44
Водозабор (I)
Дождь сыпался и сыпался из темноты над головой, дробно рокотал по толстому полиэтилену, которым сверху прикрылась бригада. Изредка небо взрывалось грохотом и в быстрой вспышке бесцветного огня раскалывалось извилистыми трещинами, а в их глубине, как чёрная магма, кипели косматые облачные массы. Вспышка на миг материализовала странный, инфернальный мир: измятое складками пространство, зависший блеск ливня, дальняя гора — словно там во мраке раздулась белая медуза со щупальцами, и текучая речка.
Харвестер шёл первым, ломано мелькая коленями. Сзади его освещали фары мотолыги. Харвер был роботом: глухая ночь, ливень и незнакомый путь по руслу его не смущали. Он переставлял длинные ноги с просчитанной и равнодушной самоуверенностью машины. Рыча дизелем, мотолыга торопливо катила за ним, переваливалась на неровностях дна и выбрасывала за кормой из-под гусениц фонтаны воды с песком и галькой.
Митю трясло и мотало, в бок тыкался угол ящика, под полиэтиленом было душно, но бригада терпела, и Митя тоже терпел. Он всё вспоминал расстрел пленного — не мог отделаться от этого впечатления, навязчивого, как паранойя. Гибель Холодовского не поразила его так остро и глубоко, ведь Холодовского убил враг. А Егор Лексеич ещё недавно казался Мите вполне человеком, хотя и жестоким, и эгоистичным, и лживым. А сегодня человечность отваливалась от него кусками, как присохшая грязь. Митя понял, что как-то предчувствовал рептильную натуру бригадира, но не ожидал, что она явится столь свирепо и бесстыже. И не ожидал, что бригада примет всё абсолютно спокойно.
Убийство пленника никого не ошеломило. Да, перепугало внезапностью стрельбы, но не более того. Смерть человека — огромное по смыслу событие; оно должно вздыбить и вывернуть душу свидетелей, но просто просвистело мимо них и даже ветерком не обдуло. Нет, эти люди не были бесчувственны. С ними случилось что-то другое. Для них будто закрылся тот уровень, на котором находился ужас вечного небытия и страх бессмысленности жизни. И бесполезно было говорить им о добре и зле.
Бригада пробиралась по Инзеру ещё долго, больше часа, а потом справа в зарослях показались почти неразличимые руины невысоких домишек: стена с квадратами окон, перекошенная дырявая крыша, столбы. Инзер вильнул ещё пару раз, и на берегу появились плоские сооружения водозабора: кирпичная коробка большого здания и затонувшие в кустах здания поменьше.
Егор Лексеич оставил харвер во дворе, кое-как огороженном рваной и ржавой сеткой, а мотолыга через пролом въехала прямо в машинный зал. Здесь под облупленными кожухами застыли насосы и огромные баки резервуаров, покрытые плесенью. Ветхие трубы соскочили с опор. Из стыков потолочных плит свисали пряди корней. Гусеницы мотолыги давили гнилой хлам на полу.
Для ночлега расчистили небольшую площадку, разожгли костерок. Синий огонь зыбко осветил помещение, будто какой-то загробный мир, и лица людей, сидевших вокруг костра, выглядели как у мертвецов.
Пленного алабаевца бригада привезла с собой. Пленник не порывался сбежать, как Щука. Что ж, Щука была дикой бабой, каторжанкой, которой всё похрен в лесу, а пленник был человеком городским, привыкшим к комфорту, и не хотел в одиночку мотаться в темноте по незнакомому мёртвому городу.
— Пойдём-ка потолкуем, — сказал ему Егор Лексеич.
Митю вдруг словно дёрнуло за нервы. Хозяйская и добродушная манера бригадира теперь, после расстрела у моста, вызывала у Мити ненависть. За добродушием пряталась свирепость зверя. Митя уже понял, что Егор Лексеич способен на любую подлость, а бригада всё равно будет считать его надёжным мужиком. И Митю бесило: неужели сущность Типалова людям не очевидна? Митю сжигало желание разоблачить Егора Лексеича. Можно жить во лжи, которая выгодна бригадиру, но невыносимо жить в тупости бригады.
— Допрашивайте его тут, при нас! — дерзко возразил Митя. — Что он знает — нас всех касается!
Егор Лексеич даже немного оторопел. Этот сопляк спятил, что ли?
— Да мне говорить-то и нечего! — охотно выдал пленный алабаевец; он опасался допроса один на один. — У Алабая шесть бойцов вместе с ним! Лагерь — на стройплощадке «Гарнизона». Для трелёвки — танк, вот и всё!
