Глава 4
ЩЕДРОСТЬ ДУШИ
1
Новые победные сражения, к которым стремилась армия Румянцева, последовали довольно скоро. Не прошло и месяца после баталии в урочище «Рябая Могила», как противники сошлись снова, в этот раз на берегу реки Ларга. Русским противостояли остатки неприятельских войск, разбитых в предыдущем сражении, к которым присоединился ещё не бывавший в боях 15-тысячный турецкий корпус, отряды спаги и конных янычар, а также новое конное войско, собранное во владениях крымского хана. Если в баталии при «Рябой Могиле» войсками командовал турецкий паша, то теперь по воле султана главное начальствование над объединёнными войсками взял на себя крымский хан Каплан Гирей, давший клятву отомстить неверным за гибель своего сына и за пролитую кровь сородичей в урочище «Рябая Могила».
У хана войск было гораздо больше, чем у «неверных», и тем не менее он не смог сдержать свою клятву. Русские и на этот раз наголову разбили своего противника. И снова отличился корпус Репнина, первым ворвавшийся в укреплённый ханский лагерь.
Потом, спустя некоторое время противоборствующие стороны встретились снова. Но теперь русским хан противопоставил уже главные силы турецкой армии, которые возглавлял сам верховный визирь Халил-бей.
Более 100 тысяч воинов собрал он, переправившись на левый берег Дуная. Румянцев не имел в этом районе и четвёртой части того, чем располагал противник. И всё же он смело атаковал турецкий лагерь, расположившийся на берегу реки Кагул, что впадает в Дунай.
Это была самая напряжённая и ожесточённая сеча за всё время войны. Имея численный перевес, турки никак не желали уступать русским, больше того, был момент, когда они смогли не только остановить натиск русских, но и разрушить с фронта их каре, заставить перейти к ретираде. И быть бы в тот момент большой беде, не окажись поблизости самого Румянцева. Увидев случившееся, он бросился в гущу отступавших солдат с криком: «Ребята, стой!» и стал восстанавливать каре:
- Слушайте мою команду! Разбирайтесь по ротам, становитесь в каре по своим местам! Слышите? Вам на помощь уже бегут гренадеры. Не робей, ребята!
Зычный, уверенный голос главнокомандующего вывел солдат из замешательства. Они сначала сгрудились вокруг него, дабы уберечь от пуль и острых вражеских ятаганов, а потом, выполняя его команды, стали восстанавливать каре. Гренадеры, которыми обнадёживал Румянцев запаниковавших солдат - а это был полк бригадира Озерова, - и в самом деле находились уже близко. Прокладывая дорогу штыками, они пробились-таки к Румянцеву, восстанавливавшему строй, и своей массой отгородили его от янычар. Между тем турки продолжали свой натиск, нападали, словно обезумев. Напарываясь на штыки, отскакивали, а потом набрасывались снова и снова... Но вот наконец строй был восстановлен. Пока гренадеры сдерживали янычар, солдаты каре не только успели занять указанные им места, но и перезарядить ружья. А когда прозвучала новая команда главнокомандующего, решительно двинулись вперёд, расчищая себе дорогу пулями и штыками. После этого переходить в контратаку янычары уже не решались. Преимущество окончательно перешло на русскую сторону.
В разгром турецкой армии особый вклад внёс князь Репнин. Хотя перед боем у него имелось всего около четырёх тысяч воинов (большую часть корпуса ему пришлось выделить для охраны оторвавшегося от главных сил армейского обоза), Румянцев поставил передним трудную задачу: обойти противника с фланга и взять под контроль выходы из лагеря в сторону Дуная. Репнин с блеском выполнил это задание. Когда его корпус появился в тылу у противника и, развернувшись, открыл орудийный и ружейный огонь по находившимся здесь отрядам спаги, среди турок началась страшная паника. Верховному визирю доложили, что в тылу появилась новая русская армия численностью до 50 тысяч человек (у страха глаза велики) и они могут вот-вот закрыть выход из лагеря. Он приказал начать отход из лагеря. И отступление началось, вскоре оно превратилось в настоящее бегство. Между тем Репнин и не думал закрывать выход из лагеря: ему на это просто не хватило бы сил. Спаги, хотя и были рассеяны артиллерийским и ружейным огнём, находились рядом, могли напасть в любой момент. Репнин счёл более разумным расположить своё войско вдоль дороги и уничтожать отступающего противника прицельным огнём, не отказываясь, однако, от демонстрации своей готовности полностью перекрыть дорогу, дабы усилить этим панику в лагере.
