48
Город Межгорье (III)
— Нету ничего! — с облегчением выдохнула Маринка.
Они осмотрели здесь всё самым внимательным образом. Взрытые следы от мотолыги. Ямины с травой — явно следы харвера. Чумоход с ротором сдох: ему выдрали движок, он даже не довернул своё колесо до горизонтального положения. И нигде нет крови, не говоря уже о трупах. Точнее, о трупе Серёги.
— Похоже, Егор Алексеевич успел атаковать чумоход ещё до того, как тот атаковал мотолыгу, — сказал Митя. — Обошлось без жертв. Но где люди-то?
Маринка повертела головой: чумоход, гаражи, тополя, пятиэтажка…
— Я думаю, катаются по городу, нас ищут. Тебя-то дядь Гора не бросит.
Конечно, Егор Алексеевич не бросит Бродягу. Бродяга ему нужен.
— А тебя? — спросил Митя.
Маринка насмешливо фыркнула.
Митя уже не удивлялся. Здесь так принято. Маринка, например, без колебаний бросила его там, на лестнице, когда за ними гнался рипер, и потом не испытывала никакой вины. А сам он не испытывал гнева. Потому что здесь не этика. Здесь, как сказал Алик Ароян, антропология.
— Что будем делать дальше?
— Пойдём на станцию Межгорье. Дядь Гора говорил, что место встречи — там. Город-то маленький. За час допрём.
Маринка вспомнила карту города. Слева — река, внизу — железная дорога, справа — Ямантау, сверху — лес. Всё понятно.
— Железка город с юга подрезает. Надо на юг.
Митя прищурился на низкое облачное небо:
— В наших широтах солнце днём стоит на юге. Но я солнца не вижу.
— Вон там юг, — без сомнений махнула рукой Маринка.
Забросив автомат за спину, она пошагала первой; Митя — за ней.
За линией гаражей куда-то вдаль вытянулась заросшая деревьями улица. В заброшенном городе не было тихо: чирикали птицы, изредка в кронах шумел ветер, под ногами похрустывали сухие ветки. Люди ушли из города, а жизнь осталась. Маринка искоса поглядывала на Митю. Она чувствовала, что Митя загрузился какими-то мыслями. Наверное, всякую хрень про неё думает.
— Ты чё, обиделся, что я на лестнице того?.. Свинтила, короче.
— Нет, я не обиделся, — честно признался Митя.
— Обиделся-обиделся.
Эгоистичная и самолюбивая Маринка не собиралась признавать свою неправоту, её просто напрягало Митино молчание. Митя решил сменить тему.
— А почему рипер меня испугался?
— Потому что ты Бродяга.
— Чумоходы боятся Бродяг?
— Откуда я знаю? Ты же мутант, не я.
— А твой Харлей о таком рассказывал? — осторожно спросил Митя.
Упоминание Харлея Маринку не тронуло. Был Харлей — и сплыл.
— Да он вообще ничего не рассказывал.
— Почему? Вы же это… как бы не чужие друг другу были…
Маринка снисходительно улыбнулась. Митя — он городской, культурный, стесняется прямо сказать — «трахались».
— Харлей давно положил на всё. Он и за Бродягу-то подался, чтобы не учиться и не работать. Сам свалил с Магнитки и торчал где-то три месяца, чтобы облучиться. На меня ему тоже было насрать, просто я — давала.
Митю покоробил Маринкин цинизм, но он не удержался от вопроса:
— А тебе-то это зачем, Марина?
— С Бродягой шпилиться — круто. К тому же у него бабки всегда имелись.
В тёплом, влажном и тихом городе они были вдвоём, и Мите нравилась непринуждённая близость с Мариной. В сущности, она была хорошей, честной девчонкой — но её мир был уродливым, искалеченным.
— А чего ты хочешь от жизни?
Маринка скорчила неопределённую гримасу:
— Бригадиром стать хочу.
— Чтобы деньги зарабатывать?
— А деньги — плохо, что ли? — сразу встопорщилась Маринка.
— Нет, не плохо, — сдал назад Митя. — Но не в деньгах же счастье.
— Бригадиром — интересно, — призналась Маринка. — Командировки — интересно. А на комбинате пахать или ещё где — тоска зелёная.
Митя понял её жадную жажду чего-то яркого и сильного.
— А какая-то большая цель у тебя есть?
— Есть! — рассердилась Маринка. — Чтобы ты заткнулся!
— Стоп! — всполошился Митя. — Мы здесь уже проходили!.. И не раз!
Они пересекали былую автозаправку: бризолоколонки, дырявый навес на столбах, павильон с выбитыми окнами и кустами внутри, взломанный асфальт, остов автоцистерны в зарослях… Ещё ярко краснел противопожарный бак.
— Не были мы здесь! — строптиво возразила Маринка: это ведь она вела.
— Были.
— Тогда нам туда! — указала Маринка.
Через одичавший сквер, мимо мёртвых коттеджей, по каким-то дворам с развалинами сараев и кучами мусора — вроде бы напрямик — они выбрались к двухэтажному зданию школы, пятнистому от осыпавшейся штукатурки.
— И здесь мы были, — негромко сообщил Митя. — И тоже не раз.
Маринка озлобленно закрутилась на месте, выбирая направление.
А потом они очутились возле бетонной коробки магазина с грязными витринами, где уже делали передышку час назад.
— Мы плутаем, — сказал Митя. — Идём то кругами, то восьмёрками.
— Просто у человека всегда одна нога длиннее, и он забирает до стороны…
— Во-первых, не длиннее, а сильнее. Во-вторых, не в этом дело.