— Танк!.. — промахнуло по бригаде.
Митя сразу вцепился в этот факт, чтобы сокрушить бригадира.
— Вы на танк бригаду поведёте, Егор Алексеич?
Егор Лексеич, кряхтя, миролюбиво присел на раскладной стульчик.
— Так ведь, Митрий, на всякую жопу с нарезкой найдётся хуй винтом.
Матушкин угодливо хихикнул.
— Алабай не сдастся, будет воевать с нами! — напирал Митя.
— Будет, — тотчас подтвердил алабаевец.
Ему было выгодно, чтобы бригадир Типалов отказался от продолжения командировки, — тогда он, пленник, станет не нужен и его отпустят.
— Мы же и так воюем, — сказала Алёна за Егора Лексеича. — Война же идёт.
— Да нет никакой войны! — яростно заявил Митя. — Нет и не было! Это ложь! Егор Алексеич продаёт «вожаков» в Европу и бешеные деньги гребёт! А вы должны погибать за его корысть, как Холодовский!
— Чё ты порешь, Митяй?! — вспылил Серёга.
Серёгу всё устраивало — Типалов, Маринка, бригада, командировка. Всё выглядело стройно и понятно. А Митяй лез порушить хороший порядок.
— А как же радиация, если войны не было? — удивилась Маринка.
— Никакая это не радиация, а излучение со спутников, чтобы лес быстрее вырастал, потому что у нас всю страну китайцам продали!
Егор Лексеич, снисходительно улыбаясь, ждал, пока Митя выговорится.
— Вас убеждают, что из «вожаков» делают взрывчатку, а на самом деле из них в Европе производят фитронику! Вы копейки зарабатываете и головой рискуете, а бригадиры получают десятки тысяч! Война — обман, лишь бы вы подчинялись фальшивой необходимости и продолжали добывать «вожаков»! — гремел Митя. — Егор Алексеич, ваш промысел кровавый! Хватит! Вы должны повернуть обратно и увести бригаду! Иначе ещё кто-нибудь погибнет!
Митя уже стоял во весь рост, сжимая кулаки, и смотрел Типалову прямо в глаза. Ему не было жалко людей из бригады, но его оскорбляла неправда.
— Хуйня война, лишь бы не убили! — хихикнул Матушкин.
Он видел, что Митька забарагозил, и пытался свести всё к шутке.
— Повзрослей сперва, потом других учи! — сердито бросила Алёна.
— Тебе, Митяй, чё, яйца прищемили? — скривился Серёга.
Серёга прекрасно понял Митю, но заявления брата были совершенно невероятны, тут и спорить нечего. У Митяя от радиации в башке помутилось — понятно же. Митяй и сам на башку жаловался, сидел зелёный… Зачем он со своим бредом к бригадиру полез? Только опозорился перед бригадой!
Маринка жадно вглядывалась то в Митю, то в Егора Лексеича. Это двое явно закусились — но чья возьмёт?.. В душе Маринки вновь закипал гнев, что дядя отодвинул её и возвысил Серёгу, которому командировки вообще никуда не упирались. Надо поддержать Митю! Если ей, Маринке, ничего не дают, то пусть и другие ничего не имеют! Закрыть лавочку! Закончить командировку! Всех домой на хрен прогнать!.. Авось дядь Гора увидит, что Муха озлобилась, и передумает — отдаст командование мотолыгой ей, Маринке!
— Наёбываешь нас, дядь Гора, да? — с вызовом спросила Маринка.
В смысл того, что объявил Митя, она не вникала. Не во что вникать. Как это нет войны? Может, и пиндосов с китаёзами нет?.. Митя, конечно, хороший, но городской и в настоящей жизни ни хера не рубит. Однако Маринка напоказ всем улыбнулась Мите: пусть он знает, что она на его стороне. Митя тоже неловко улыбнулся в ответ. Серёга заметил — и тихо закипел.
— А сколько бригадир получает? — осторожно поинтересовался Фудин.
Синие отсветы огня прыгали по колёсам и борту мотолыги; тени бегали по высокому потолку машинного зала, и казалось, что потолок шевелится — словно мотолыга и бригада очутились внутри огромного желудка.
— Слышь, Лексеич, ну ты правда — того… — заёрзал Матушкин, виновато улыбаясь щетинистыми морщинами. — Расколись, сколько «вожак» стоит?
— Почестнее нельзя ли платить? — возмущённо подхватилась и Талка. — В нас же пулями стреляют, а не шишками кидаются!
