Глава 9
Встречать меня вышел сам Большак. Черт Семен улыбался и вообще будто был искренне рад моему внезапному появлению. Словно старого друга встретил. А после того, как я достал пару пузырей, так он и вовсе расцвел. Ну да, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, к сердцу черта – через печень.
Большак вытащил посуду, разлил водку и стал расспрашивать.
– Неужто снова помощь нужна, рубежник?
– Нет, я после лешачихи с трудом отошел. Хватит тут свои порядки наводить.
– А у нас то что было…
После смерти лешачихи хозяин леса действительно показал игру достойную Щепкинского училища. Он несколько дней так буйствовал, что черти боялись из деревни выйти. А потом вроде поутих.
Я кивнул, сказав, что еле успел убежать. А уже после несколько раз приходил с богатыми дарами, при этом не заходя в лес. И только на пятый раз ко мне вышел леший и взял виру за смерть лешачихи.
Правда, как не расспрашивал Большак у меня, чем удалось загладить вину, я не сказал. Потому что действительно не придумал. Но Семена такой рассказ устроил. Видимо, примерно так и нужно было решать вопросы. Ведь все оказались «в своем праве».
За время нашего разговора я искоса поглядывал по сторонам. И таки обнаружил цель своего путешествия. Митька стоял за спинами братьев, фиолетовый, как спелая слива. Его лицо словно состояло из бесчисленного множества синяков и гематом. Интересно, за что так Черноуха? За меня? Вроде все вышло самым лучшим образом.
Вот и Большак подтвердил, что после лешачихи чертям стало в лесу вольготнее. Теперь они до самого Мертвого ручья гуляют. Я кивал, словно понимал о чем шла речь.
– Так теперь чего пришел? – спросил Семен.
– Дело у меня в лесу есть. Вот мимо шел, думаю, дай зайду, передохну. Чего в хорошей компании не посидеть?
В отличие от первой встречи, теперь не было смысла мериться размерами мужского достоинства. Поэтому я перешел к следующей части своего плана – лести.
– Это правильно, честь по чести. Может тогда в картишки или в кости, чтобы время веселей провести?
Я взглянул на Митьку. Тот сделал испуганные глаза и отрицательно замотал головой. Не боись, бродяга, все по плану.
Больше всего я опасался, что Большак не предложит поиграть. А самому становиться инициатором было нельзя. Вдруг что заподозрит. Но все шло так хорошо, что на на минуту стало даже страшно.
– Давай в карты, что ли, – кивнул я.
– Вот только просто так играть нельзя. Давай хоть самую маленькую ставку. Чтобы интерес был.
Сказал, а у самого глаза так и сверкают. Да и руки чешет, будто готовясь к навару.
– Ладно, – сделал я недовольный вид.
А сам вытащил монету и положил на ящик, который стоял между нами. При виде серебра у Большака аж уши от волнения задергались. Он почесал рога ладонями и поежился.
– Ну что, играть-то будем? Или ты уже все деньги, которые я тебе дал, потратил?
– Не потратил, – ответил черт.
И с ловкостью факира достал будто из ниоткуда монету. В другой руке у него появились карты. Замусоленные, старые, явно заставшие кого-то из Романовых.
– Сдавай, – сказал я ему.
Большак тусанул колоду и положил передо мной две карты. Я их взял и сделал вид великой задумчивости. Словно размышлял о судьбе России или вдруг обнаружил, что в кабинке туалета нет рулона бумаги.
– Еще.
Семен улыбнулся, передавая мне карту. Будто заранее знал, что там.
– Блин, перебор.
Остальные черти осклабились, захихикали.
– Перебор, перебор, – запел Большак, забирая монеты. – Какой хороший разговор.
– Может, колода у тебя крапленая? – недовольно нахмурил я брови. – Давай моей.
И вытащил из рюкзака «новую», запечатанную. А затем подал Большаку, чтобы тот сам открыл ее. Это делалось по одной простой причине, дабы у Семена не осталось никаких сомнений, что я ничего не замышляю.
– Давай вот так, – выложил я две монеты. – Повысим ставки.
– А давай, – пожал плечами Большак, на этот раз почти не рефлексируя по поводу денег.
Он опять тусанул колоду, даже дал подснять. Причем, издевательски ухмыляясь. Правда, в этот раз я собрал три карты – девятку, шестерку и «короля». А Семен остановился на двух, вытащив их одну за другой – десятку и туз.
– Очко, – сказал он под оглушительное ржание подопечных.
Его ватага вообще пришла в невероятное возбуждение. Черти толкались, потирали руки, кто-то скалился. Вот не умеете вы скрывать свои эмоции. Так и будете всю жизнь играть в «Очко», а до покера не дорастете.
– Три монеты, – сказал я. – Только я сдаю.
– Сдавай, сдавай, – не скрывал своего благодушия Большак.
Я понимал его самоуверенность. Чертям в игре со мной даже особо мухлевать не надо было. Везение оно и есть везение. Вот только теперь будет по-моему.
Наверное, он и не заметил, как я потер палец. А сам незаметно нажал на зеленый камень кольца. И артефакт заработал.
Я несколько раз помешал колоду, наконец «поймав» обозначенного туза и десятку. Дал подснять Большаку, а сам переместил нужные карты вниз.
