Леонида Ивановича хоронили жарким июльским полднем. Похороны затягивались, ждали младшую дочь с какими-то бумагами. От жары спасало лишь то, что в машине старшей дочери Марины работал кондиционер. И было время вспомнить совместную службу с покойником, который находился рядом в катафалке.

Совсем недавно они нашли друг друга случайно, через социальную сеть «Одноклассники» или ещё по каким каналам – он не помнил. Знал, что Леонид Иванович перебрался в Москву из Казахстана, где увольнялся ещё из рядов Советской армии. Они часто перезванивались, он докладывал командиру о своих успехах, слышал искренние слова одобрения, и они всё собирались встретиться. Выходило – встреча состоялась, но она оказалась односторонней. Вмешались житейская суета, лень и «ковид», который подкашивал в тот год многих.

Марину он видел давно, ещё маленькой девочкой. Теперь она была сама бабкой. Молодой, но бабкой. Марина всё время сокрушалась, что десять лет назад не смогли спасти мать – Надежду Васильевну. Надежду он помнил, как волевую решительную женщину. Как-то за столом, принимая молодых, зама её мужа и его жену, она всё время философствовала на тему любви:

– Не понимаю этого слова – любить! Вот я люблю редис, люблю помидор, и я их ем. А любить человека – это что? Спать с человеком, угождать ему, делиться с ним сокровенным. Это значит любить?

Молодой лейтенант, назначенный в роту к капитану Кривошлыку заместителем по политической части, и сидящая рядом его беременная жена не понимали рассуждений хозяйки. Хотя по возрасту та была старше их всего на пять лет, её мысли были для них непонятны. Теперь выяснялось, что Надежда ушла из жизни десять лет назад. А до этого вполне успешные дочери перевезли родителей из Казахстана в Подмосковье, а одного уже Леонида Ивановича – в Москву.

– Мы становились на ноги здесь в Москве. Но нам не хватило полгода, чтобы вылечить маму. А теперь деньги есть, возможности есть, но нет мамы, – сокрушалась Марина.

А поседевший замполит вспоминал, каким лихим был командиром Леонид Иванович. Всегда чисто выбритый, подтянутый, в наглаженной военной форме одежды, он являл собой сгусток энергии и воли. О таких говорят – офицерская косточка. Но эта «косточка» была со своими амбициями, со своим характером, который не всегда мог подстраиваться под окружающую его действительность. В роте подчиненные трепетали при появлении утром на подъёме командира роты. Да и не только на подъёме. В роте в его отсутствие распевали песню на мотив популярной в то время песни «Саласпилс» :

Он во всём был строг и требователен. С такой же строгостью Леонид Иванович мог дать жесткий отпор ругающемуся матом командиру корпуса генералу Мякушко:

– Вы почему меня поносите, товарищ генерал, матерными словами здесь перед моими подчиненными? Мне ответить вам тем же или уйти молча? Вы здесь повыступали пять минут и уехали, а мне с этими людьми работать и работать.

На что генерал переключал свой гнев и ненормативную лексику на командира батальона майора Голубева. Раздосадованный отпором Кривошлыка, он буквально кричал комбату: «Бери верёвку, иди, вешайся! Распустил тут всех неженок» и, повернувшись к Кривошлыку, с издевкой спрашивал:

– Ну что, доволен, интеллигент хренов?

– Я не слушал, о чём вы говорили, товарищ генерал! Меня это не касалось.

Командир роты ни поучал, ни опекал по мелочам замполита. С высоты своего опыта он приглядывался к молодому офицеру, оценивая, как тот справляется с той или иной ситуацией. А замполиту всё чаще приходилось прикрывать своего командира. Из-за проблем в семье, из-за конфликтов с начальством у Кривошлыка иногда случались срывы, когда он мог послать всё к чертям и скрыться ото всех. И хотя такие срывы были непродолжительны и нечасты, их хватило, чтобы командование приняло организационные меры и Леонид Иванович был переведен в другой гарнизон, на равнозначную должность.

Потом они встречались пару раз, но, в конце концов, потерялись. Поэтому были несказанно рады, когда на просторах интернета они смогли отыскать друг друга. Выходило так, что вся их рота – имелись в виду офицеры и прапорщики – жила и здравствовала по всем просторам бывшего Советского Союза. И даже был озвучен призыв встретиться в Подмосковье у командира. Но встреча не состоялась. У всех были свои проблемы, болячки, нехватка средств и просто свои дела.

И вот сегодня в этой июльской жаре замполит один из той самой роты прощался со своим командиром, со своей молодостью. Никогда не любивший православные поминки с их скорбной кутьёй и блинами, с разговорами вполголоса ни о чём и недосказанностью по поводу ушедших, замполит решил и в этот раз не ехать на поминки, а сказать прощальные слова на панихиде здесь, на кладбище. И он сказал:

– Сегодня мы провожаем настоящего офицера, Леонида Ивановича Кривошлыка. И хотя он дослужился до звания майора, для меня он навсегда останется молодым капитаном, настоящим командиром. Хотя он уволился майором, он воспитал, поставил на крыло будущих полковников, кандидатов наук, профессоров. Он учил нас пить спирт и не хмелеть, он учил нас играть в карты и не проигрывать, и не делать из игры культа, он учил нас оставаться людьми в любой жизненной ситуации, руководствуясь такими понятиями, как честь и совесть. Спасибо тебе, Леонид Иванович! Прощай, мой первый командир!

Был жаркий июльский полдень. Стояло пекло. К выходу из кладбища, странно улыбаясь, шел задумчивый человек. Вроде бы место нахождения его никак не должно располагать к радостным переживаниям. И он был грустен. И он был светел и радостен одновременно. Это случилось от того, что спустя много лет он всё-таки встретился со своим командиром и проводил его. А вместе с ним проводил и свою юность.