Глава 16
По пути к лешему я заскочил в кафе и набрал кренделей на целую роту. Заодно поел и сам, а то живот уже призывно урчал. Конечно, я бы предпочел какой-нибудь суп или плов, а не сладкую сдобу с чаем. Это не еда, закуска – через пару часов напротив, такой жор нападет, что мама не горюй. Однако выбирать не приходилось. Во времени я был довольно сильно ограничен.
А вот бес оказался почти счастлив. Он любил и сладкое, и жареное, и жирное. Можно двойную порцию и без хлеба. Поэтому сейчас буквально жрал в два горла, не обращая внимание на такие незначительные нюансы, как неровность дороги.
– На сиденье не кроши.
– Я выру хажаи.
– Чего?
– Я вытру, хозяин, – чуть прожевал он и сразу запихнул в себя еще один крендель.
Ох, бедный Гриша, на износ работает. Не щадя живота, в прямом смысле. Вот интересно, куда у него все девается? Ведь если посчитать в калориях, бес должен был быть в разы больше. Уходит на восполнение хиста? Вот это вполне возможно.
– Лешему только оставь, – предупредил я его. – А то пешком обратно пойдешь.
– Это пошледний, – пообещал мне Гриша со слезами на глазах.
А влажность вокруг очей у него повысилась не из-за суровых условий, в которых бесу приходилось существовать. Просто Григорий буквально впихивал в себя сдобу. Удивительный тип.
Однако до лешего мы и правда довезли целых шесть кренделей. Судя по всему, зря я отказался от денег, про которые говорила Светлана. У меня только расходы на еду за последний месяц увеличились в кратном размере. И это не учитывая алкоголь.
Дары леший принял, правда, вышел не сразу. Пришлось подождать примерно полминуты, после чего он появился. После чего первым делом уверенно взял крендель. Значит, по душе ему мое угощение.
– Зачастил ты ко мне, Матвей. Да еще с пустыми руками никогда не приходишь.
– На тебя, батюшко, чужане неблагоприятно влияют. Ведь есть те, кто делают что-то от чистого сердца.
– Значит, просто так пришел? – искоса поглядел он на меня.
– Нет. Но вот в прошлый раз угощение приносил без всякой задней мысли.
– Ладно, рассказывай, – рассмеялся леший. Он одной рукой собрал все крендели с пня, смахнул землю и уселся, поедая сдобу.
А я занялся повествованием о своих делах рубежных. О помощи Петровичу и встрече с Грыцем. В середине рассказа леший даже жевать перестал, так его увлекли мои приключения. Книгу, что ли, о себе написать? Не, сам не справлюсь, надо какого-нибудь литературного раба найти. Да где их взять? Такие на деревьях не растут и в топах на самиздатовских сайтах не числятся.
– Вот теперь надо понять, как дальше быть. Мои подпевалы говорят, что нежить – это что-то очень плохое. Хотя Грыц вроде мужик нормальный. Да и не понимаю я разницы между нечистью и нежитью.
– Сколько живу, а все равно земля не перестает удивлять. Ведь, казалось, в моем ведении такое, а я ни сном и ни духом. Давно в те края не захаживал, как только их чужане заселили, так забыл дорогу. С другой стороны, и прежде с твоим Грыцем не сталкивался. Видимо, чует он, что я вреда его кладу не принесу. Интересно, интересно. Что до нежити…
Леший повел рукой и все крендели исчезли. Видимо, решил доесть их позже. Батюшко вытер рот и оперся на колени.
– Копша он, из белых россов. А вот разница между нежитью и нечистью есть. И большая разница. Понимаешь, нечистью может много кто стать. Та же лешачиха – ведь, по сути, мертвая девка, а поднялась. Нежить? Нет, нечисть. Потому что не сама поднялась, не рубежник ее заставил, а матушка-природа. Понимаешь? Нечисть природой создается, а нежить человеком. Оттого и злобы, к которой у нежити особая сласть, у лешачихи не было. Лишь желания.
– Так и Грыц не злобный, – запротестовал я. – Он за все время даже не убил никого.
– А кто говорил, что не бывает исключений из правил? Бывают. Вот только по всему выходит, что он нежить. Над Грыцем печать странную рубежник повесил, сотник, наверное. Что с ним самим случилось – непонятно. Но раз не вернулся, значит сгинул. А печать вишь как, Грыца подняла. Да и хиста вокруг вдоволь было. И стал он копшей – мертвым охранителем клада.