— Я вообще за одну жратву тут пашу! — влез Костик и тотчас получил крепкий подзатыльник от матери.
— Алабай вам нормальную цену предлагал, — напомнил пленный.
Из того, что вывалил Митя, бригаду задел лишь вопрос о деньгах, потому что всё прочее здесь и сейчас для бригады не имело значения. А для Егора Лексеича — имело. Он сохранял спокойный вид, но его переполняла ярость. Старый дурень, он действительно поверил, что приблудный пацан забыл о своём прошлом. А он ни хуя не забыл. Помнил, гад, что он — «гринписовец»! Это ведь «Гринпис» орёт, что войны нет, а «вожаков» рубить нельзя!
Егор Лексеич тяжело вздохнул: пришло время расставлять всё по местам.
— Дело, значит, такое, — Егор Лексеич обвёл людей угрюмым взглядом. — Митрию требуется попасть в «Гарнизон». Где-то там его дружки зашкерились. Мы довезли его до Ямантау, а теперь он нас обратно спроваживает, чтобы мы не узнали, где у них логово. Всё как два пальца обоссать. Про деньги базар — это бунт. А что войны нет — пиздёж. Если желаете — сами убедитесь…
Егор Лексеич поднялся со стульчика, шагнул вперёд и вытащил к костру пленного алабаевца. Тот испугался и растерялся.
— Давай скажи-ка нам про войну, — велел ему Егор Лексеич. — У вас-то в городе все правду знают. Скажи нам: есть война?
Бригада затихла. Пленник смотрел так, точно примерялся к чему-то. Митя сверлил его непримиримым взглядом. Ждали ответа и Серёга, и Маринка.
— Война есть, — сказал алабаевец и замолчал.
Егор Лексеич ухмыльнулся:
— Ну, блядь, продолжай!
— Война идёт между Западом и Китаем, — продолжил алабаевец. — Только она промышленная. Запад забрасывает к нам информационные бомбы. Они маленькие, их не увидеть. Это фрагменты нейлектрической ткани с вирусной программой. Если заражённая ткань попадает в систему управления машины и врастает в электронику, то машина превращается в чумоход. Цель обработки — нарушить лесодобывающую технику и тем самым сократить производство бризола. Так Запад ослабляет Китай. А нейлектрические ткани извлекаются из «вожаков». И поставки «вожаков» на Запад — это наше участие в войне.
Вокруг синего костра воцарилась тишина, словно воздух остекленел. А Митя вспомнил, что Холодовский тоже говорил ему о программах-вирусах.
— Мы же воюем с Западом, а не с Китаем, — в тишине заметил Фудин.
— Мы со всеми воюем, — устало произнёс Егор Лексеич. — Все нам враги. Пускай они друг друга задушат, а мы победим.
— Зачем же тогда мы чумоходов бьём? — спросил Серёга.
— А как нам «вожаков» добывать без командировок? — вздохнул Егор Лексеич. — Но ничего, всех-то не перебьём. В лесах чумоходов до хуя.
Митя подавленно молчал. Слова алабаевца развалили его картину мира — как раз потому, что ни в чём не противоречили словам Алика Арояна. Просто Алик не сказал Мите всего. Почему-то не сказал.
— А почему мы не знаем этого? — зло спросил Митя. — Зачем это скрывают?
— Да никто ничего не скрывает, — ухмыльнулся алабаевец. — В городах это всем известно. Даже китайцам известно, потому они и запрещают «вожаков» рубить. Возьми телефон да посмотри, что в Сети пишут.
Алабаевец явно хотел ещё что-то пояснить, но решил, что не стоит.
— Нет, ты договаривай, браток, — радушно велел Егор Лексеич.
— Вы, лесорубы, тупые, — искренне и с удовольствием заявил алабаевец. — Вы не понимаете, как сложно всё устроено. Не понимаете, что вести войну — значит, жить так, как мы и живём. Вот вы и придумали себе ядерные удары, радиацию, взрывчатку какую-то из «вожаков» для какой-то тайной армии… Голову-то включать не умеете. Чему в школе учат — забыли. Городских слушать не хотите — мы для вас предатели. А кому-то, что ли, надо вам мозги вправлять? Да сидите вы в своей заднице хоть до посинения. Вот и весь секрет.
Бригада молчала. Трещал синий костёр.
— Обидно, да? — Егор Лексеич тяжко опустился обратно на стульчик.
— Егора, пристрели его, — от души попросила Алёна.
