Глава третья
Врачеватели и корона
Довольно долго вмешательство великих князей в медицинские дела ограничивалось приглашением иностранных врачей для собственных нужд. Первые «заморские» врачи появились на Руси при Иване III – их привезла невеста Ивана, племянница византийского императора Софья Палеолог, правда, не обоих сразу, а в разное время. Это и были уже нам известные печальной судьбой «немчин Антон» и «жидовин Леон» (некоторые исследователи считают их не неудачливыми докторами, а шарлатанами).
Отец Грозного Василий III держал при своей персоне исключительно врачей из Константинополя, порой до пяти человек. Сам Грозный по каким-то своим причинам предпочитал приглашать английских медиков. Он личным посланием просил английскую королеву Елизавету «прислать доброго лекаря». И в 1568 году в Москву приехал доктор Линдсей – отнюдь не шарлатан, а в самом деле «добрый лекарь», известный как книгами по медицине и математике, так и успешным лечением разнообразных недугов. Линдсей царю приглянулся: как пишет князь Курбский, Грозный показывал к доктору «великую любовь» и принимал лекарства только от него.
К сожалению, доктор Линдсей погиб во время большого московского пожара – надеялся отсидеться в погребе, задохнулся от дыма… На смену ему Елизавета прислала Грозному своего лейб-медика Якоби с аптекарем. Она писала: «Посылаю тебе доктора Роберта Якоби как мужа искуснейшего в лечении болезней. Уступаю его тебе, брату моему, не для того, чтобы он был и не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здоровье».
Судя по сохранившимся сведениям, Якоби «высокое доверие» оправдал. В отличие от того, кто пришел ему на смену…
Жил-поживал в Англии ученый доктор Елисей Бомелий, именовавший себя еще и Бомелиус (в те времена среди разнообразного ученого народа было принято латинизировать свои имена, это считалось тогдашним гламуром). Личность крайне мутная – неизвестно даже, откуда он родом, одни источники именуют его изгнанным за какие-то грехи из Вестфалии немцем, другие – голландцем. Медицину он изучал в Кембридже, но после учебы больше занимался астрологией. А к таковой англиканская церковь, сменившая католическую, относилась не лучше своей предшественницы, то есть крайне неприязненно. Бомелия довольно быстро отправили за решетку. Один из лучших биографов Грозного К. Валишевский писал не без иронии: «…изучал медицину в Кембридже, но занимался главным образом астрологией. Благодаря известности, приобретенной им на этом поприще, он по приказанию лондонского архиепископа находился в тюрьме, когда в Лондон приехал Савин».
Савин – это русский посланник, отправленный подыскать очередного «доброго лекаря». Видимо, он имел дело не с самой Елизаветой (которая Грозному никогда не подсовывала дряни), а с кем-то из ее приближенных. Кто-то явно усмотрел великолепную возможность избавиться от Бомелия, не пачкая рук кровью и не расходуя на него тюремную похлебку (которая тоже денег стоит). Бомелия пообещали освободить, если только он пообещает убраться к чертовой матери. И впарили Савину под видом отличного врача. Савин поверил, а Бомелий, надо полагать, принял предложение с радостным визгом – за решеткой и сейчас очень неуютно, а уж в те времена…
Свеча Бомелия оказалась черной!
Отзывы о нем в хронологической последовательности:
Карамзин: «Доктор Бомелий, негодяй и бродяга, изгнанный из Германии, снискав доступ к Царю, полюбился ему своими кознями: питал в нем страх, подозрения; чернил бояр и народ, предсказывал бунты и мятежи, чтобы угождать несчастному расположению души Иоанновой. Цари и в добре, и в зле имеют всегда ревностных помощников».
«Настольный словарь для справок по всем областям знания» 1853 года: «Бомелий, в русских актах дохтур Елисей; голландец, лейб-медик Грозного… истреблял мнимых его лиходеев ядом, который приготовлял сам и отравлял коим в назначенную минуту».
Валишевский: «В Москве он приобрел в короткое время большое состояние и дурную славу. Его считали приготовителем ядов, которыми Иван пользовался для умерщвления своих жертв. Его обвиняли также в том, что он растлевает разум царя кощунственными разговорами и уговаривает его искать убежища в чужих землях».