Надежды Репнина полностью оправдались. С того момента, как он взял под обстрел дорогу, турки ни о чём более не думали, как только о том, чтобы побыстрее проскочить в безопасное пространство. Русским оставалось лишь их преследовать. То, какие потери при этом несли турки, представить не так уж трудно. Однако для полноты картины будет не лишним привести следующую выдержку из журнала военных действий русской армии о сражении при Кагуле:
«Неприятельский урон считать мы должны по крайней мере до двадцати тысяч, хотя пленные из-за Дуная, после пришедшие, уверяли доподлинно, что турки чувствуют оной в сорока тысячах наипачей своей пехоты, кроме погибших в лагере, ретраншементе и перед оным, где их по исчислению погребено тысяч до трёх, по пути, где нас атаковала конница, и вдоль за лагерем вёрст по крайней мере на семь кучами лежали побитые тела в превосходнейшем перед указанным числе, коим счета не делано...»
Что до потерь русской стороны, то они составили 343 человека убитыми и 550 ранеными. Победителям достался весь неприятельский лагерь с палатками, обозом, всевозможным имуществом и артиллерией, состоявшей из 130 орудий с лафетами.
Главнокомандующий имел все основания быть довольным своими генералами и офицерами. Но и в этот раз князь Репнин удостоился большей похвалы: много побил турок и потерь в его корпусе оказалось меньше, чем в других соединениях. Правда, у него самого вражеской пулей пробило шляпу, но Бог сберёг ему жизнь.
За победу при Кагуле Румянцев удостоился чина генерал-фельдмаршала. Что до Репнина, то императрица по представлению главнокомандующего наградила его орденом Святого Георгия второго класса и золотой шпагой.
2
После Кагульского сражения в районах боевых действий наступило относительное затишье. Турки и крымские татары явно выдохлись и уже не пытались прорываться на российские территории, как это делали раньше. Не мог не подействовать на поведение турецких военачальников и разразившийся гнев всемогущего султана. Его «всевидящее и всезнающее величество» в наказание за поражение при Кагуле сместил верховного визиря Халил-бея, назначив на его место другого человека. Не удержался у власти и Каплан Гирей: его заменил Селим Гирей. Новые предводители войск, пришедшие на смену старым, настолько боялись султанского недовольства, что считали за благо лучше не рисковать. И не искали больше генеральных баталий.
Такое поведение противника вполне устраивало русскую сторону: сказывалась усталость армии. Ближе к холодам в главную штаб-квартиру стали поступать рапорты от генералов и офицеров с просьбой о предоставлении им отпусков. Румянцев не отказывал: не было причин. В летнюю кампанию люди хорошо повоевали, имеют право и отдохнуть... Ждал он рапорта и от князя Репнина, но тот даже разговора не заводил об отдыхе.
- Хочется ещё повоевать? - спросил его однажды Румянцев с лёгкой иронией.
Репнин ответил вполне серьёзно:
- После Кагула турки всё ещё пребывают в состоянии растерянности. Почему бы нам, пользуясь этим, не попытаться захватить придунайские крепости? Думаю, упускать такую возможность мы попросту не имеем права.
Лицо Румянцева сделалось серьёзным:
- Какие именно крепости вы имеете в виду?
- Измаил, Килия, Аккерман. Мне почему-то думается, что их можно теперь взять без большой крови.
Румянцев подумал.
- Вы считаете, что эти крепости сможете взять силами своего корпуса?
- За полный успех трудно ручаться. Но, как говорится, попытка не пытка. Мне понадобится только осадная артиллерия.
- Осадную артиллерию получите. Я дам вам всё, что пожелаете. Можете готовиться в поход...
Свои завоевательные действия Репнин начал в Килии. Расположенная на одном из рукавов Дуная, эта сравнительно небольшая крепость имела важное стратегическое значение, поскольку держала под контролем часть речных путей. Кроме турок и татар, в ней проживали греки, армяне, евреи. У Репнина имелись сведения, что горожане жили впроголодь, страдали от болезней. Подвергать опасности жизнь мирного населения - дело не богоугодное. Но война есть война, и, отбросив всякие сомнения, Репнин приказал своим войскам приступить к осадным работам.
