71
Гора Ямантау (V)
Ничего ещё не закончилось, и Серёга понял это, когда до него донёсся волчий вой Алёны. В её голосе слились тоска, материнское горе и свирепая ярость. Приглушённый расстоянием, вой всё равно оставался таким жутким, что лес вокруг Серёги затих, будто прихлопнутый заморозком. Серёга слышал только треск хвороста, шелест папоротника и собственный сдавленный хрип. И ещё, конечно, слышал Маринку — как она задыхается, стараясь не стонать.
— Погоня будет… — тяжело пропыхтел Матушкин.
— Не зуди, — пропыхтел в ответ Серёга.
Они тащили Маринку вдвоём, перекинув её руки себе на плечи. Маринка прыгала между ними, подволакивая простреленную ногу. Серёга понимал, что Маринке больно, и чем дальше — тем больнее. Не добраться им ни до каких Татлов. И даже до Межгорья не добраться, хотя что им делать в заброшенном городе? Маринке нужен врач, нужны лекарства. Иначе заражение — и конец.
Они усадили Маринку в траву под сосной, чтобы перевести дух. Маринка откинулась спиной на ствол и закрыла глаза. Матушкин тихонько подтолкнул Серёгу в сторону и сунулся губами ему в ухо:
— Серый, а куда мы идём?
Конечно, он должен был об этом спросить, и он ни в чём не был виноват, но Серёга взбесился, срывая зло на Витюре:
— А чё, жопу подпалило? Дак проваливай на хуй!
В темноте морщинистое и щетинистое лицо Матушкина зашевелилось, как паук. Но Матушкин был какой-то смиренный и покорный, словно тащили его самого, а не Маринку. Он принял слова Серёги как нечто заслуженное.
— Чё ты… — виновато отступил он. — Я же просто предложить хотел…
Серёга и сам догадался, о чём хочет сказать Витюра. Прятаться в лесу так же бессмысленно, как и пытаться дойти до Татлов: в лесу Маринка умрёт. Да и разыскать их могут, ведь Алёна обязательно отправит погоню. Спасение было только одно — в миссии «Гринписа». Там, где укрывались друзья Митяя.
— Ладно, — миролюбиво сказал Серёга Матушкину. — Предлагай.
— Давай туда, куда Щука сдёрнула… К учёным. Знаешь, где они?
Серёга закурил, сигарета прыгала в пальцах.
— Знаю.
Серёга помнил, где находится вход в «Гарнизон». Его привёл туда трек Алабая, когда Серёга, изображая Бродягу, сбежал из бригады с Вильмой.
— А далеко это?
— Да не особо…
Даже ночью и в лесу, даже зажмурив глаза, Серёга всё равно ощущал в пространстве тяжкое присутствие громады Ямантау — он не собьётся с пути.
— Давай, маленькая, — ласково прошептал Серёга, поднимая Маринку.
Они поковыляли дальше, продираясь сквозь густые и колючие заросли подроста, ломая сухостой и перелезая через замшелые, сучкастые валежины. В хвойных и лиственных толщах над ними изредка мелькал просверк луны. Серёга обнимал Маринку — такую непокорную и хрупкую — и думал, что ни хера не сдастся. Если их настигнут, то он отправит Маринку с Матушкиным, а сам ляжет в заслоне с автоматом. Застрелят его или патроны кончатся — так он, хоть убитый, хоть безоружный, всё равно будет драться и зубами рвать… Неужто эти твари отнимут у него всё — и брательника, и девчонку, и жизнь?..
— Бля!.. — вдруг взвизгнул Матушкин, роняя Маринку. — Бля, бля, бля!..
— Ты чего? — опешил Серёга.
Матушкин смотрел куда-то вперёд сумасшедшими глазами.
— Талка там!.. Мёртвая!..
Серёга глянул туда, куда смотрел Витюра. Просто какой-то куст.
— Сидит, вся распухла уже… — У Матушкина плясала морда.
— Она же на Татлы ушла, — неуверенно произнёс Серёга.
— Соврал мне Лексеич, падла! Никуда она не ушла, тут умерла…
Маринка тоже щурилась в темноту.
Серёга вспомнил, как сам он увидел на этой дороге Холодовского. А Вильма увидела бригадира Типалова…
— Это мороки… — сказала Маринка. — Их Ведьма здесь распустила, чтобы загородить базу «спортсменов». Алабай предупреждал, когда всем позвонил.
Маринка высвободилась из объятий Серёги, допрыгала до куста, который испугал Матушкина, и свалилась в траву отдохнуть. Витюра всё озирался. Серёга успокаивающе сжал ему плечо. Что за хрень-то? Маринка — одноногая, Витюра — псих!.. А Матушкин вдруг сгорбился, затрясся и заплакал.
— Сука я… Сука!.. — всхлипывая, твердил он. — Ты, Серый, свою девку тащишь, ты не зассал, а я Натахе не помог, я зассал… Сука я!..
Серёга никогда не воспринимал Матушкина всерьёз — шут гороховый, и только… А вот надо же — страдает… Но у Серёги не было сил его утешать.