Ну и без астрологии, скорее всего, не обошлось – Грозный был глубоко верующим, но в то же время (нередкое сочетание) крайне суеверным человеком и не чурался тогдашней «экстрасенсорики».
В конце концов «дохтур Елисей» заигрался. Здесь снова разночтения в источниках: то ли впутался в заговор против Грозного, составленный новгородским архиепископом Геннадием, то ли был уличен в тайной переписке с польским королем Стефаном Баторием, которому сливал русские секреты, а знать он их, по своему положению, должен был немало.
Грозный в подобных случаях стервенел моментально. Бомелия вздернули на дыбу, а потом неторопливо и обстоятельно поджаривали на медленном огне, пока он не отдал душу… вряд ли Богу. Поскольку почти все сведения об этой гнусно прославленной персоне крайне противоречивы, существуют две даты казни – 1569 год и 1579-й…
Узнавшая об этом Елизавета прислала Грозному врача, которого сама очень ценила, – Джека Робертса, прозванного в Москве Романом Елизарьевым. На сей раз лекарь оказался «добрым».
Но главное не в этом. Грозный стал первым русским правителем, занявшимся медицинскими делами на государственном уровне. Он провел немало толковых реформ и ввел немало полезных новшеств – в том числе создал приказы (аналог нынешних министерств), централизованно руководившие разнообразными областями государственной деятельности. Собственно говоря, приказы он воссоздал. Впервые их ввел еще его дед Иван III, но в условиях всевластия бояр и воевод они влачили довольно жалкое существование. Лишь Грозный придал им серьезное значение и нешуточную силу.
Названия говорят сами за себя: Посольский приказ, Разбойный, Казанский… В 1581 году Грозный учредил и Аптекарский приказ. Правда, его-то (в первый период существования) никак нельзя считать прообразом Министерства здравоохранения. Если Посольский приказ с его многочисленным штатом вполне можно считать предшественником Министерства иностранных дел, Разбойный сравнивать с нынешним уголовным розыском, а Разрядный – с Министерством обороны, Аптекарский приказ, если попробовать подыскать современные термины, можно назвать «медицинским отделом Управления делами Президента». Как-то так.
Потому что у Аптекарского приказа была довольно узкая специализация – снабжение лекарствами царского семейства. Была еще одна обязанность – присмотр за московскими лекарями, но вряд ли Аптекарский приказ ею занимался серьезно, учитывая его невеликий штат: два «врача» (вероятнее всего, иностранцы), два «лекаря» (эти уж точно русские), один-два аптекаря, окулист и толмачи (переводчики). Так что все силы наверняка уходили на главную задачу. Несмотря на столь немногочисленный «кадровый состав», Аптекарскому приказу (в силу той самой главной задачи) придавалось большое значение: его возглавлял боярин (в то время как другими приказами сплошь и рядом руководили чиновники рангом пониже), финансирование, говоря современным языком, было регулярным и немалым, Аптекарский приказ (ничего удивительного) полностью содержался за счет царской казны.
Именно по указанию Аптекарского приказа вокруг Кремля насадили сады с лекарственными растениями – порой редкими для Московии, даже экзотическими. Нынешний Александровский сад как раз и есть сохранившаяся, выжившая, так сказать, часть этих посадок.
В таком виде Аптекарский приказ просуществовал примерно четверть века. Потом на Московское царство обрушилось Смутное время: хаос, неразбериха, голод, война всех со всеми и, как легко догадаться, полное отсутствие финансирования. Работники приказа попросту разошлись кто куда…
Удар, который Смутное время нанесло по русской медицине, этим не ограничивается. Точнее, был и второй…
В свое время именно Грозный основал под Москвой Немецкую слободу (хотя некоторые до сих пор считают это заслугой Петра I). После Ливонской войны Грозный и создал эту слободу, поселив там немалое число немецких пленных, в основном разного рода «специалистов», в том числе и врачей, за хорошие деньги лечивших небедных москвичей. Это был вовсе не лагерь военнопленных – обитатели Немецкой слободы получили нешуточные льготы и привилегии (отсюда вытекает, что они считались полезными государству людьми).
