39
Река Инзер (II)

— Давай помогай, Ведьма, — добродушно сказал Егор Лексеич. — Или зря вчера я башку тебе не прострелил? Ну так не поздно исправить.

Егор Лексеич, Холодовский и Щука сидели на берегу реки в траве, а перед ними на плоском камне лежал планшет. Где-то в небе высоко над Инзером парил невидимый снизу коптер, и на мониторе ползло изображение местности: долина, мохнатые леса, речка. Сбоку в трёх строках менялись цифры и буквы формуляра: Холодовский держал пульт и управлял вертолётиком.

Щука шарила глазами по изображению, будто искала, чего украсть.

— Всё тут ровно, начальник! Зыбь идёт с Ямантау — дак оно всегда…

— Думай, как мне этих «спортсменов» с дороги сшибить.

— Я чё, блядь, бурю наколдую тебе, что ли? — разозлилась Щука.

— Наколдуй, — спокойно подтвердил Типалов. — Или на хуй ты мне нужна.

— Ерунду ты затеял, Лексеич, — заметил Холодовский. — Может, она что-то и ощущает, только нам это никак не поможет.

— Тогда грохну её. Дармоеды мне ни к чему.

Харвер лежал брюхом в траве, задрав колени, как исполинский кузнечик; в его ситаллическом корпусе тихо гудел движок; запах бризолового выхлопа смешивался со свежестью смятой осоки. Поодаль на берегу стояла мотолыга с откинутой решёткой, Алёна на костре готовила для бригады обед. Узкая речка шумела на камнях, по верхушкам леса гулял ветер.

— Тебе надо, чтобы лес дёрнулся и согнал их, — сказала Щука.

— И как это? — заинтересовался Егор Лексеич.

— Ну, как лошадь шкурой дёргает, когда слепни кусают.

— А что надо сделать?

— Судорогу пустить. Прищемишь лес — и судорога покатится. До реки или до болота, там всегда всё остужается. Судорога и шарахнет по этим пидорам.

— Какая судорога?

— Да хер я знаю! Ты вот лошади порежь бок ножом — чё будет? Может, укусит тебя, может, лягнёт, может, убежит. И лес так же, только он не убегает.

— Ну, давай порежем его, — согласился Типалов. — Как и где?

Щука снова уставилась в монитор, шмыгая носом.

— Судорогу лучше сверху вниз пускать и по всяким оврагам. Сам смотри. С моста вот вмятина до горы, — Щука ткнула пальцем в лощину. — На горе, вот за эту сторону, лесу надо боль почуять, и судорога до моста пойдёт.

— Это гора Нары-Мурун, — пояснил Холодовский.

— А какую боль причинить лесу? — допытывался Типалов.

— Вырубку или пожар. Или отравой широко полить. Чё замастыришь.

— Не полезем же мы туда пожар устраивать! — буркнул Холодовский.

Егор Лексеич глубоко задумался и вдруг словно просветлел:

— А ведь нам, Саня, с партизан достался автоклав с пиродендратом! Твой коптер занесёт бомбу на ту гору. Взрыв — он не хуже пожара или вырубки!

Холодовский не поверил Ведьме, но Егора Лексеича очень воодушевила идея воздействовать на лес взрывом. Он вытащил из мотолыги автоклав и ложкой переложил в пластиковую банку три кило вязкой взрывчатки — груз больше трёх килограммов коптер поднять бы не смог. Впрочем, такой объём пиродендрата был сопоставим с целой бочкой гексогена. В пластичную массу Егор Лексеич до верхушки вдавил стержень электродетонатора. Холодовский подцепил бомбу к автоматическому захвату, на который к коптеру обычно подвешивали дополнительное оборудование. Маленький вертолётик, натужно жужжа, поднял банку в небо и полетел на запад, к хребту Нары и горе Мурун.

— Егора, Саня, кушать идите! — позвала Алёна. — Обед готов!

Бригада расположилась вокруг котла. Щука сидела вместе со всеми.

— Обожди, Алён, я занят!.. — ответил Егор Лексеич.

Они с Холодовским увлеклись, как дети.

