Подробности перехода высшей власти в стране из одних рук в другие Репнин узнал, будучи уже в Петербурге. Как он и полагал, это был насильственный переворот, хотя и без пролития крови. Заговор был составлен с участием гвардейцев во главе с Григорием Орловым. Склонив на свою сторону гвардейские полки, Екатерина Алексеевна уже готова была разгромить гольштейнское войско, остававшееся верным её царствующему супругу, но дело до этого не дошло. Почувствовав невозможность исправить положение, Пётр Фёдорович вступил с супругой через третьих лиц в переговоры, согласившись отказаться от престола на определённых условиях. Екатерина Алексеевна сама написала текст отречения, потребовала, чтобы супруг переписал сей текст собственной рукой, и когда тот это сделал, воцарилась на троне уже со всей основательностью. Что до свергнутого императора, то он вскоре был умерщвлён участниками заговора, хотя официальная причина его смерти была увязана с приступами болезни.

После переворота придворные, толпившиеся в окружении прежнего государя, потеряли свои места. У государственного кормила появились новые люди. Но граф Воронцов пост канцлера за собой сохранил. Зная об этом, при возвращении в Петербург свои визиты Репнин начал именно с него.

Воронцов как всегда встречал его с большим радушием, в этот раз от избытка чувств даже прослезился.

   - Милый князь!.. Как хорошо, что не забыли старика. Ведь ко мне сейчас мало кто ходит. Прошли мои времена!..

   - Какой же вы, Михаил Илларионович, старик? - постарался приободрить его Репнин. - Вам ещё и шестидесяти нет.

   - Разве дело в годах? Дело в том, что не нужен я стал, государыне другие люди нужны. Правда, открыто пока не говорит, но я же чую. Словом, дни мои сочтены.

   - Такими откровениями вы меня только расстраиваете. Лучше поговорим о чём-нибудь другом.

Разговор о другом, однако, не получился. Вопреки желанию, они снова и снова возвращались к событиям, связанным с вступлением на трон Екатерины Второй. И толкал собеседника на это своими вопросами сам же Репнин. Его интересовали люди, в которых государыня находит себе опору, в частности Григорий Орлов. Отвечая на его вопросы, Воронцов говорил, что Орлов человек смелый, решительный, но в государственных делах слишком самонадеян, порою берётся за вещи, в которых слабо разбирается. Тем не менее государыня без совета с ним не делает и шага. После Екатерины Второй Орлов стал первым человеком в России.

   - Ну, а граф Бестужев-Рюмин? Я слышал, он вернулся из ссылки?

   - Государыня послала за ним сразу же, как только получила трон, как бы в награду за перенесённые страдания пожаловала ему чин генерал-фельдмаршала. Но высокой должности не предложила. Стар он стал: все- таки семидесятый год идёт.

После того как все новости были узнаны, Репнин решил, что наступило время доложить о посольских делах в Берлине, но канцлер не стал его слушать.

Нет, нет, о сём доложишь самой государыне или графу Никите Панину.

   - Разве он уже первый министр?

   - Пока нет, но скоро будет. Он уже и сейчас занимается вопросами сношений с другими странами. Умный, государственный человек. Ваша супруга, кажется, доводится ему племянницей? - вдруг спросил канцлер.

   - Что-то в этом роде.

   - Значит, будете иметь в его лице надёжную опору. В наше время без опоры никак не можно.

В заключение встречи Воронцов угостил своего гостя кофе. Вина не предлагал - давно уже не пил хмельного: лекари запретили, поскольку сердце пошаливать стало. Репнин и сам это заметил: с момента их предыдущей встречи граф сильно постарел, под глазами появились мешки, что говорило не в пользу его здоровья.

Императрица Екатерина Вторая приняла Репнина сразу же, как только дежурный секретарь доложил о его прибытии.

- О, князь!.. - воскликнула она, поднявшись из-за письменного стола, за которым сидела. - Мне приятно вас видеть таким возмужалым и красивым! Генеральский мундир идёт вам лучше, чем полковничий.