Во время очередной заварушки Смутного времени Немецкую слободу разграбили и сожгли, ее уцелевшие жители разбежались кто куда. Только при первом Романове на троне они стали помаленьку возвращаться – и приезжали новые (уже по своему желанию), к Ливонии сплошь и рядом отношения не имевшие.
В 1620 году возродился и Аптекарский приказ – вот этот, новый, возрожденный, уже можно считать предшественником Министерства здравоохранения. Вместо прежней узкой специализации (сохранившейся, правда, в виде одной из функций) Аптекарский приказ всерьез стал руководить медицинским делом по всей стране. Для «укрепления кадров» из-за границы были приглашены около десяти докторов медицины и более пятидесяти обычных врачей. В отличие от просто врача «доктором медицины» признавался лишь тот медик, что защитил диссертацию в каком-либо иностранном университете. Доктора получали гораздо большее жалованье и лучшие места, чем «неостепененные» врачи (как обстоят дела и сегодня).
Новый Аптекарский приказ существовал не только на деньги из царской казны, но и на доходы от аптек и продажи «лечебных водок». Значение ему придавали столь же серьезное, как и Грозный, – приказом вновь стал руководить боярин.
В 1654 году при Аптекарском приказе была создана первая в России лекарская школа, прообраз будущих мединститутов. Приказ, говоря современным языком, выполнял функции квалификационной комиссии, экзаменуя отечественных и иностранных лекарей и, в случае положительной оценки, выдавая разрешение на занятие врачебным делом. Эта система препятствовала появлению заграничных малоквалифицированных лекарей и авантюристов вроде Бомелия и повышала квалификацию отечественных врачей (разрешение врачевать получали только лучшие, испытания часто проводились в присутствии царя). Сохранился документ 1714 года с распоряжением Сената Аптекарскому приказу подвергнуть должному испытанию «доктора Гречанина» (несмотря на имя, чистокровного русского). Что характерно, в Сенат с просьбой его проэкзаменовать обратился сам Гречанин.
Аптекарский приказ выполнял две еще более важные функции. Первую можно назвать попыткой обеспечить равный доступ к медицинской помощи населения по всей территории страны. Часть лекарей, получивших разрешение на медицинскую практику, не отпускали на «вольные хлеба», а направляли работать в какие-то конкретные области страны. Предвосхитив тем самым будущее советское «распределение» молодых специалистов, обязанных после окончания вуза (не только медицинского, почти любого) отработать несколько лет не там, где хочется, а там, куда пошлют (можно, конечно, и эту практику заклеймить как очередной произвол коммунистической тирании, но стоит напомнить, что высшее образование человек получал бесплатно, за счет государства).
Точно так же Аптекарский приказ распределил лекарей в армию, организовав обеспечение ее медицинскими кадрами и лекарствами. Историк отмечает: «Важным делом Аптекарского приказа была организация медицинского снабжения действующей армии. Следует отметить, что до середины XVII века медикаменты покупались лекарями за свой счет и затем отпускались воинам за плату. Однако в русской армии, в отличие от западноевропейских государств, с 1670 года лекарства воинам начинают отпускаться бесплатно». Надо полагать, и лекари теперь покупали лекарства не за свои деньги, а получали «от казны».
Было введено еще одно полезное правило, касавшееся приезжавших в Россию иностранных врачей: кроме испытаний, они должны были в обязательном порядке представить рекомендательные письма от «важных особ» того государства, из которого прибыли. Рекомендации обязаны были заключаться не в общих фразах, а содержать конкретную оценку мастерства врача с подтверждением ее примерами из практики.
Все эти меры (в сочетании с устройством больниц) привели к повышению уровня организации и качества медицинской помощи. Историк: «…зарождается государственная медицина, которая в XVII столетии занимает уже важное место, в то время как народная и монастырская медицина отходит на второй план. Наступил новый этап в истории отечественной медицины, когда управление медицинским делом в стране перешло в руки государства».
А теперь перенесемся во времена Екатерины Великой. Она немало сделала для развития русской медицины, но разговор в данном случае не об этом. Речь пойдет об одной-единственной, зато, без преувеличения, великой заслуге Екатерины перед медициной.