– И что делать? Так и оставлять его? Он вроде безобидный. Когда рядом нет никого, он вовсе спит. Возбуждается только если кто-то его кладу угрожает.
– Не спит он, – сурово помотал головой леший. – И когда рядом никого, как и положено нежити – лежит мертвым. А вот после – клятва, данная рубежнику, поднимает его. Ведь он обещал охранять, потому и охраняет.
– Батюшко, а делать-то чего? Не оставлять же так все?
– А чего ж не оставить? – ехидно спросил леший. – Не тобой каша сварена, не тебе и расхлебывать.
– Ведь это как-то… неправильно, что ли. Не могу объяснить я толком, батюшко.
– Вот я тебе еще в первую нашу встречу сказал, что ты удивительный человек. Другой бы плюнул и дальше пошел. А ты нет. Есть здесь два выхода. Первый, низложить Грыца.
– В смысле, убить? – похолодело у меня между лопаток.
– Убить ты его не убьешь. Он и так мертв. Низложить – лишить сил, хист отобрать.
– А разве так можно? – удивился я.
– Можно. Только очень сложно. Да и по тебе обраткой ударит. Потому что низложение – против природы. Можно круг создать из рубежников, тогда и проклятие обратное слабее будет. Но опять же, для низложения надобно либо слова нужные знать, либо вещью обладать. Ни того, ни другого у меня нет. И у тебя, посему, тоже. Да и дурной это способ.
– Объясни, батюшко, почему?
– Говорю же, против природы это. Твой Грыц, хоть и мертвый, да поднятый. Причем, в короткое время. Душу на земле он свою сохранил, оттого и разум не утратил. В мертвую тварь не превратился. Хотя тут еще повезло, что рубежник печать такую создал. Мог его и упырем сотворить, тел и хиста хватало. Однако низложишь Грыца – душа навечно на земле останется. Страдать станет, может даже в духа беспокойного опять воплотится, кто знает. Но ничего в этом хорошего для людей, с которым он встретится, не будет.
– Я понял, понял. А второй способ какой?
– Второй способ – обещание с Грыца снять, которое он сотнику дал.
– И что я скажу? Первое слово съела корова, а второе сказал человек? Тьфу-тьфу-тьфу, распечатано, можешь больше не сторожить клад?
– Нет, конечно, – улыбнулся леший. – Я в этом помочь могу. Так под землю сундук тот упрятать, что его боле никто не найдет. Вот только не все так просто.
– Еще бы, – усмехнулся я. – Раз дело касается меня, просто быть не может.
– Печать Грыца твоего рубежная держит. В другое время нежить после смерти хозяина тоже существовать перестает.
– Я думал, что раз рубежник сгинул, то и подпитывать хистом печать некому.
– Так ты не понимаешь, – хлопнул себя по ноге леший и даже поднялся. – Грыц же сам себя на эту печать и завязал. И теперь копша ее и питает своим хистом.
– Замечательно. Батюшко, а ты сам печать ту разрушить не можешь?
– Рубежная печать, – замотал головой леший. – Пусть и в моих владениях. Только рубежник и может разрушить. В лесу, знаешь ли, много чего есть интересного, рубежниками оставленное. Иногда за этими вещами захаживают, другие и вовсе позабыты. Но ничего, лежат, ждут своего часа. Так что решил, Матвей?
– Не знаю, – честно ответил я. – Низлагать Грыца лично у меня ни возможности, ни желания нет. Значит, надо на эту печать посмотреть.
Леший все это время глядел испытывающе. Как тогда, в первую встречу. И я почувствовал, что он опять проверяет меня на вшивость.
– Что не так говорю, батюшко?
– Да как раз в том-то и дело, что так все говоришь. Сам не понимаешь, а делаешь все правильно. Я же говорю, что нежить – против природы созданное. Потому и самой нежити покоя нет. Если отпустишь Грыца, тому только лучше станет. Ну да бог с тобой, давай посмотрим на твою нежить. Куда идти-то?
Я объяснил лешему, как добраться до точки назначения. После чего батюшко отправился в путь. Точнее, просто зашел за дерево и исчез. Наверное, он будет на месте за считанные минуты. А мне на своем Звере еще пилить и пилить.
– Зря, зря во все это лезешь, – бурчал бес, когда мы оказались в машине. С нежитью связываться – себе дороже. Жили бы как жили. Не хочешь сундук искать, так и леший бы с ним…
– Скажи, Григорий, если дорога недалеко от леса, то чисто технически, это территория лешего?