Сказав ещё несколько слов в таком духе, она вдруг заговорила о делах, которыми ей приходится заниматься. А дел таких много, очень много, времени на них не хватает.

   - Посмотрите на это, - говорила она, показывая на бумаги, лежавшие на столе. - Читаешь - и сердце сжимается. Что ни бумага, то жалоба на притеснения, лихоимство, несправедливость. Люди отчаялись от бедности. Города наводнены нищими, тюрьмы переполнены колодниками, а я страдаю от мысли, что не могу всё это быстро поправить. Казна пуста, мануфактуры в упадке, а без мануфактур положения в империи не исправить. Вы со мной согласны?

   - Согласен, ваше величество.

   - Но если бы только это! Мне приходится думать не только об устройстве дел внутри страны, но и о безопасности империи. Слава Богу, война с Пруссией кончилась, но могут возникнуть новые войны. Меня настораживает поведение Франции. Она никак не желает примириться с усилением нашего влияния в Польше и ведёт там свою тайную игру. Одновременно тайно подталкивает на войну с нами и Порту, обнадёживая её поставками оружия и необходимых ей товаров. Вена пока к нам благосклонна, но, думаю, была бы рада, если бы Порта напала на нас. При сложившемся положении для нас зело важно заиметь надёжного союзника в лице Пруссии.

Репнин отвечал, что в результате бесед с прусскими государственными деятелями и с самим королём Фридрихом Вторым у него сложилась убеждённость, что достигнуть этого будет не так уж трудно.

   - Недавно, - вновь заговорила императрица, - я принимала прусского посла по его просьбе. Прусский король обнаружил в вас что-то, его очаровавшее, и через своего посла высказал пожелание, чтобы я вернула вас в Берлин в качестве посланника. Знаю, знаю, что хотите сказать, - не дав ему говорить, продолжала государыня, - вы готовы вернуться в Берлин. Но вы туда не поедете. Для вас намечается другое дело, о котором узнаете позднее.

   - Я солдат и приму к исполнению любой ваш приказ, - сказал Репнин.

   - Вам придётся на некоторое время принять на себя обязанности директора Сухопутного шляхетского корпуса и между делом помогать фельдмаршалу Салтыкову в разработке новых военных уставов, ежели он в таковой помощи будет нуждаться.

   - Слушаюсь, ваше величество!

Репнин ушёл от императрицы разочарованным. Он ожидал всего, только не этого. Обязанности директора учебного заведения, пусть даже военного, представлялись ему скучными, неинтересными. Сидеть за учебниками и всевозможными бумагами, ходить на плац смотреть, как проходят экзерциции, - что может быть хуже этого? Однако фельдмаршал Салтыков, с которым Репнин встретился в связи с обновлением военных уставов, посмотрел на это по-другому.

   - Это зело важное дело! Вспомните, какие офицеры служили в вашем полку. Все ли они соответствовали по уровню военных знаний своим должностям? Многие из них, записанные в полки ещё в младенчестве, удостаивались офицерских чинов ещё до поступления на военную службу. Они умели читать и писать, говорить по-французски, фехтовать, наконец, но имели слабое представление о воинских уставах, не говоря уже о тактике ведения баталий. Многие баталии мы выигрывали прежде всего благодаря численному превосходству над противником да храбрости своих солдат, а надобно научить своих офицеров, а через них и низших чинов воевать не менее грамотно, чем, скажем, пруссаки. Вы меня поняли, князь?

   - Да, конечно.

   - Кстати, это я рекомендовал императрице назначить вас директором шляхетского корпуса. Стыдно нам, россиянам, пользоваться услугами наёмных иноземных офицеров. Надобно учить своих, и учить так хорошо, чтобы они по выходе из корпуса могли заткнуть за пояс любого иноземца.

Разговор с фельдмаршалом Салтыковым побудил Репнина к глубоким размышлении. Знаменитый полководец, победитель прусского короля оказался более дальновидным военным деятелем, чем можно было о нём подумать. В сравнительно короткое царствование Петра Третьего российская армия неожиданно оказалась в очень сложном положении. Своим манифестом о даровании вольности и свободы всему российскому дворянству император освободил дворян от обязательной военной службы, чем те сразу же воспользовались. Многие дворяне, служившие в офицерских чинах, покинули армию и вернулись в свои поместья. Возникла ситуация, когда не из кого было выбирать людей для назначения на должности командиров рот и батальонов. Военной коллегии ничего другого не оставалось, как нанимать офицеров из зарубежья. А для этого нужны были деньги, много денег. Между тем казна и без того была пуста...