Екатерина ввела в России оспопрививание.
Вполне возможно, кому-то, плохо знакомому с историей вопроса, это не покажется столь уж великим достижением. Ничего удивительного. Просто-напросто очень многие, даже хорошо зная об эпидемиях чумы и холеры, как-то подзабыли, чем была оспа для людей прежних веков…
Оспа была известна с древних времен, но по каким-то неведомым причинам стала широко распространяться в Европе (и, соответственно, в России) лишь с начала XV века. Кое в чем она была пострашнее даже чумы и холеры – их эпидемии накатывались эпизодически и, в общем, не столь уж часто, а вот оспа никогда не носила характера эпидемии: с момента появления в Европе она оставалась там постоянно, убивая регулярно, методично, беспрерывно. По разным подсчетам, с начала XV века до начала XIX (когда стали широко распространяться противооспенные прививки), за четыреста лет, эта хворь уносила от 400 000 до 500 000 человеческих жизней ежегодно. Заразиться было крайне легко, а вот вылечиться… Никаких лекарств до появления в XVIII веке первых прививок попросту не существовало. Всякий заболевший вытягивал билет жуткой лотереи. Исход зависел исключительно от воли случая: повезет – не повезет.
Известны два основных типа оспы: обычная и так называемая геморрагическая. При второй, кроме гнойников на коже, возникали еще внутренние кровотечения, а потому уровень смертности, по достоверным подсчетам, составлял примерно 90 %. «Обычная» оспа, несмотря на вроде бы мирное название, ангельской кротостью тоже не отличалась. Разве что процент смертности был примерно наполовину меньше, чем у геморрагической. Но обе разновидности оспы уродовали всякого заболевшего. При заражении у любого из них не только тело, но и лицо покрывалось гнойниками. Если человек выздоравливал, гнойные выделения прекращались, гнойники покрывались струпьями, а когда струпья отпадали, лицо навсегда оставалось покрытым не просто рябинами, но сплошь и рядом еще и уродливыми рубцами. Валентин Пикуль в одном из своих романов написал примечательную фразу: «Не верьте воздушным прелестям портретов красавиц прошлого – их оригиналы были корявыми!»
Именно так все и обстояло… Триста лет (учитывая, что оспопрививание распространялось довольно долго, а не было введено «одним махом», пожалуй, что и дольше) над землей словно бушевала невидимая гроза, готовая поразить любого человека в любую секунду. Будущая королева Елизавета еще совсем юной девушкой едва не умерла от оспы, что опять-таки могло самым решительным образом изменить английскую историю (учитывая, что еще продолжалась яростная борьба меж англиканством и католицизмом, разные монархи придерживались разной веры и, взойдя на престол, начинали жестоко преследовать «иноверцев»). Однако Елизавета вытянула не просто выигрышный – счастливейший билет: она не только выздоровела, но и осталась не обезображенной, что случалось невероятно редко. Гораздо меньше повезло ее подруге, леди Мэри Сидней, – она ухаживала за больной Елизаветой, от нее и заразилась. Ее муж потом писал: «Когда я уезжал, она была прекрасной дамой, а когда вернулся, увидел, что она вся изрыта оспой». По крайней мере, осталась в живых…
Врачи, конечно, пытались сделать хоть что-то: в тщетных попытках «избавить тело от яда» пускали кровь, давали больным слабительное и потогонное, вскрывали гнойники и выпускали гной. Пользы от всего этого не было ни малейшей.
Болезнь, похожая на оспу (только протекавшая гораздо легче и сопровождавшаяся крайне невысокой смертностью), издавна наблюдалась и у животных – коров, свиней, ослов, лошадей, верблюдов, овец. Как правило, все ограничивалось лишь высыпанием некоторого количества гнойных пузырьков, не столь уж и больших.
И однажды, во второй половине XVIII века, в Англии молодой сельский врач из «глубинки» Эдвард Дженнер вдруг осознал любопытнейший факт: практически каждая доильщица коров заражается коровьей оспой – и ни одна из них после этого не заболевает человеческой!