Бес испуганно закрыл рот, потому что мы до сих пор не выехали из леса. Соответственно, не покинули владений батюшки.
Этот маленький маневр стоил мне трети часа тишины. Правда, спокойствия и уверенности это не придало.
С тех пор, как в жизни прочно поселился хист, я стал более открыт своему предчувствию. И сейчас оно скептически скрестило руки на груди и недовольно покачивало головой. Да и я сам понимал.
У меня три рубца, у Грыца четыре. Если он напитывает древнюю печать, то едва ли я смогу ее разрушить. С другой стороны, ободряло, что леший влетел в тему с нежитью с двух ног. Или дело в том, что он тоже был заинтересован? Ведь фактически, это происходило на его земле.
Снова посещать стройку я не стал. К тому же, как выяснилось, место, где мы встретили нежить, все равно за забором. Пусть и весьма близко. Поэтому я проехал чуть дальше и парканул Зверя прямо в лесу. Нет, все-таки крутая машина. На своей «ласточке», при всей моей любви к ней (порой весьма нездоровой), я бы так сделать не смог.
Наверное, я бы и так не потерялся. Но для верности пустил вперед беса. Поэтому спустя минут десять мы вышли все к тому же месту, где встретились с Грыцем.
Картина была, что называется, маслом. Нежить беседовал с хозяином леса, причем достаточно спокойно, по-деловому. Ну да, соотечественнику Всеволода Большое гнездо всегда есть о чем поболтать с лешим.
В то же время Митя всеми силами пытался мимикрировать под окружающую среду. Он вжался в ближайшее дерево и с мольбой в глазах ожидал, что молекулы его тела и дуба начнут проникать друг в друга.
Оно и понятно, для лесного черта, леший буквально был небожитель. Наверное, подобное оцепенение испытывал молодой хоккеист при встрече с Третьяком, а директор крупного предприятия, когда ознакамливался с результатами прокурорской проверки, где фигурировало его имя.
– Грыц, я все сделал, как обещал, – сказал я. – Никакой стройки теперь не будет.
– Спасибо тебе, Матвей. Достойного человека твои родители вырастили.
Я улыбнулся. Доброе слово – оно и кошке приятно. А вот потом произошло совсем неожиданное – меня накрыло. Не так, как при получении рубца, но было довольно близко к этому. До четвертого не добрался буквально чуть-чуть. Последний пинок остался.
Мне оставалось лишь хватать ртом воздух и пытаться осмыслить происходящее. Нет, про то, что хист завязан на благодарность чужан – это понятно. Меня предупреждали и все дела. Но вот про «спасибо» от нежити мне никто не рассказывал.
– Я буквально на минуту, – улыбнулся я. – Как у вас там говорят, до ветру сходить? Гриша, ну-ка бегом поди сюда!
– Так пойти или бегом, мать-перемать?! – уже чесался, чувствуя свободу бес.
Вот только уловив мое настроение, тут же покорно опустил голову и шустрым кабанчиком (на которого и правда был похож) устремился ко мне.
– Гриша, какого хрена?
– Я его вообще не трогал. Он меня первым оскорбил. Говорит, Гриша, а что там дяденька? А какой я ему Гриша. Нашел тут себе друга…
– Так, заткнись! – рявкнул я. – Точнее говори, но только когда тебя просят.
– Я воль, мой вождь.
Ну да, совсем у беса кукуху рвет. И ведь главное, откуда он все это берет? Надо письмо на Шаболовку, в Москву писать. Чтобы там проверили все телевидение на предмет экстремизма. А что, тема же модная, да и им надо чем-то заниматься. Хотя сейчас было чуть не до этого.
– Ты лучше поведай мне, в какой момент ты хотел сказать, что хист не только на людей завязан?
– А на кого еще? – пожал плечами Григорий. Хотя тут же его лицо начало вытягиваться. Уж кем-кем, а глупым бес точно ни был. – После Грыца? Огогошеньки. Это че, получается, хист на людей и на нежить направлен? И ты теперь станешь королем мертвых?
– Судя по твоим глазам, для тебя это тоже новость.
– Конечно. К хозяйке, знаешь ли, упыри толпой не ходили.
– А нечисть? – не отставал я от Григория.