Крепость оборонял гарнизон, насчитывавший в своих рядах более четырёх тысяч человек, имевший 64 орудия и 4 мортиры. Оборонительных возможностей у турок было достаточно, и когда, завершив осадные работы, Репнин потребовал от начальника гарнизона капитуляции, тот ответил решительным отказом.
- Прикажете открыть огонь? - обратился к Репнину бригадир Игельстром, со своими батареями занявший позицию против главных крепостных ворот.
- Не будем спешить. Сделаем вторую попытку наладить переговоры. Для этой цели необходимо найти кого-нибудь из мирных жителей.
- Нами задержан один дровосек, возвращавшийся домой из леса, - сообщил Игельстром. - Вон его арба с хворостом, - показал он в сторону дороги.
- Приведите ко мне этого дровосека, - приказал Репнин.
Вскоре перед ним предстал черноволосый худой человек лет сорока. Как оказалось, это был грек, поселившийся в Килии лет пятнадцать тому назад. Русский язык он знал плохо, но объясниться с ним всё-таки было можно.
- У тебя в крепости свой дом? - спросил Репнин.
- Я жил в предместье, и у меня было всё, - отвечал дровосек. - Но комендант, когда узнал, что идут русские, приказал сжечь всё предместье, а жителей поселить в городе. Теперь живу без кола и двора. А у меня жена, дочь... Дочь ещё ничего, но жена болеет.
- А хворост тебе зачем, коль дома нет?
- Надо же как-то кормиться. За арбу хвороста миску ячменя дают.
- Так мало?
- Спасибо и за то. Припасов совсем не стало, всё поели. Солдаты и те голодают, а про нас, простых жителей, и говорить нечего.
- Мы дадим тебе десять фунтов крупы и разрешим проехать в город с хворостом, но ты должен за это выполнить наше поручение.
- Ежели смогу, то готов...
- Ты, наверное, уже сам обратил внимание, как много у нас орудий - и великих, и малых, и нам не составит большого труда сравнять город с землёй. Но я не хочу гибели мирных жителей. Поэтому прошу встретиться с комендантом и передать ему мои слова. Ежели он согласится сложить оружие, я дозволяю ему выйти из крепости со всем гарнизоном и отправиться куда пожелает. Даже сухарей дам на дорогу. Что до мирных жителей, то они в беде не останутся, русская армия им поможет. Можешь передать сие?
- Могу, конечно, могу, - обрадованно отвечал грек.
- Когда вернёшься в наш лагерь с ответом коменданта, получишь ещё десять фунтов крупы, - пообещал Репнин. - Только ответ мы должны иметь сегодня, до завтрашнего дня ждать не будем.
Возвращения грека ждали до самого вечера, но он так и не явился. Скорее всего, ему не позволил выйти за ворота крепости сам комендант, который решил тянуть время в надежде на прибытие помощи с правобережья Дуная, где у турок имелось ещё достаточное количество войск. Складывающаяся обстановка требовала от русской стороны быстрых и решительных действий.
На следующий день Репнин снова обратился к коменданту с воззванием, на этот раз письменным, в котором выставлял те же условия капитуляции, которые уже передал через грека. Доставить воззвание до адресата вызвался один из молодых офицеров барона Игельстрома, немного знавший турецкий язык.
Случилось так, что о посылке в крепость парламентёра узнал весь лагерь. Люди прониклись тревожным ожиданием: что будет дальше, примет ли комендант парламентёра или прикажет повесить его на первой перекладине?.. Заодно вспоминали и вчерашнего грека-дровосека, принявшего десять фунтов крупы за обещание передать туркам условия капитуляции. Недоумевали: как мог генерал довериться замухрышке, которого комендант, надо думать, и на сто шагов к себе не подпустит?..
- Плохо ещё знаете нашего генерала, - философски говорил сомневавшимся старый солдат, принимавший участие во всех последних баталиях и ещё ни разу не задетый вражеской пулей. - Наш генерал далеко видит. Тот грек к коменданту может и не пробиться, но от разговора с народом удержать его не смогут. А когда народ узнает, чего требует наш генерал и что будут иметь жители после выполнения его требований, положение может круто измениться в нашу пользу. Народ, хотя и безвластен, но когда дело дойдёт до выбора жить или не жить, перед ним не устоит ни один комендант.
Парламентёр вернулся из крепости раньше, чем ожидал.
