить платежи в счет погашения рассрочки. Компания Walker-Thomas Furniture отправила к ней агентов, чтобы конфисковать стереосистему, а вместе с ней и всю прочую мебель, которую она приобрела у них за период с 1957 года. Оказалось, что контракт, который Уильямс подписала не читая, содержал пространное, трудное для понимания условие, заканчивающееся предписанием, что все платежи «произведенные [покупателем] сейчас и в дальнейшем, должны распределяться пропорционально на все непогашенные договоры и счета». Это означало, что каждый платеж, сделанный Уильямс за все эти годы, распределялся на все ее покупки. Таким образом, любой предмет мебели, на который приходился остаток долга, мог быть конфискован, если она не вносила платеж в срок, а принцип пропорциональности означал, что она не могла выкупить ни один предмет мебели, не погасив всю задолженность целиком. И даже если бы ее платежей хватило, чтобы покрыть стоимость всей мебели в гостиной и столовой, все равно любой предмет мебели подлежал конфискации, как только она стала задерживать платежи за стереосистему. Клиентка обратилась в суд. Она заявила, что контракт составлен недобросовестно, и потребовала аннулировать его и оставить за ней всю мебель, за которую она уже заплатила. В суде адвокат, представлявший интересы компании, спросил ее: «Разве вы не читали контракт?

Как вы решились на эти покупки, не удосужившись понять, во что вас втянули?»

Отчаявшаяся миссис Уильямс не знала, что ответить. Наконец она воскликнула: «Вы спрашиваете меня, читала ли я это, а мне и в голову не приходило, что это нужно читать!»

Она была права. Что толку говорить сейчас о том, читала ли она контракт, если тогда, когда это имело смысл, ей ясно дали понять, что это необязательно. Текст параграфа был малодоступен для понимания, а потом, закрытый другими страницами, недоступен и для чтения. Суд решил, что действия компании Walker-Thomas Furniture можно назвать грабительскими, независимо от того, согласилась ли миссис Уильямс с условиями контракта или нет.

Вступая в деловые отношения, никогда нельзя быть уверенным в том, что не окажешься в ловушке, – не потому, что принимаешь условия, а потому что попросту не можешь этого избежать. Нельзя прочитать новости, не дав согласия на то, что напечатано мелким шрифтом, а купить мебель можно только, как миссис Уильямс, подписав контракт, в котором есть чудовищное условие о перекрестном обеспечении. В более широком смысле, невозможно все время помнить о том, чтобы сказать «нет», если ваша внутренняя деликатность требует соблюдения правил вежливости. Невозможно обезопасить себя от скрытой угрозы, которая подстерегает нас, как змея в траве. Деревянные монеты вместо настоящих – это не только цена нашего участия в деловых отношениях, это суровая реальность.

Во многих сферах нашей жизни страх оказаться одураченным завуалирован и существует как некая сублимация. Мы старательно обходим его, даже не признаваясь себе в его существовании, перестраивая себя и свое окружение относительно угрозы, которую мы даже не знаем, как назвать.

Однако есть сцена, где он выходит на первый план и становится главным действующим лицом, а не скрывается за кулисами; эта сцена называется любовь. Наверное, никто не хочет оказаться дураком в любви, но все знают, что любовь связана с риском, и вместе с тем без нее не прожить. В любви люди легко обманываются, столкнувшись с неопределенностью, допускают и даже прощают предательство и откровенно признают пределы своей уязвимости.

В песнях о любви полно дураков. Арета Франклин пела, что стала звеном в цепочке других дурочек, потому что она «без ума от своего любимого», но потом угрожала ему, что когда-нибудь он «растеряет всех своих дурочек». Элвис Пресли придумал дурака, который «рвется туда, где ангелам нет места». Билл Уизерс в песне «Используй меня» был рад тому, что подруга играет им как пешкой. Один, а может быть, и несколько участников группы Jonas Brothers признавались: «Я как дурак помешан на тебе». Рик Джеймс и Тина Мари нашли друг друга в написанной совместно песне «Помешан на любви к тебе» (I’m a Sucker for Your Love). В песнях о любви исполнители поют о том, как они страдают от того, что в любви им досталась дурацкая роль. «Больше не хочу быть дураком», – поет Лютер Вандросс.

В любви, особенно в романтических отношениях, игра в то, кто кого дурачит, видна с первого взгляда. Что такое обычные приемы соблазнения, как не деликатное мошенничество? А почему бы действительно не поместить на сайте знакомств свою самую удачную фотографию? Не показать себя с лучшей стороны в самом начале отношений? Как понять, любит она вас или просто хочет жить в Пемберли? Разговоры о более близких отношениях становятся испытанием отчасти потому, что в вас борется бдительность и желание поскорее получить вознаграждение в виде полноценных отношений.

Я помню свои ощущения в начале знакомства с мужем: это было странное сочетание безрассудной влюбленности и подозрительности. Он тогда учился на старших курсах Нью-Йоркского университета и подрабатывал официантом в модном ресторане. Мы оба снимали жилье с соседями в Бруклине, но мои жилищные условия были немного лучше. Все это время, хотя я была влюблена по уши, я периодически предпринимала попытки договориться об условиях наших отношений. Несколько раз я пыталась добиться, чтобы он четко сформулировал, что его больше интересует – я или то, что я могу ему предложить. К его чести, надо сказать, что он счел этот разговор бессмысленным. (Да и что я могла предложить? Все, что у меня тогда было, – это две подработки на неполный рабочий день, холодильник с остатками еды и автомобиль-универсал моей сестры, взятый в долгосрочную аренду.) Забавный старшекурсник с философского факультета невозмутимо заметил, что я задаю по существу один из вечных вопросов метафизики: в чем разница между тем, что тебя любят, и тем, что тебя используют. Как различать эти понятия и зачем?

В любви гораздо проще увидеть, чем мы действительно рискуем. В отношениях с самыми близкими нам всегда трудно определиться с терминами, когда мы о чем-то договариваемся. Такая же динамика свойственна и любым другим отношениям; просто она скрыта под толщей общественных условностей и ритуалов. Мы не рискуем открыто говорить о том, что нас ранит. Но наедине с собой или друг с другом нам проще быть искренними, потому что вопрос, который нас действительно волнует, не в том, окажемся ли мы в дураках, а как мы это воспринимаем. Принять этот факт по умолчанию или сознательно, поступить цинично или не поступиться внутренними принципами – это всегда вопрос нравственного выбора.

Возможно, именно в этом вопросе недоверчивым и подозрительным стоит поучиться у своих родителей, особенно у матерей. Материнство – это всегда бесконечные хлопоты, в которых приходится лавировать между постоянным надувательством и необходимостью соответствовать жестким требованиям. Но главная движущая сила этой деятельности – насущные заботы, требующие физической, эмоциональной и нравственной отдачи. Да, вы все время рискуете оказаться в дураках, но, когда вы заняты повседневными заботами, так ли это важно? Таблица выигрышей заполняется, когда ваш малыш начинает улыбаться, или когда у него вдруг поднимется температура, или когда у него в школе появляется новый друг или подруга.

В трудный период моей взрослой жизни я снова позвонила родителям, по-моему, это был по счету тысячный звонок за неделю. Трубку взяла мама. Даже я уже устала от звука собственного голоса. Я извинилась, смущенная тем, что и так уже задолжала и вряд ли когда-нибудь смогу оплатить тот долг. «Ну что ты, милая, – ответила мама, – какие у нас с тобой могут быть счеты».