Бес сделал отчаянную попытку вспомнить. В этот момент его волосы стояли дыбом, а вена на лбу пульсировала. Если честно, больше походило на то, что он сейчас что-нибудь отчебучит. А из-за дерева выбегут санитары и уведут его прочь.
– Не припомню. Хозяйка наших не особо жаловала. Все больше с рубежниками, да чужанами общалась.
Угу, у меня та бабка создавала впечатление милой расистки. Шучу, она вообще казалась божьим одуванчиком. Пока не стала вещать потусторонним голосом.
Но то, что к ней не ходила нечисть еще не говорило о том, что хист питается любой благодарностью. Всех возможных существ. Если так, то это не просто удача. А джек-пот. Словно мы сели играть и мне все козыря раздали. Даже на минуту страшно стало.
Я вернулся к напряженной нежити и улыбающемуся лешему. Причем последний посматривал на меня с явным интересом. Правда, убедившись, что не собираюсь ничего рассказывать, заговорил сам.
– Посмотри печать, скажи, что думаешь, Матвей. Только пообещай Грыцу, что сундук его не тронешь. Так ему спокойнее будет.
– Да, мне дядюшко леший рассказал все, – кивнула нежить. – Меня вроде как заложником при сундуке оставили. И есть способ от клятвы освободить. Но у меня все равно нечто вроде злости внутри растет, когда рядом с заветным сундуком ходят.
Пришлось в очередной раз поручкаться не с совсем живым существом и клятвенно заверить, что я на клад не претендую никакими долями и процентами. И вообще здесь исключительно с искусствоведческой и культурологической миссией. Чтобы потом зимними и холодными вечерами перечитывать черную тетрадь. Где про копшу будет написано много и подробно. Сдается мне, если старуха не жаловала нечисть, то нежить у нее вообще было нечто бранного слова. Хотя, держи друзей близко, а врагов еще ближе. В общем, поглядим.
Я медленно пошел в ту сторону, откуда на нас выскочил Грыц. И в то же время прощупывал местность на наличие чего-то чужого, сильного. Результат не заставил себя ждать.
Нити, больше похожие на толстую, покрытую пылью паутину, сходились в одном месте. И вообще вся это система напоминала странную модель древнерусской сигнализации «Богатырь 3.0». Подбретеся кто-то близко, она и сработает. Там, где я шел, нити были толстенные, величиной с канат, а дальше, к стройке, уходила жила шириной не больше мизинца. Но этой паутиной было окутано все вокруг.
И тогда мне стало ясно, что я все делаю правильно. Ближайший коттеджный поселок рос. Даже если та придумка Светланы с редкими краснокнижными растениями прокатит, сюда все равно будут ходить люди. И начнут все больше нервировать Грыца. Если человек постоянно находится в напряжении, то рано или поздно сорвется. Думаю, с нежитью примерно то же самое.
Печать словно застряла в могучем дереве. Хотя, сдается мне, дуб вырос здесь намного позже, на вид ему было всяко меньше тысячи лет. Выглядел он, кстати, как у классика в книге. Разве что цепи златой не было.
Больше всего печать походила на старый, подернутой ржой амбарный замок. Такой можно встретить в заброшенных деревнях на огромных петлях. Там уже и стены у здания давно развалились, а замок висит.
Наверное, нельзя подходить к делу, заранее настраиваясь на провал. Однако критическое мышление и адекватную оценку собственных сил никто не отменял.
На мгновение даже показалось, что печать поддалась. Она завибрировала, зазвенели связывающие ее нити. А затем мой хист, который я пытался вложить в чужую печать вернулся обратно. Да с такой скорость, будто им из пушки выстрелили. А после руку точно обожгло. Я взмахнул конечностью, пытаясь стряхнуть боль и медленно поплелся обратно. Чуда не произошло.
Встретили меня по-разному. Митя почему-то облегченно выдохнул. Грыц грустно поглядел, явно рассчитывая на другой результат. А вот леший кивнул, словно бы сам себе. Как инженер, который спрогнозировал, что мост рухнет из-за критической нагрузки и тот развалился.
Затем батюшко и вовсе сделал неожиданное. Прижал указательный палец к губам, а после показал четыре на другой руке. И я все понял. Раньше четырех рубцов мне сюда соваться нет никакого смысла.
– Не переживай, Грыц, – подошел я к нежити. – Мы обязательно разберемся с твоей проблемой. Даю тебе честное слово.
И на секунду мне показалось, что в глазах бородатого коротышки мелькнуло нечто вроде надежды. Если нежить вообще может надеяться.