Осознав важность возложенных на него обязанностей, Репнин горячо принялся за дело. Прежде всего разработал предложения по обновлению учебных программ, принятию на должности наставников более подготовленных специалистов, ремонту помещений и оборудования. Однако добиться существенных перемен он не успел: несколько месяцев спустя его пригласил к себе граф Никита Панин, ставший к тому времени первым министром, и с дозволения императрицы предложил ему новую службу.

Служба, за которую должен был взяться Репнин, была связана с положением в Польше - соседней стране, в близких связях с которой Россия была особенно заинтересована. Собственно, это было, точнее сказать, поручение, но поручение особого, деликатного свойства. А заключалось оно в следующем.

Польский король Август Третий уже давно лежал на смертном одре, его кончины ожидали с часу на час. Естественно, возник вопрос о престолонаследии. Для российской императрицы было далеко не всё равно, кто станет новым польским королём. Ей хотелось посадить на трон такого человека, который бы с пониманием относился к её советам, был бы ей верным другом. Таковым она видела литовского стольника, молодого и красивого графа Станислава Понятовского. В Петербурге ходили слухи, что в своё время, ещё в царствование Петра Третьего, между этим приятным во всех отношениях человеком и её величеством имелась тайная любовная связь. Скорее всего, так оно и было. Они не только переписывались между собой, но и изредка встречались... Короче говоря, по понятиям её величества Станислав подходил на роль короля по всем признакам. Оставалось только найти того, кто мог бы помочь осуществить задуманное. Выбор пал на князя Репнина. Князь прекрасно владел польским языком, хорошо знал польскую культуру, имел среди польской знати немало знакомых. Кому ещё браться за столь сложное дело, если не ему, уже испытанному дипломату?

Когда Панин изложил Репнину суть поручения, тот задумался. Первого министра это насторожило.

   - Боитесь, что не справитесь?

   - Могу и не справиться. Дело сложное. К тому же мы ждём с женой ребёнка.

   - Знаю, Наташа мне говорила. Можете не беспокоиться, я позабочусь о вашей супруге: всё-таки она мне не чужая. Соглашайтесь.

   - Ладно, поеду, - согласился князь.

Репнин выехал в Варшаву в качестве полномочного министра её величества.

В анналах истории не осталось свидетельств того, какие средства и методы использовал Репнин при выполнении высочайшего поручения. Как бы то ни было, своей цели он добился: 7 сентября 1764 года польская знать в лице сейма единогласно проголосовала за возведение Станислава Понятовского на польский престол. Репнин вернулся в Петербург с чувством человека, честно выполнившего свой долг.

   - Ваше величество, - сказал Репнин императрице после того, как доложил ей о положении в Польше, - могу ли я теперь возобновить службу солдата?

   - Армия от вас не уйдёт, - отвечала императрица, - сначала придётся послужить в Польше.

   - А какая служба предстоит на сей раз?

   - Чрезвычайного и полномочного посла.

Императрица напомнила ему, что новый польский король Станислав всем хорош, но слабохарактерен, может легко угодить под влияние польских магнатов и проводить их политику в ущерб политики российской, а этого допустить никак нельзя...

   - Долго держать вас там не будем, - пообещала императрица, - заменим сразу же, как только появится возможность.

Репнину пришлось подчиниться.

Вручая ему необходимые документы, граф Панин советовал ехать в Варшаву с семьёй, поскольку считал, что жить там, возможно, придётся долго. У Репнина на сей счёт было другое мнение. Во-первых, он считал дипломатическую службу для себя временной и надеялся уже в скором времени убедить императрицу перевести его обратно на службу военную. Во-вторых, после родов его супруга была всё ещё нездорова, а настоящий присмотр за ней в Варшаве вряд ли возможен. Во всяком случае в Петербурге ей будет покойнее, тут и знакомых, и родственников много, а в Варшаве - никого...