Митя сел на ступеньку крыльца. Маринка пнула урну и тоже села.
— Давай думать, Марин, — мягко предложил Митя.
— Думай! Ты же, блядь, учёный, не я!
Митя оглядел улицу — насколько было возможно. Деревья и кусты, лужи в кюветах, заборы, полуразрушенные дома, низкое облачное небо. Не понять, где солнце, и Ямантау не видно. Весь мир — вот этот пятачок.
— Мы не можем выйти из города. Блуждаем. Но мы же не спятили…
— Я — нет! — с вызовом заявила Маринка.
— Значит, нас не выпускает лес. Держит тут, будто на привязи.
— А как? Я же всё прямо шла!
— Это казалось тебе, что прямо. И мне казалось. У нас ориентация сбита. Не оглядывайся, а вспомни: что сейчас у тебя слева? Ты же только что видела.
Маринка соображала, наморщив лоб.
— Да ничего там нет. Ограда какая-то, столб…
Слева стоял ржавый каркас автобусной остановки.
— У нас в головах всё путается. Мы не можем запоминать, точнее, в нашей оперативной памяти все картинки перемешиваются. Поэтому мы не держимся намеченного маршрута. А ориентиров, кроме самых близких, у нас нет.
— Ох-хереть… — прошептала Маринка и потрогала свою голову.
— Лес неизвестным образом воздействует нам на мозг, — добавил Митя.
— Травит, что ли? Как ту бригаду с берёзовой рощи?
— Та бригада отравилась фитонцидами, что выделяют берёзы. Может, мы тоже вдыхаем фитонциды, летучие вещества, — но только другие. Может, это электромагнитное излучение леса… Деревья способны на такое, хотя и в очень слабой форме, однако у селератного леса и свойства усилены… А может, это ультразвук. Без приборов не определить.
— Мы чё, заснём и сдохнем? — насторожилась Маринка.
Ей стало жутковато. Вокруг — ни души, мёртвый город Межгорье, но в его пустых домах и заросших улицах, в тихо шумящих деревьях Маринка ощутила нечто зловещее. Оружие не защитит её от затаившейся угрозы, и вряд ли бригада придёт на помощь. Маринка поёжилась. А Митя посмотрел на небо.
— Ту бригаду лес воспринял как врага — и уничтожил. А нас воспринимает как нечто нужное — и не позволяет уйти. Думаю, это манипуляции Ведьмы.
— Щуки, что ли? Да она же дура, тварь уголовная!
— Ну и что? Она не обязана разбираться в биологии, она просто чувствует лес и догадывается, где и как надо воздействовать на него, чтобы получить желаемый эффект. Здесь, в городе, она исхитрилась запутать нас. Наверное, рассчитывала, что кто-то из нас заблудится и попадётся чумоходу.
— Мы и попались, — ухмыльнулась Маринка.
— Надо понять, как избавиться от воздействия леса. Тогда выйдем отсюда.
— Давай, работай башкой, — охотно согласилась Маринка.
— Попробую поработать… Видишь вон тот пень?
— Ну и хера ли?
— У селератного леса рыхлая древесина, она быстро разлагается. А почему тот пень не сгнил? Кора у него отвалилась, побегов нет, а он крепкий.
— Короче! — потребовала конкретности Маринка.
— Короче — он не умер, он живой. Лес поддерживает в нём жизнь. Не знаю почему, но так лесу надо. И подобные пни — далеко не редкость.
— Чего ты доебался до этого пня? — раздосадовалась Маринка.
Митя понимал её раздражение, но ему нужно было осмыслить ситуацию, в которой они оба застряли. А лучший способ осмыслить — проговорить.
— Лес — это фитоценоз, сообщество растений, — терпеливо сказал Митя. — В единое целое его объединяют грибы. Их грибница, которую ошибочно считают корневой системой, называется мицелий. Это такая сеть из тонких ниточек — гифов. Огромная сеть. Мицелии срастаются друг с другом и с корнями деревьев, транспортируют питательные вещества и проводят электрические сигналы. Тот пень, — Митя кивнул, — живёт лишь потому, что фитоценоз подкармливает его через корни, к которым приросли гифы здешних мицелиев. В обычном лесу фитоценозы существуют на саморегуляции. А в селератном лесу все процессы регулируют коллигенты — альфа-деревья, по-вашему — «вожаки». Они — как спинной мозг фитоценоза.
Маринка молчала, слушала.
— Срубая «вожака», мы лишаем фитоценоз организации, — продолжал Митя. — Но она, судя по всему, восстанавливается через один-два сезона, когда другое дерево становится «вожаком». Причина — селератное облучение. Оно придаёт грибницам небывалую жизнеспособность и активность. Обычный гриб-симбионт потребляет до трети питательных веществ, вырабатываемых деревом, а селератный мицелий, несомненно, гораздо прожорливее и мощнее. Так что селератный лес — новая, небывалая биоформа фитоценозов.
Митя и сам слушал себя как постороннего человека. Память открылась, изливая объяснения, которых ему так не хватало. Вот что он исследовал в миссии на объекте «Гарнизон»! Вот что исследовал «Гринпис», который был врагом для всех тех, кто желал, чтобы селератный лес считался просто лесом.
— Селератный лес обладает собственной волей! — потрясённо сказал Митя.
Маринка, конечно, понимала, что такое воля. И понимала, что у леса, обречённого на безжалостную вырубку, воля будет недоброй. Но рядом с Митей всё это показалось ей почему-то совсем не страшным.
— Лады, — заявила она как дядь Гора. — А что нам с тобой сейчас делать?