Дженнер незамедлительно принялся расспрашивать доильщиц и вскоре с удивлением обнаружил: «простонародье», в отличие от дипломированных докторов, давным-давно знает о какой-то связи меж коровьей оспой и человеческой. Девушки и женщины рассказывали доктору одно и то же: да, практически каждая из доильщиц скорее раньше, чем позже, заражается коровьей оспой, но болезнь протекает так же легко, как у коров, – на руках (и только на руках) появляются «оспенные пузырьки», довольно быстро проходят (разве что у некоторых случается легкое недомогание) – и никто после этого не заболевает оспой человеческой…
Зарывшись в медицинские книги, Дженнер узнал, что у многих неевропейских народов издавна есть обычай заражать детей оспенным гноем, втирая его в царапину на коже. Не гноем коровьей оспы, а человеческой. Дети после этого заболевают, но болезнь протекает крайне легко.
Тут уже можно было кое-что сформулировать: если искусственно заразить человека оспой, он переболеет в легкой форме и никогда больше оспой не заболеет…
Что же, выход найден? Пожалуй что и нет: хватало случаев, когда после прививки ребенок заболевал уже по-настоящему, и начиналась та самая смертельная лотерея… Пожалуй, прививать человеку человеческую же оспу, как это делали помянутые народы, все же дело ненадежное и может кончиться скверно…
А что, если проводить прививку, заражая именно коровьей оспой?
Уже разработав методику прививок, Дженнер все же тридцать лет колебался, но потом решился провести опыт на человеке. Историческая дата известна точно: 14 мая 1796 года Дженнер сделал восьмилетнему мальчику (имя тоже сохранилось в истории – Джемс Фиппс) царапину на руке и внес туда гной с руки очередной подхватившей коровью оспу крестьянки.
У Джемса поначалу появилось легкое недомогание, но уже через несколько дней он почувствовал себя полностью здоровым. Но это лишь подтверждало то, что давным-давно было известно в народе: коровью оспу человек переносит легко. И не более того. Невозможно было пока что предсказать, стал ли мальчик невосприимчив к человеческой оспе. Чтобы это узнать, следовало поставить уже другой опыт, гораздо более рискованный, с угрозой для жизни подопытного…
Вскоре в тех местах случилась очередная вспышка человеческой оспы, и Дженнер наконец решился. Заразил того же Джемса (интересно, как ему оба раза удалось уговорить его родителей?) гноем, взятым у больного, и трое суток в диком напряжении ждал результатов. Пожалуй, на кону стояла не одна, а две жизни: деревенские нравы в глубинке везде просты, заболей ребенок всерьез, к Дженнеру могли нагрянуть в гости односельчане с вилами…
Джемс не заболел! На одном из многочисленных памятников, поставленных впоследствии Дженнеру по всей Европе, он изображен как раз делающим прививку ребенку.
Правда, до памятников членства в многочисленных научных обществах и выбитых в честь Дженнера медалей оставались еще годы и годы. В 1798 году Дженнер опубликовал свою работу о прививке оспы, и оспопрививание стало распространяться сначала по Европе, потом по всему миру – но поначалу весьма туго. Против Дженнера выступили не только церковники, считавшие подобные новшества «противным Божьим законам делом», но и немалое количество врачей в разных странах. Широко распространились всевозможные дурацкие слухи: мол, у тех, кому привили оспу, вырастают рога и коровьи хвосты, они обрастают шерстью, начинают ходить на четвереньках, теряют дар речи, только мычат. Дело осложнялось еще и тем, что Дженнер не мог научно обосновать свое открытие: вирус оспы был обнаружен только в 1906–1907 годах…
Но понемногу оспопрививание получило всеобщее признание и распространилось широко. С годами появились и медали, и почетное членство, а после смерти – памятники.
Самое интересное: Дженнер, судя по всему, не знал, что не был первым оспопрививальщиком в Англии. Его землячка опередила его на семьдесят четыре года…
В начале двадцатых в Константинополь приехала с шестилетним сыном знаменитая на всю Европу путешественница леди Мэри Монтегю Уортли. И выяснила, что турки давным-давно практикуют прививку коровьей оспы (на что Европа как-то не обращает внимания – ну каких таких научных достижений можно ждать от полудиких басурман?).