За считаные минуты коптер добрался до Муруна. Лесистый купол горы поверху коробился буро-белёсыми скалами. Коптер разжал лапки захвата, и банка с пиродендратом камнем канула вниз, в зелень. Холодовский отвёл аппаратик подальше в сторону, чтобы не сбило ударной волной. Егор Лексеич на экране планшета нажал на панельку «активировать».

Из кудлатых зелёных зарослей на склоне Муруна выскочил серый столб дыма, пыли, древесного праха и сорванной хвои. Камера не транслировала звук, всё происходило в жуткой тишине. Вокруг столба вниз по склону по дуге медленной и тяжкой волной начали безмолвно рушиться деревья, образуя ровный веерный вывал. Издалека и сверху это выглядело даже красиво — будто взрыв величественно развёл руки, распахивая объятия в сторону долины.

— Впечатляет, — заметил Холодовский.

И в это время у Егора Лексеича зазвонил телефон.

Номер был незнакомым, но Егор Лексеич принял вызов. На экранчике появился молодой мужик в плотной джинсовой куртке. Чёрная борода и усы коротко и аккуратно подстрижены, виски подбриты, модная стрижка.

— Не узнаёшь, Типал? — весело спросил мужик. — Я Алабай.

Егор Лексеич даже как-то словно просел внутри себя. На мгновение ему почудилось, что это и есть та судорога леса, о которой говорила Щука: он взорвал бомбу — и тотчас звонит враг, против которого взрыв и направлен.

— Откуда мой номер взял? — Егор Лексеич еле сообразил, что спросить.

— Ароян дал. Потолкуем, бригадир?

К Егору Лексеичу тихо придвинулся Холодовский — он тоже хотел видеть.

— Я всё знаю о тебе, — сообщил Алабай. — Знаю, сколько у тебя припасов и сколько людей, знаю про харвер и мотолыгу, знаю, что у тебя новый Бродяга. И ты сейчас в капкане, Типал. И бойцов у нас поровну. Предлагаю сделку.

Картинка на экране была построена со вкусом. Алабай — он расположился в раскладном кресле на платформе путеукладчика — снимал себя со штатива на фоне могучей крановой стрелы. У ног его сидел большой рыжий пёс — тот самый алабай, в честь которого бригадиру «спортсменов» и дали прозвище.

— Какую сделку? — проскрипел Егор Лексеич.

— Условия следующие, — Алабай широко и белозубо улыбнулся. — Ты отдаёшь мне своего Бродягу и сваливаешь отсюда. А я с каждого «вожака» выплачиваю тебе полкуска. Гарантом будет Ароян: он не обманет, сам знаешь. Подумай. Ты же корыстный сукин сын, но не дурак. Зачем нам бойня?

Егор Лексеич сразу уловил суть — и сразу понял, что условия хорошие. Если следовать здравому смыслу, то надо принять их без оговорок. Но Егор Лексеич не хотел подчиняться здравому смыслу. И подчиняться Алабаю он тоже не хотел. Он — бывалый бригадир, а этот «спортсмен» — хлыщ городской. Тренажёры, стероиды и гаджеты — вот что такое Алабай. В здешних лесах он, Типалов, через такие переделки прошёл, что Алабаю и в кошмарах не снилось. Такими Алабаями он жопу вытирал. Он не потерпит чужой воли над собой.

— Иди на хуй, — выдохнул Егор Лексеич и с облегчением отключил связь.

Холодовский ничем не проявил своих чувств.

— Что скажешь, Саня? — поглядел на него Егор Лексеич.

Припекало солнце, шумела речка, над осокой блестели стрекозы.

— Алабай знает про харвер и Бродягу, — задумчиво произнёс Холодовский. — И он успел перескочить на Инзер, хотя двинуться по Инзеру ты решил только сегодня утром… Лексеич, у нас в бригаде — шпион Алабая.

Егор Лексеич потёр небритый подбородок.

— Да, — просто согласился он.

Холодовский был удовлетворён, ведь бригадир не стал с ним спорить.