- Ну что говорит Осман-паша? - встретил его вопросом Репнин.
- Комендант сказал, что ответит через час, а может, и раньше.
- А что видел в крепости?
- Ничего не видел: меня провели к нему и отвели обратно к воротам с завязанными глазами.
Спустя некоторое время после отчёта парламентёра со стен крепости неожиданно прогремели неприятельские орудия. Стреляли ядрами по позициям русских батарей.
- Осман-паша решил показать свою силу, - сказал Репнин. - Нам не остаётся другого, как поступить таким же образом.
Он приказал батареям открыть ответный огонь, используя зажигательные снаряды. Залпы русских орудий оказались куда мощнее турецких. Уже после первых выстрелов над крепостными стенами появились густые клубы дыма. Это подействовало на турок, и они прекратили канонаду. Как бы одобряя их решение, русская сторона сделала то же самое. Пушки смолкли, однако полной тишины не наступило. Из крепости доносились душераздирающие вопли и крики. В противоборство враждующих сторон вмешались отчаявшиеся мирные жители: они взывали к милосердию.
Вскоре турецкий комендант выслал своего парламентёра. Для принятия решения - сложить оружие или не сложить? - Осман-паша потребовал трое суток и до истечения этого срока огня более не открывать.
- Передайте, - сказал турецкому парламентёру Репнин, - что на трое суток согласиться не могу. Я могу дать ему только шесть часов, не больше. Ежели к исходу этого срока Осман-паша не прикажет открыть ворота, я возобновлю бомбардировку города.
Парламентёр ушёл, но через два часа вновь вернулся. Он сообщил, что Осман-паша согласен впустить русских в крепость и сложить перед ними оружие, но просит русского начальника подождать хотя бы до утра.
- Хорошо, пусть будет так, - согласился Репнин. - Я подожду до восхода солнца, но потом, ежели комендант не сдержит обещания, пусть пеняет на себя.
Между тем наступил вечер. Войскам было разрешено отдыхать, выставив на авантажных местах усиленные посты. Хотя и имелась с турками договорённость, обстановка требовала от войск готовности ко всяким неожиданностям.
Сам Репнин в эту ночь не ложился. Вместе с адъютантами он ходил по лагерю, размышляя о завтрашнем дне. Всё-таки правильно сделал, что не довёл дело до штурма. Ежели Осман-паша сдержит слово - а иначе поступить ему никак не можно - крепость достанется русским без каких-либо потерь. Осаждённые турки хотя и палили из пушек, но даже ранить никого не смогли. Хорошо бы и завтрашний день прошёл без крови.
... Ворота крепости открылись с восходом солнца. Едва в город вступили первые люди, как началась церемония капитуляции. Она проходила тихо и деловито. Турецкие солдаты складывали оружие и, выстраиваясь в колонны, маршировали через ворота к месту переправы через Дунай. Комендант Осман-паша ушёл из крепости незамеченным. Собственно, Репнин и не собирался с ним говорить. Всё было сделано без протокола: ушли - и дай Бог им здоровья.
Победителям хватало своих забот. В то время как солдаты под руководством офицеров подсчитывали и складывали в одно место ружья и сабли, оставленные противником, полковые лекари шли на зов местных жителей, нуждавшихся в помощи. У батальонных поваров оказались свои заботы: они доставили в город котлы с солдатской кашей, которую теперь щедро делили между теми, кто давно уже не ел горячей пищи. К воротам крепости пригнали из армейского стада сто баранов на убой. Это был подарок изголодавшимся мирным жителям от российского генерала за то, что они помогли со своей стороны принудить начальника гарнизона сдать крепость без кровопролития.
Репнин оставался в городе не более двух часов. Убедившись, что порядок соблюдается и надобности в его присутствии более нет, он отправился в свою палатку. Ночные часы, проведённые без сна, в постоянном напряжении, утомили его настолько, что он заснул сразу же, как только вытянул ноги на походной койке.
Князь спал долго и без снов. Проснулся от странного шума, доносившегося со стороны крепости. Открыв глаза, увидел своего камердинера Никанора, сидевшего рядом с койкой.
- Почему ты здесь?
- Жду, батюшка, когда проснёшься.
- А что там за шум?
- Городской народ до твоего сиятельства собрался. Прибегал адъютант, но увидел, что спишь, убежал снова. А народ не расходится. Ждёт, когда ты, батюшка, к ним выйдешь.