Однако леди Монтегю, женщина решительная, явно не считала турецких лекарей «полудикими басурманами». Она без колебаний поручила им привить от оспы сына и, должно быть, получила подробную консультацию – вернувшись в 1722 году в Англию, уже самостоятельно привила коровью оспу остававшейся дома дочери. Особого мастерства и медицинского образования здесь не требуется – всего-навсего сделать острым скальпелем царапину на коже и втереть туда гной из оспенного пузырька коровы. После минимального инструктажа справится практически любой.
Поскольку леди Монтегю, как уже говорилось, была известной во всей Европе личностью (да вдобавок вращалась в самых что ни на есть высших кругах), известия о ее поступке распространились довольно быстро, у нее появились последователи и в Англии, и на «континенте».
К началу 50-х годов того же столетия в Англии уже работали не столь уж многочисленные, но активные прививатели коровьей оспы, среди которых особенную известность получило семейство Саттонов, отец и два сына. Все они не имели не только медицинских дипломов, но образования вообще, были чистой воды практиками, но дела у них шли крайне успешно. Чуть позже, старательно изучив их опыт (особенно работу Саттонов), к делу подключился уже человек более высокого полета – Томас Димсдейл, дипломированный практикующий медик, член научного общества Королевского медицинского колледжа в Лондоне (в Англии издавна повелось, что всякая негосударственная организация, поименованная «Королевской», считается особенно престижной, и получить эту приставку к названию весьма сложно). Димсдейл, обобщив опыт «практиков» и собственные исследования, опубликовал научный труд на эту тему – в 1757 году, когда Дженнер был еще мальчишкой. (Все эти сведения взяты из книги англичанки, профессионального историка Вирджинии Роундинг, так что заслуживают полного доверия.)
Вот тут на сцене появляется Екатерина Великая. В России в 1768 году как раз свирепствовала очередная вспышка оспы, от которой, как давным-давно было известно, никто не застрахован, в том числе и коронованные особы… Труд Димсдейла получил широкое распространение не только в Англии – и о нем очень быстро узнал, а там и прочитал барон Александр Черкасов, президент Медицинской коллегии Российской империи, тогдашний «министр здравоохранения». Вскоре русский посол в Лондоне получил указания встретиться с доктором Димсдейлом и пригласить его в Россию, чтобы привить от оспы императрицу и наследника престола.
Димсдейл согласился и в июле 1768 года приехал в Санкт-Петербург с сыном Натаниэлем, студентом-медиком из Эдинбурга. 12 октября Екатерина стала первой из россиян, получившей прививку от оспы. Правда, привита была не коровья оспа, а человеческая, что делало предприятие гораздо более опасным. Гной был взят у больного пятилетнего мальчика Александра Маркова. Несмотря на нешуточный риск, закончилось все успешно. Прусский дипломат в очередном донесении Фридриху Великому писал: «Высыпание имело место, не вызвав сильной лихорадки. Ее величество лихорадило два дня, в течение которых ей пришлось оставаться в постели. Появилось несколько прыщиков на лице и сотня по остальному телу, в основном на обеих руках. Они уже начинают засыхать, поэтому, насколько можно предсказать, нет причин для страха».
Вторым сделал прививку Григорий Орлов, в то время все еще сильный фаворит императрицы. И уже на следующий день, явно из присущей ему бравады, укатил на медвежью охоту. 2 ноября прививку сделали цесаревичу Павлу – во всех трех случаях закончилось благополучно. В ответ на поздравления Сената по случаю удачного исхода Екатерина написала: «Моей целью было подать личный пример, чтобы спасти от смерти бессчетное число и моих верноподданных, которые, не зная достижений этого метода и боясь его, оставались в опасности. Этим я исполнила часть долга согласно своему призванию, потому что, по Евангелию, хороший пастух отдаст жизнь за своих овец».
