Когда кончается сессия и вместе с августом к тебе в душу закрадывается бархатный сезон, когда предстоящие каникулы кажутся длинными, как путь до вагона-ресторана поезда № 61/62 Москва-Нальчик, мы выходим из ворот военного училища и торопимся к стоянке такси.

С Валькой мне ехать только до станции Шевченко, а дальше приходится коротать дорогу одному. И это особенно тоскливо после того, как побудешь рядом с такой неугомонной натурой. Валька может пристыдить молоденькую официантку, в пельменной на углу Советской и Гагарина, в том, что у него нет денег, и заставит дать ему порцию пельменей просто так, за его наглую улыбку. В кафе «Ветерок» (по – Валькиному – «Сквозняк») он представляется сыном Героя Советского Союза Иван Палыча и в который раз заверяет своих собутыльников в том, что в ближайшее время он уезжает учиться на полковника. Из всех воинских званий ему почему-то нравится больше всего полковник. «От него рукой подать до полководца», – поясняет Валька.

В городском транспорте от него можно ожидать, что угодно. В лучшем случае он будет рассказывать через весь салон о том, как ему аплодировали в Сопоте и каких девочек видел на Балатоне. При этом он внимательно поглядывает на других пассажиров, замечает их реакцию, вернее, их разинутые рты или недоверчивые взгляды, и начинает говорить со мною на только ему понятном диалекте. Ни с того, ни с сего ляпнет: «Шугарымбарум, шугарум штурм!» Потом переведет в сотый раз для меня известное: «В переводе с якутского на кабардинский – не губи менэ, не мучай, я морожена хачу». Посмотрит по сторонам и оценит внимание. Ему не важно, каким способом оно привлекается – лишь бы оно было.

Но сегодня Валька спокоен. По-деловому сосредоточен. Мы устроились в купе поезда, который за сутки – полторы нас отвезет домой. Иван Сергеевич Тургенев, глядя на нас, сказал бы, что мы сибаритствуем. Я думаю, лежа на верхней полке с журналом в руке, что блаженствую. А Валька – «балдеет». Он сидит за столиком нашего купе, пьет вино с незнакомым мне армянином лет тридцати и настойчиво выспрашивает у попутчика, почём в Кировакане апельсины. Тот что-то мычит, уже изрядно выпивши, и пытается лечь на полку. Улечься ему никак не удаётся, так как Валькина лапища всякий раз подвигает его к столу.

Когда-то Валька говорил, что он кандидат в мастера спорта по боксу и его чуть-чуть не побил Вячеслав Лемешев . В это я мало верю, так же, как и в то, что он сын советского дипломата, родился в Рамбуйе, близ Парижа. Но, глядя на его почти двухметровую фигуру, орлиный нос и тяжелые кулаки, без сомнения признаешь его недюжинную силу.

И в этот раз, глядя, как скользит по полке туда-сюда армянин Норик, я понимаю, что скользить так ему придется долго, и поворачиваюсь на другой бок и пытаюсь заснуть. Засыпая, я ещё слышал, как притормаживал поезд, как Валька что-то кричал из окна вагона продавщице киоска на вокзальном перроне и одновременно выталкивал из купе Норика за бутылкой водки, приговаривая, что тот везет апельсины бочками, что статья в уголовном кодексе за спекуляцию ещё не отменена, но Норику выручка обеспечена. После этого стук колес, звон стаканов и звуки поцелуев Вальки и Норика сливаются в один шорох и пропадают вовсе.

Я проснулся оттого, что кто-то тянет меня за ногу. В купе горит свет, в дверном проеме стоит сонная проводница, а Валька трясет за плечи ставшего совершенно трезвым тридцатилетнего армянина Норика. Заикаясь от волнения, Валька кричит нечеловеческим голосом:

– З-з-зануда! С-с-сволочь!.. На последние деньги купил к-к-коньяк… Ты знаешь, что такое астма пятнадцать лет?

Бледный Норик уже прикидывал в уме, что именно этой болезнью ему придется болеть в ближайшие пятнадцать лет.

– Леха! Погляди на этого жмурика. – Валька обращается ко мне и тут же трясет Норика и адресует ему реплику. – Куда воротишь шнобель? Мой батя говорит, что коньяк и сливочное масло ему помогают. Я вез коньяк лечить батю, а он, зануда, выпил… Убью!!!

По купе были разбросаны вещи из Валькиного чемодана. Апельсины Норика катались по полу от стенки к стенке. Валька собирался убивать вора, проводница шепотом просила, чтобы в её вагоне было тихо и всё по закону.

– Всё будет по закону. Давай милицию! – внезапно успокоившись, устало сказал Валька.

На следующей станции в вагон вошел старший лейтенант линейной милиции. Представился, попытался вникнуть в суть дела. Валька, приподнявшись навстречу милиционеру и занеся над Нориком огромный кулак, серьёзно попросил:

– Товарищ капитан! Дайте санкцию на убийство! Этот жулик украл у меня бутылку коньяку, который я вез больному отцу. Бутылка стоит 15 рублей 60 копеек, но дело не в деньгах… Дайте санкцию на убийство!

Норик перед смертью пытался затолкать ногами под полки рассыпавшиеся апельсины, чтобы не привлекать внимание сотрудника милиции. На все вопросы о том, брал ли он коньяк, Норик отвечал отрицательно. И только когда Валька по-товарищески сказал старшему лейтенанту «Да что с ним чикаться?» и ещё раз замахнулся на Норика, тот, забившись в угол, прокричал:

– Ну выпил ваш коньяк!.. Арестовывайте!.. Судите!..

Старший лейтенант увел Норика из купе. Я помогал Вальке собирать апельсины, оставшиеся в вагоне. Валька справился у проводницы, когда будет станция Шевченко. В окне мелькнули спины милиционера и нашего случайного попутчика. Мы с Валькой стали возмущаться, как полон мир подлыми людьми, вредными привычками, ненужными словами, чертами характера, мешающими жить спокойно. «С такими коммунизм не скоро построишь», – многозначительно заключил Валька и стал собирать вещи. До его станции оставалось семь минут езды.

Валька собрал чемодан и потянулся за сигаретами в карман плаща. К моему удивлению, вместе с пачкой «Стюардессы» он вытащил бутылку коньяка. Как ошпаренный, Валька рванулся к окну, как будто его не отделяли от Норика оставленные сзади километры. Потом он сел на нижнюю полку и удивленно произнес:

– И чего это он, дурак, сознался? Никто ж за язык не тянул. Ну, надо же! Промашка вышла. – И, подумав, продолжал: – Да ничего с ним не случится. Выкрутится. Спекулянта кусок! А ночь мы с ним нормально посидели.

Когда Валька сошел на перрон своей станции, то отдал мне злополучную бутылку со словами:

– Может, догонит… Тебе ехать дальше. Я её всё равно уже потерял… А хорошо, что шеф санкции не дал.

– На что санкция? – не понял я. – Для чего?

– Да, на убийство! Жалко б было парня.