   - Ладно, поступайте как знаете, - не стал настаивать на своём Панин. - Но должен предупредить вас: человека, ведущего одинокую жизнь, скомпрометировать гораздо легче, чем человека семейного. А в том, что в Варшаве найдутся люди, которые будут стараться вас очернить, можете не сомневаться.

Надежды Репнина на скорое возвращение в армию оказались иллюзорными. В Варшаве ему пришлось пробыть целых шесть лет. Императрица была бы рада заменить его на посту посла другим дипломатом, но не находила человека, способного так же умело навязывать Польше волю российского двора. За эти годы, действуя именем российской императрицы, Репнин сделался фактическим правителем королевства. Королю Станиславу приходилось согласовывать с ним каждый свой шаг, хотя его это унижало и оскорбляло. Тщетно пытался он воспротивиться требованиям России о предоставлении гражданам страны православной веры равных прав с католиками. Репнин не пошёл ни на какие уступки и добился своего. Будучи в отчаянии, король писал своему петербургскому послу: «Последнее приказание Репнину ввести диссидентов (инаковерующих. - Прим, авт.) даже в законодательные учреждения - настоящий удар грома для страны и лично для меня. Если ещё возможно, докажите императрице, что корона, которую она на меня надела, будет для меня хитоном Несса: она сожжёт меня, и мой конец будет ужасен».

Закон о диссидентах, навязанный Россией через своего посла, вызвал негодование и среди магнатов. В небольшом городке Бар Каменецкий группа магнатов и шляхты составила конфедерацию против короля Станислава в защиту «вольности и веры». Конфедераты объявили Станислава лишённым престола и призвали поляков к оружию, к выступлению против «засилия русских». А чтобы побыстрее добиться своих целей, они обратились за помощью к Турции, Франции и Саксонии. В стране стали создаваться вооружённые отряды, общее положение резко обострилось. В этих условиях менять посла было просто неразумно, и Репнину пришлось остаться в Варшаве, чтобы твёрдо продолжать свою линию. И вот тогда-то началось то, о чём некогда предупреждал его первый министр граф Панин. В Варшаве вдруг обратили внимание на знакомство Репнина с женой австрийского генерала графиней Понятовской. Вскоре поползли слухи о том, что у Репнина и графини возник роман, и что-де сия графиня оказывает на русского посла сильное влияние... Люди, заинтересованные в этих слухах, сделали так, что они дошли до Петербурга - до первого министра и самой императрицы. Узнал о них, естественно, и сам Репнин. Общение с графиней пришлось прекратить. Но этого оказалось мало. Слухи продолжали обрастать новыми подробностями. И тогда он решил написать государыне письмо с просьбой перевести его на службу в армию.

Время для этого было выбрано удобное: между Россией и Турцией началась война... Поводом для неё послужил пограничный инцидент. В июле 1768 года отряд гайдамаков при преследовании поспешно отступавших конфедератов вторгся в пограничные селения Балту и Дубоссары, принадлежавшие Крымскому ханству, и сгоряча спалил несколько жилых домов. Вскоре после этого верховный визирь Порты вызвал к себе русского посланника и предъявил ему ультиматум для передачи Российскому правительству. В этом ультиматуме Порта в категорической форме потребовала от России немедленно вывести войска из Польши и более не вмешиваться во внутренние дела этой страны. Принять такой ультиматум посланник Обресков отказался. Тогда визирь приказал посадить его вместе со всем персоналом посольства в подземелье Семибашенного замка. Фактически это означало объявление войны, уклониться от которой Россия не могла...

Ответа на своё письмо ждать Репнину пришлось недолго. Императрица решила удовлетворить его просьбу. Ему было предложено отправиться в действующую армию, находившуюся под началом князя Голицына, в чине генерал-поручика, которым его жаловали за заслуги. Кроме этого чина, за плодотворную деятельность в Польше он получил орден Святого Александра Невского и 50 тысяч рублей на оплату долгов.