Чуть позже она писала за границу своей давней подруге мадам Бьелке: «Мадам! Что бы ни говорили вам плохого о монсеньоре Димсдейле, он не шарлатан и не знахарь. Он привил меня двенадцатого октября, и менее чем через три недели, слава Богу, я поправилась и освободилась ото всех страхов по поводу этой ужасной болезни. Некоторые последовали моему примеру, и среди других гофмейстер артиллерии Орлов и гофмаршал Разумовский. Весь Петербург хочет быть привитым, и все, кто это сделал, в полном порядке. Мой доктор – осторожный, мудрый, бескорыстный и необычайно честный человек… Я буду вечно благодарна этому человеку».
И в самом деле, на прививку моментально выстроилась длиннейшая очередь, состоявшая в первую очередь из придворных и представителей «высшего света». Коли уж рискнула сама императрица, вдобавок привившая и цесаревича…
Екатерина вознаградила Димсдейла щедро – потомственный титул русского барона, чин советника, по Табели о рангах равный генерал-майору, десять тысяч фунтов премии и пенсия пятьсот фунтов в год. «Донор», Сашенька Марков, получил потомственное дворянство с заменой фамилии на Оспинный. На его имя в банк был до совершеннолетия определен капитал в 3000 рублей (впоследствии он по протекции императрицы поступил в Пажеский корпус, служил офицером). Димсдейл работал в России еще несколько месяцев. Специально для него в здании бывшей текстильной фабрики оборудовали «прививочный дом», куда мог прийти любой житель Санкт-Петербурга и бесплатно сделать прививку. Екатерина самым активным образом в этом участвовала, множество раз позволяя брать у себя и у сына материал для прививок. Ну, а впоследствии эстафету от Димсдейла переняли русские медики, и оспопрививание стало распространяться по России. В конце XIX века его назовут «вакцинацией» (от латинского «вакка» – корова), а еще позже это слово будет применяться ко всем без исключения прививкам от любых болезней, отсюда и «вакцина».
Но если вернуться ненадолго в Англию, возникает тягостное недоумение: почему же после всего этого отцом-основателем вакцинации, собравшим все лавры и почести, остается Дженнер? После прививок леди Монтегю, после работы «практиков» и в первую очередь семейства Саттонов? После всего последующего?
«И я стою на дороге, и вижу призрак, и меня мучает вопрос, которого мне вовек не решить…» Действительно. Ответа мне, чувствую, не найти. Допустим, прививки леди Монтегю забылись в Англии. Допустим, Дженнер (невеликая птица, коли уж оказался врачом в деревенской глуши) все же, по меркам того времени, оставался «джентльменом» и потому высокомерно игнорировал работу неученых простолюдинов вроде Саттонов. Но Димсдейл-то – фигура другого плана, нежели «народные целители», гораздо более серьезная. Его книга получила широкую известность в Англии, о сделанных им в России прививках быстро принялись судачить по всей Европе. Что, Дженнер и этого не знал? Не знала ученая и медицинская «общественность», признавшая «отцом-основателем» именно Дженнера? Загадка…
И ведь Европа вслед за Англией отдала приоритет именно Дженнеру – хотя книга Димсдейла, которая издавалась не только в Англии, но и в Цюрихе, в Лейпциге, не могла не привлечь внимания европейских медиков.
Вероятнее всего, Димсдейл (умерший в 1800 году в возрасте восьмидесяти девяти лет) оказался не из тех, кто с пеной у рта готов отстаивать свой приоритет. Не тот был человек, стоял выше этого – и те же мысли, должно быть, передал сыну. Ну, а Дженнер просто-напросто очень удачно пропиарился – известно множество подобных примеров, и не только в медицине…
Я так подробно рассказал эту старую историю, единственный раз отступив от главной цели книги – повествования о русских медиках, исключительно для того, чтобы напомнить, какой страшной угрозой была в свое время подзабытая ныне оспа. И, конечно, для того, чтобы рассказать о роли, которую сыграла Екатерина Великая в истории русской медицины – всерьез подвергая себя и сына смертельному риску, без преувеличений. И стала, опять-таки без натяжек, предшественницей тех врачей, что ставили эксперименты на себе самих, умышленно себя заражая возбудителями опаснейших болезней (разговор о них впереди).
Ну а теперь, более не отвлекаясь на иностранные дела, перейдем к обстоятельному рассказу о знаменитых русских медиках.
