08
Комбинат

На задней площадке трамвая трясло, качало, и Серёга с Митей держались за поручни. Рюкзак с продуктами и одеждой Серёга свалил на грязный пол.

— Да всё просто, — говорил Серёга. — Мы с америкосами воевали и почти победили, тогда америкосы ударили ядерными ракетами. Мы их ещё в воздухе взорвали, только всю нашу территорию накрыло радиацией. Народ сдриснул в большие города, где защита была. Мелкие городишки и деревни вообще вымерли. И лес мутировал. Жить там нельзя. Но потом китайцы нарисовались. Поможем, сказали, справиться, а сами всё под себя загребли. Так и торчим теперь под решётками, на китайцев пашем. Одни лесозаводы и остались.

— Получается, мы проиграли войну? — осторожно уточнил Митя.

— Ни хера не проиграли! — тотчас рассердился Серёга. — Война ещё идёт! Запад там у себя затихарился, а китаёзы и морды свои к нам не суют!

Митя благоразумно решил не спорить, понимая, что Серёге — да видимо, и не ему одному — важно ощущать себя непобеждённым.

— Армия, которая ещё осталась, готовит вооружение, а работяги — наши, а не городские — помогают. На то бригадиры и нужны.

— А что они делают?

— Сырьё армейским закупщикам сдают.

— Какое сырьё? — не удержал любопытства Митя.

Серёга глянул на него с досадой: чего под кожу лезет? С другой стороны, брательник ведь и правда ни ухом ни рылом… Всё забыл, если вообще знал.

— Деревья особые, мы их вожаками называем. С ихней древесины вояки производят пиродендраты — ну, взрывчатки. Мощнее гексогена в двадцать раз. Можно снаряды начинять, можно в ракетное топливо переплавить. Накопим запас и захуярим в пиндосов. Да и по Китаю не хило бы въебать.

Трамвай, насквозь высвеченный солнцем, катился по мосту, по длинной дамбе, и за окнами весело искрила мелкая река. Всё казалось безмятежным. Синеву неба чертили ласточки. Вдали плыло над землёй белое пухлое облако.

После дамбы потянулись зелёные заросли, а за ними Митя вдруг заметил высокую ограду из железного профиля с колючей проволокой поверху.

— А это что? — спросил он. — Какая-то тюрьма?..

— Зона комбината началась. Комбинат по площади — как город. А забор — потому что работяги тащат с производства всё, что не приколочено.

— Воруют? — удивился Митя.

— Хера ли не пиздить? — удивился и Серёга. — Комбинат-то китайский!

Они выбрались из трамвая на площади у первой проходной. Митя хотел рассмотреть памятник и могучие барельефы — наследие довоенной эпохи, но Серёга быстро погнал брата по ступенькам к дверям: нечего время терять.

Митя уже получил пропуск и подробные инструкции — куда идти, что делать и говорить. Серёга остался снаружи, а Митя направился к турникету.

— Привет, Серёжа, — сказала тётка на вахте. — Мать-то здорова?

— Здорова, тётя Паша, спасибо, — ответил Митя.

За проходной располагалась ещё одна площадь, уже заводская. Щурясь от солнца, Митя сидел на скамейке в скверике. В тополях щебетали воробьи. На остановке толпились рабочие, о чём-то разговаривали и пересмеивались; время от времени к ним подруливали автобусы с номерами цехов на бортах. Слева за сквером возвышалось огромное здание без окон. За площадью по железнодорожным путям катились и катились вереницы белых блестящих цистерн с красными иероглифами, изредка гудели локомотивы. Вдали торчали батареи труб, извергающих бурый дым, башни градирен с белым паром, мачты с решётками интерфераторов, кауперы и опутанные арматурой верхушки перегонных печей с наклонными фермами скиповых подъёмников.

Митя думал о мире, в котором он вынырнул будто из ниоткуда. С миром сделали что-то очень плохое, хотя внешне это незаметно. Однако мир стал непригоден для людей. Люди теснятся под излучателями — больше им нигде нет места. Всё пространство занял враждебный лес. Он поглотил посёлки и городишки. Остались лишь отчуждённые от реальности мегаполисы и селения при лесоперегонных заводах. Такие, как Магнитка при комбинате. Правда, Магнитка — самая большая, потому что комбинат тоже самый большой. А при чём здесь он, Митя? Кто он? Что привело его сюда?

А Серёга тоже размышлял о жизни. Он околачивался на площади перед проходной и вспоминал Маринку. Девки сами не знают, чего хотят. Ясен пень, они хотят дом и детей — но с кем? Да с первым же, кто покажется пригодным. А пригодный — или тот, кто выделяется, или тот, кто самый упорный. Он, Серёга, ничем не выделяется. Он не Бродяга. Но зато он самый упорный.

Серёга подхватил рюкзак и устремился к проходной.

— Ты же полчаса назад вошёл! — изумилась тётя Паша на вахте.

— Да я выехал с автобусом, — соврал Серёга, — рюкзак вот мне передали, забрать надо было… А пропуск в каптёрке забыл.

— Когда думать-то начнёшь? — вздохнула тётя Паша, открывая турникет.

Митяй дожидался там, где ему было указано.

— Двигаем! — Серёга хлопнул его по плечу.

Они загрузились в автобус до установки номер одиннадцать.