— Алабай на путеукладчике сидит, — Холодовский поднялся на ноги и принялся отряхиваться. — А путеукладчик находится километрах в трёх от нас, караулит нижний мост, я с коптера заметил… Лексеич, давай я схожу туда и пристрелю Алабая. Разве сложно? Без Алабая его бригада — ноль.

— На путеукладчике с Алабаем как минимум двое.

— Ну так и я в лоб атаковать не буду. Залягу в кустах с автоматом и выжду, когда Алабай сам под огонь подставится.

Егор Лексеич, прищурившись, посмотрел на Холодовского снизу вверх. Холодовский загораживал солнце — высокий, стройный, сплошь тёмный, но в слепящем ореоле. Он казался оружием — точным и беспощадным.

— Лады, — кивнул Егор Лексеич.

Холодовский направился к мотолыге — к бригаде, что отдыхала в сетчатой тени откинутой решётки. Сначала Холодовский влез в мотолыгу и достал свой автомат, проверил рожок, рассовал по карманам то, что могло пригодиться, а потом спрыгнул обратно в траву.

— Буду «спортсменов» щёлкать, — буднично оповестил он. — Кто со мной?

Первым подскочил Костик:

— Я! Меня возьми!

— Куда?! — Алёна схватила его за шиворот. — Не пущу!

— Да ёбанный в рот, мам! — взвыл Костик.

— Не пущу! — с непробиваемым упрямством повторила Алёна.

— Меня возьмёшь? — прищурилась на Холодовского Маринка.

— Нет, — без колебаний ответил Холодовский.

Это было такое откровенное «нет», что Маринка сразу полыхнула — но смолчала. А Серёга выдохнул с облегчением — не надо никуда тащиться.

Больше желающих не отыскалось. Калдей дрых в траве, а Фудин сделал вид, что чем-то занят. Матушкин сморщился и замахал руками: «Не хочу!» Серёга сделал виноватую морду. На прочих Холодовский и не рассчитывал.

Он повернулся и пошагал к реке.

Он хорошо запомнил окружающую местность по трансляции с коптера. Река здесь делает излучину, огибая небольшой отрог хребта Нары с отвесным утёсом, а железка идёт через отрог по выемке. От выемки до верхнего моста тянется прямой участок, на котором и стоит путеукладчик. Точнее, не стоит, а катается туда-сюда, наблюдая за рекой перед нижним мостом. Верхний мост, до которого мотолыга не доехала, скорее всего, защищает вторая засада.

Пружинисто прыгая по камням, Холодовский перебрался на другой берег мелкого Инзера, даже не замочив ног. За травяной опушкой начался еловый перелесок. Прикрываясь руками от колючих лап, Холодовский продрался к откосу железнодорожной насыпи. В сырой и оплывшей дренажной канаве гнил раскоряченный бурелом. Насыпь с ржавыми рельсами заросла тонкими осинками, но путеукладчик их все поломал и примял. Холодовский пошёл по шпалам, путаясь в листве и ветвях. Насыпь превратилась в выемку — в ров с крутыми стенками. А потом земля словно опустилась, и Холодовский сверху снова увидел долину Инзера. Где-то там впереди находились враги.

Холодовский свернул с железной дороги в дикий, спутанный дерезняк. К путеукладчику, как к зверю, надо было подкрасться незаметно. Холодовский старался продвигаться бесшумно — не лез напролом, а подныривал, раздвигал зелень, выискивал просветы, ступал мягко, чтобы не хрустеть хворостом. Он приблизился настолько, что услышал гудение дизеля, негромкие голоса людей и какое-то металлическое бряканье. Путеукладчик был совсем рядом.

Где-то позади раздался странный многослойный шорох и лёгкий топот. Холодовский стремительно обернулся, хватая автомат, — но не успел. Мощный удар в плечо сбил его с ног. Холодовский упал спиной в кусты. А сверху на него вскочил здоровенный рыжий пёс. Он поставил передние лапы Холодовскому на грудь. В горле у пса рокотало рычанье. Пёс готов был рвануть человека зубами, если тот шевельнётся. Холодовский и пёс смотрели друг другу в глаза. А потом пёс глухо залаял, призывая хозяина.