Серёга понял, что они уже выбрались на заросшую просеку, которая ведёт от портала с железнодорожной веткой к выходу из объекта «Гарнизон». До той башни с лестницей, где его с Вильмой встретили «спортсмены», сейчас рукой подать… Однако на дальнем конце лесной галереи во тьме вдруг обозначились отдельные деревья — ёлка, две сосны, что-то лиственное… Серёга сообразил, что видит рассеянный свет фонарей. Это погоня. Алёна не отстанет, пока не отомстит за убийство сына. А Фудину с Калдеем и алабаевцам плевать на всё. Они выбрали служить Алёне. Что она прикажет, то и сделают. Они — бригада.
— Как они прочухали, куда мы идём? — спросил Серёга сам у себя.
— А куда ещё меня тащить, Серый? — угрюмо ответила Маринка.
Ну да, ясное дело… У них же алабаевцы, которые тут всё знают.
На склоне Ямантау шумел ветер. Над просекой быстро пролетела какая-то мохнатая птица. Деревья лепились зыбкими громадами мрака, сливались друг с другом, сплетаясь ветвями, и тихий шелест перетекал с громады на громаду, как вода переката по гладким камням. Под луной серебрились перья папоротника. Косо поваленные стволы словно стягивали на себя напряжение, ведь лес, как грозовая туча, был полон энергии: он жил, менялся, желал чего-то и потаённо двигался внутри себя, отвечая миру на своём неведомом языке.
— Серый, уходи с Матушкиным без меня, — попросила Маринка.
Глаза её чернели обречённостью.
— Чё за хуета? — рассердился Серёга.
Маринка кусала разбитые губы.
— Нас всё равно не пустят на «Гарнизон»… Щуку же не пустили.
— Щука — воровка, а мы нормальные!
— Им-то, городским, откуда знать?
— Оттуда, что мы тебя притащили, не бросили! Мы не гнильё!
— Да насрать им на это.
Серёга видел, что Маринка потеряла надежду. Нет, так нельзя. Неважно, что от Маринки сейчас ничего не зависит: надежду всё равно терять нельзя.
— Если городские с того бункера такие же, как Митрий, то они нас пустят! — убеждённо поддержал Серёгу и Матушкин. — Митрий бы пустил!
Маринке хотелось сказать Витюре что-нибудь презрительное — так всегда ему отвечали, однако из-за Серёги она сдержалась. Она не верила в городских. Да, Митька вроде был хорошим… Но «спортсмены» тоже были городскими.
— Может, Митька пустил бы… — Маринка спрятала глаза от Серёги. — А может, и нет. У него свои заморочки были. Чего вы тут запели про него оба?
Серёга присел перед Маринкой на корточки — как перед ребёнком.
— Митяй за нас с тобой погиб, Маришка! — проникновенно произнёс он.
Это не укладывалось у Маринки в голове, и Маринка упрямо молчала.
— Он за мной к Алабаю пришёл. Там, на отвалах, он говорил, что твой дядя нас грохнет с конца командировки. Митяй звал сбежать, а мы скосячили, вот он и полез на харвер биться с Лексеичем… Он прикрыл нас, понимаешь? А ведь мог бы спокойно съебаться к своим в «Гарнизон»…
Серёга не знал, что Митя был ранен и не добрался бы до миссии — попал бы обратно Типалову в лапы. Не знал, что Митя вступил в последний бой ради того, что делали его товарищи по «Гринпису», а не ради Серёги с Маринкой. Для Серёги Митя превратился в какого-то огромного героя — безупречного и доброго. Всё, что делал Митя, было правильно. Всё, что говорил, — правильно. И Серёга жалел, что мало слушал брата: больше сам базарил, мудак… Жалел, что ни шиша толком не помнит. Чего там ему впрягал Митяй? Ага: войны нет, радиации нет, лес управляет чумоходами и Бродягами, а бризол — это плохо. Пурга какая-то… Ну и хер с ней! Главное-то — сам Митяй! Настоящий брат! Он заменил Серёге войну на братство, вот и всё! Он стал светом, на который можно идти! И за спасением они сейчас рвутся к его друзьям! Не верить в Митяя — значит не верить в спасение. А без веры им сейчас не выжить.
— Он у тебя за спиной стоит, — глухо сообщила Маринка.
Серёга осёкся.
— Он мертвец. У него глаз нет, а с башки торчат корни…
Маринка знала, о чём говорила, — она смотрела куда-то мимо Серёги. И Серёгу по лопаткам и по загривку пробрал холодок ужаса.
— Это не он, — не оглядываясь, ответил Серёга. — Это морок Ведьмы. Кого ты боишься или ненавидишь, того тебе лес и показывает. Пугает.
Маринка молчала. А Матушкин не сумел удержаться — тоже уставился ошалелыми глазами Серёге за спину.
Но Мити там не было. Была какая-то коряга, высокий обломанный пень. А за ним вдали на просеке горели, покачиваясь, пять неярких звёзд — пять фонарей. Это Алёна и её бойцы шли за теми, кого Алёна жаждала убить.