— Привет, Башенин, — сказал кто-то из попутчиков. — Кто это с тобой?

— А по морде не узнаёшь? — ухмыльнулся Серёга.

Мужик-попутчик посмотрел на Митю, на Серёгу и снова на Митю.

— А чё ты не говорил, что у тебя близнец есть?

— А ты, Потапов, ебать как интересовался!

Территория комбината была гигантской. Автобус катился по дорогам, переезжал рельсовые пути, над ним проплывали трубопроводы; за деревьями мелькали длинные корпуса, разная техника и ряды белых цистерн; в просветах или на отворотах внезапно вздымались могучие промышленные сооружения.

— Смотри туда, охренеешь, — с удовольствием предложил Серёга.

Митя увидел обширную площадь, сплошь заваленную горами коротких, как бочонки, брёвен. На высоких эстакадах застыли автопоезда из тягачей с вагонами-думпкарами; ребристые бункеры вагонов медленно наклонялись, и сквозь проёмы в днищах высыпались, ворочаясь внутри себя, как потоки глыб в камнепад, лавины чурбаков, а бульдозеры отгребали их в сторону.

— Товарный двор дефибрерного цеха, — пояснил Серёга. — Сюда привозят древесину с лесосек, а на цеху жерновами её размалывают в щепу. Потом по конвейеру щепу передают на рафинерную фабрику, где измельчители крошат её в древесную массу. А древмасса уже к нам на установки идёт.

— А вы что производите? — спросил Митя.

— Бризол! — гордо ответил Серёга.

— Это топливо?

— Это наша жизнь! Раньше нефть была, теперь — бризол! С него энергии в десять раз больше, чем в нефти. В Китае всё на бризоле. У нас, ясен пень, тоже.

— Бризол увозят в Китай? — Митя кивнул на цистерны с иероглифами.

— Куда ж ещё? — усмехнулся Серёга. — Нам без Китая не прожить.

— Почему?

— Мы ему — бризол, он нам — всё. Машины, материалы, жратву. У нас же радиация, сельского хозяйства нет. Ни хуя вообще нет. Есть только большие города, которые на наши рубляни жируют, а вся остальная страна валит лес и гонит бризол для Китая. Китай без нас сдохнет, а мы без него. Вот так-то, братан, если ты раньше этого не знал.

Автобус повернул к исполинской конструкции: над прямоугольными бетонными сооружениями вставала многоярусная стальная вышка, густо оплетённая мостиками и переходами, к её верхней площадке протягивалась длинная решётчатая ферма; рядом возвышались ещё две могучие толстые башни с купольными верхушками — кауперы; отдельно торчала кирпичная труба с монтажной лестницей; сбоку находился цилиндрический резервуар; к подножию всей конструкции с одной стороны примыкала сложная эстакада на два уровня: нижний — с белыми железнодорожными цистернами, верхний — с ржавыми вагонетками; над эстакадой нависало разгрузочное устройство.

Пассажиры выбрались из автобуса на солнцепёк. Серёга закинул голову, оглядывая промышленную громадину, и улыбнулся. Митя вдруг понял, что его брат любит всё это: бризол, масштабы производства и свою работу.

— Раньше, до войны, комбинат был металлургическим, — рассказал Серёга. — Варили сталь, делали прокат. Но металла в Китае и своего хватает до хрена. А доменные печи, оказалось, можно переделать под перегонку древесины на бризол. Процессы кое в чём схожи, только компоненты разные и температуры гораздо ниже. Остальное — то же самое: футеровка, фурмы, нагрев, продувка, охлаждение, загрузка, выгрузка, всё такое… И металлургические заводы перепрофилировали на лесоперегонные. Китайцы подшаманили кое-где, чего надо достроили — и завертелась карусель.

— А ты кем работаешь? — спросил Митя.

— Видишь вон ту халабуду с тележками? — Серёга указал пальцем. — Это скиповый подъёмник. Загружает подготовленную древмассу в установку. Я — оператор. Хорошая работа, без байды. Мне другой не надо.

Серёга скинул рюкзак Мите под ноги.

— Пойду к начальству отпуск выбивать. Жди меня тут.

Он двинулся ко входу.

Митя опять стоял и ждал. Лесоперегонная установка мощно и объёмно гудела, в её утробе лязгало и погромыхивало, время от времени откуда-то со свистом выбивался пар, на эстакаде постукивали колёсами цистерны.

Серёга вынырнул из-за угла, взъерошенный, будто после драки.

— Орали, блин, всем отделом, как потерпевшие, — пояснил он и сплюнул в досаде, а потом протянул Мите что-то вроде часов: — Держи. Дарю. Это индикатор. Подрезал у кого-то в душевой, нефиг хлебалом щёлкать…

— Для чего он? — спросил Митя, принимая подарок.

— Считает твою дозу радиации. Три часа в день можно в лесу без защиты проводить, это безопасно. Индикатор показывает, сколько часов ты набрал. Потом научу пользоваться. Пошли, нам сегодня далеко ещё шпарить.

Серёга навьючил рюкзак.

— Куда мы идём? — спросил Митя.

— На карьер, — не оглядываясь, бросил Серёга. — Он уже за территорией, а там облучение.

— И зачем нам туда? — удивился Митя, еле поспевая за Серёгой.

— Подрежу самосвал. За Типаловым с ветерком погонимся.