Было в его характере и внешности много противоречивого, как во всей Азии. Хотя, причём здесь Азия? Что в Европе или Африке меньше противоречий? Просто он был уроженцем Азии, из Ферганы, где когда-то было очень развито басмаческое движение. Молодой майор, красивый мужской красотой, он напоминал Абдуллу из фильма «Белое солнце пустыни». Был он и спокойным, и сдержанным, и в то же время куда-то стремящимся, что-то выдумывающим. И часто попадающим в сомнительные истории.

Будучи командиром подразделения, умел организовать работу подчиненных так, что без него задачи решались даже лучше, чем с ним. Как-то не вязалось прозвище, данное ему сослуживцами – «Басмач», с тем, что он, мусульманин, всячески нарушал законы шариата. Может быть, поэтому к нему тянулись молодые офицеры и он не всегда показывал им положительный пример. Но был Басмач душой любой компании: в меру мудр и рассудителен, и не в меру горяч и не сдержан. Поэтому в службе случались с ним интересные истории, не способствующие его карьерному росту.

Неоднократно наказывался за употребление спиртных напитков, хотя, если посмотреть на нарушения общественного порядка другими офицерами в соседних частях, то нарушения Басмача можно считать детскими шалостями. Правда, была у него «выходка» и посерьёзней. Находясь на полигоне, угнал бронемашину из своего же подразделения, увяз с нею в болоте (надо было ещё умудриться в степи найти это болото) и загубил двигатель. На суде чести офицерского собрания полка на вопрос: «Были ли ранее судимы судом чести?» он честно ответил:

– Да, был судим судом чести в Центральной группе войск.

– А за что? – последовал вопрос.

– Дал в морду одному негодяю, офицеру соседнего полка, – простодушно сказал подсудимый.

И это простодушие и откровенность спасли Басмача от более строгого взыскания. Замполит полка, который инициировал сам судебный процесс, переживал не меньше подсудимого: ну, кто его тянул за язык – признаться о предшествующем суде, ведь никто не проверил бы и не заглянул в личное дело. Да, и в личном деле офицера никаких сведений о состоявшемся суде чести он не видел. Но Басмач оставался Басмачом и в этой ситуации.

Спустя какое-то время Басмач пришел в кабинет замполита обсудить проблему весеннего призыва:

– Товарищ майор, вы почему мне даёте в подразделение «мамедов»? Они же по-русски не разговаривают! Я что, в боевой обстановке с ними через переводчика буду общаться?

– Не понял ваших вопросов, товарищ Нишанбаев! – удивился замполит и стал доходчиво объяснять. – Во-первых, я вам лично никого не даю. А есть призыв из Азербайджана, такого же субъекта Советского Союза, как Донецкая область или Курганская область. Во-вторых, вы узбек, представитель народа тюркской языковой группы, как и азербайджанцы. И кому, как не вам, организовывать работу в духе дружбы народов СССР и вообще строить интернациональное воспитание подчиненных. И, в-третьих, вы мусульманин и вам будет проще найти индивидуальный подход к каждому военнослужащему своей веры.

– Товарищ майор! Я пятнадцать лет назад уехал из Ферганской области. Меня там уже за узбека не считают. Я пью водку, ем сало, ругаюсь матом, играю в преферанс, могу склонить к сожительству понравившуюся женщину. Я – советский офицер! – Опять обезоруживающе открыто и даже с вызовом было заявлено Басмачом.

– Рустам Пулатович! Я ещё не сказал «в-четвёртых». А, в-четвёртых, не морочь мне голову! Ты ведь знаешь, что призыв прибыл только из одного региона Советского Союза и другого призыва не будет. Так что собирай волю в кулак, мобилизуй всё своё педагогическое мастерство и работай с личным составом.

– Так бы сразу и сказали. Разрешите идти?

– Иди, иди, советский офицер! И никому больше не признавайся в своих сомнительных наклонностях. Не доведут они тебя ни к чему хорошему.

Прошли годы. Распался Советский Союз и в каждой бывшей советской республике заговорили о свободе и независимости на своих национальных языках. Басмач вспомнил, что он всё-таки узбек и вернулся в Фергану. Его бывший однокашник, будучи заместителем министра обороны нового Узбекистана, способствовал тому, чтобы Нишанбаеву была назначена приличная пенсия и выделено жильё в родном городе. Но в 50 лет Басмач умер.

Видимо, служба в рядах Советской армии его недостаточно закалила, или напротив – подорвала здоровье. А может быть, увольнение со службы для него стало стрессом. Он был отпущен с того поводка, который всегда удерживал его от недостойных поступков, держал в тонусе. И, оказавшись на свободе, не смог пережить такой внешней и внутренней перестройки.