Испытывая чувство недоумения, Репнин быстро оделся и, пристегнув шпагу, вышел из палатки. За палаточным городком на обширной лужайке, простиравшейся до самых стен крепости, стояла огромнейшая толпа числом не менее пяти тысяч человек. Это были местные жители, в основном женщины и дети. Заметив его появление, толпа задвигалась, крики усилились, а когда князь подошёл поближе, собравшиеся вдруг опустились на колени и стали тянуть к нему руки - со слезами умиления, с восторженными криками на родном языке.
Среди тех, кто находился в переднем ряду, Репнин узнал грека-дровосека, которому давал поручение относительно передачи коменданту крепости требований о капитуляции.
- Спроси у них, - обратился к нему Репнин, - чего они от меня хотят?
- Они собрались для того, чтобы поблагодарить ваше сиятельство за всё, что вы для нас сделали, - отвечал грек. - За великую доброту вашу. Горожане клянутся, что ни они сами, ни их близкие не будут более сражаться с русскими, а будут жить с ними в вечной дружбе.
Выслушав его, Репнин сказал:
- Передайте всем, что русские тоже не держат зла против оттоманов. Мы готовы в любое время заключить с Портой мир, пусть только верховный визирь выразит к этому своё намерение.
Когда грек перевёл эти слова на турецкий язык, голоса людей зазвучали ещё громче. Их чувствам благодарности, чувствам восхищения поведением российского военачальника, казалось, не было предела.
3
Случай взятия турецкой крепости столь необычным путём главнокомандующий армией фельдмаршал Румянцев посчитал полезным разобрать на военном совете как пример сочетания умелой военной тактики и благоразумного отношения к мирным жителям, что позволило превратить их в своих сторонников и даже пособников. Фельдмаршал рекомендовал действовать подобным образом всем главным командирам.
На этом же заседании совета Румянцев сообщил о скоропостижной смерти генерала Олица, командовавшего русскими войсками в Валахии, а также о своём решении назначить на его место князя Репнина.
- Надеюсь, Николай Васильевич, - обратился он к Репнину, - вы не откажетесь от этого назначения? Валахия становится районом особого внимания турок, и там необходим командующий, способный самостоятельно принимать безошибочные решения.
- Постараюсь сделать всё, что будет в моих силах, - пообещал Репнин.
Перед там как отправиться в Бухарест, где находилась главная квартира вверенных ему войск, Репнин встретился с главнокомандующим ещё раз: Румянцев пожелал дать ему последние инструкции относительно стратегической линии, которую следовало проводить в том районе. Румянцев считал, что при сложившихся условиях в деле достижения общей победы над Оттоманской империей опасными могут быть настроения благодушия и самоуспокоенности. Достигнутые победы вскружили голову отдельным командирам, и они уже не видели со стороны противника прежней опасности, считая его разбитым. Однако в действительности это не так. Противник всё ещё силён и с назначением султаном нового верховного визиря попытается перехватить инициативу.
- Вы знакомы с фирманом нового визиря? - вдруг спросил Румянцев.
- Нет, - ответил Репнин. - А что за фирман?
- Приказ нового визиря, который он направил своим военачальникам. Ступишин!.. - позвал фельдмаршал дежурного генерала. - Почему князь ничего не знает о фирмане?
- Мы ещё не закончили переписывать тексты переводов.
- Ладно, принеси то, что есть, и прочти. Пусть князь послушает.
Дежурный генерал принёс перевод фирмана и стал читать:
- «По повелению пресветлейшего, величайшего, грознейшего, державнейшего, всей вселенной императора, который есть прибежище правоверных, моего августейшего государя взял я себе в намерение овладеть всеми крепостями на Дунае, находящимися в Молдавии и других провинциях, случайно доставшимися московской императрице »...
- Пока довольно, - остановил дежурного генерала Румянцев. И обратился к Репнину: - Теперь вы поняли, князь, что следует ждать от противника? По прибытии на место вы обязаны сделать всё, чтобы отбить у турок всякую охоту к попыткам перехватить инициативу. Я на вас надеюсь.
- Буду стараться, Пётр Александрович, - заверил Репнин.
Он выехал в путь уже на следующий день в сопровождении верховой охраны, забрав с собой всё своё имущество, а также четырёх чистокровных рысаков, купленных им уже здесь, в Молдавии.