Семен взял три карты, после чего показал свою волосатую ладонь. Либо он хочет, чтобы мы подержались за руки, либо ему достаточно. Я выбрал второй вариант. И быстро сдал себе карты. Только вот не верхние, а нижние, уже заготовленные.
– Очко, – почти искренне удивляясь, сказал я.
Черти раскричались, так, что у меня уши заложило. Такого возмущения, наверное, нельзя было встретить на фестивале Октоберфест, когда посетителям сказали, что пиво закончилось. Однако Большак поднял руку, утихомиривая своих.
– Хоть свое отыграл, – намеренно веселым тоном сказал я. А затем замер, словно что-то обдумывая. – А давай по-серьезному сыграем, что ли? Вот мои пять монет.
На лице Большака отразились страдания всего еврейского народа. Потому что прежде он выигрывал мои деньги, а теперь нужно было ставить свои. Да и, как оказалось, везения уже оказалось недостаточно.
– Ладно, – согласился он. – Только я сдаю.
– Всегда пожалуйста, – кивнул я.
Он кинул мне две карты. Я немного подумал и остановил. Правда, пока Большак сдавал себе, быстро поменял их на два туза, которые покоились в рукаве куртки. Конечно, имелся небольшой риск, что такие же выпадут Большаку. Однако теория вероятности и выключенная удача чертей были на моей стороне. А отсутствие нужны карт я проверил про крапу.
– Двадцать, – осипшим от волнения голосом сказал Семен.
– Золотое очко, – положил я два туза.
В первый момент подумал, что меня сейчас будут убивать. Долго и мучительно. Потому что реальность вокруг сошла с ума. Сорвались с места черти, подскочил сам Большак, полетел в сторону вместе с картами и деньгами ящик.
Я даже за нож взялся, благо, безумие прекратилось довольно быстро. Большак щелкнул пальцами и ближайшая нечисть собрала деньги и принесла мне. Все-таки даже у чертей есть понятие чести. Правда, я объяснял это по-своему – сейчас быканут, в следующий раз с ними никто играть не сядет.
– Да я, наверное, пойду. Надо вовремя вставать из-за стола. Деньги выиграл, да и вы ребята какие-то нервные. Так пойдет и вовсе не выпустите.
– Еще один кон, – Семен так разволновался, что даже за руку меня схватил.
Правда, об этом сразу пожалел. Я посмотрел на него так же выразительно, как обычно глядит на меня Григорий, когда я порю какую-нибудь глупость. Кстати, бес всю дорогу даже голоса или положительных вибраций не подавал. Может, у него от страха инфаркт?
– Да и на что играть? – пожал плечами я. – Денег-то у тебя больше нет.
– Вещиц много занятных, – торопливо заговорил Большак. – Найдем что, договоримся, а?
Это он, наверное, имеет в виду какие-то артефакты. Не скажу, что мне было неинтересно. Скорее даже наоборот. Вот только пришел я сюда за другим. Да и есть такая примета: обносить чертей подчистую – делать твоего стоматолога богаче. А еще я помнил про фраера, которого жадность сгубила. Это, видимо, заразно, думать поговорками и пословицами.
– Да на что мне твои вещи? Людям людское, чертям чертово. Разве что, ради смеха…
Я замолчал, начав водить взглядом по толпе собравшихся существ. И остановился на Митьке.
– А давай вон на того сыграем, помятого? Я десять монет ставлю.
Если честно, я ожидал хоть какого-то сопротивления. Что сейчас Большак начнет со мной спорить. Мол, как можно на одного из своих играть? Но Семен удивил. Он даже не повернулся в сторону Черноуха, лишьторопливо кивнул.
– Добро. Только карты твои разлетелись, – сказал Большак. – Моими играть будем?
– Не, твоим я не доверяю. Хорошо, что я еще взял.
И тут же вытащил новенькую колоду. Черт Семен скривился и угрюмо поглядел на меня.
– Сколько ты с собой колод носишь. Не знал, что ты игрок.
– Я и водку ношу. И еду. Никогда не знаешь, что и где пригодится. Так что, играем или лясы точим?
Вот теперь я заволновался по-настоящему. Потому что деньги – фигня. А вот второго шанса, чтобы Большак поставил на кон Митьку уже не будет. Если сейчас все сорвется, придется придумывать что-то новое, более замысловатое. А мне бы этого очень не хотелось.
Однако Большак согласно кивнул, в нетерпении почесав ладони.
Я перетасовал карты, поймав десятку и убрав ее вниз колоды, а после стал сдавать Семену. Тот взял две карты и серьезно задумался. Поглядывая то на меня, то на розданное. И все же решился.
– Еще.
Ну я по доброте душевной и отдал ему десятку. Жалко, что ли, если хороший черт просит?
Большак какое-то время смотрел на лицевую сторону карт, после чего все же бросил их. Если честно, я думал, что сейчас реально придется отбиваться. Однако черти застыли в немой скорби. Да и Большак боялся пошевелиться.
– Так что там? – спросил я, хотя и так знал ответ.
– Перебор, – тихо произнес Семен.
– Выиграл я, получается. Эй ты, как там тебя, иди сюда.
Черти перед Митькой расступились, и Черноух выбрался к игральному ящику. Выглядел он как девка на выданье. Которую разве что коромыслом оприходовал жених. А так один в один. Стесняется, жмется, не знает, куда себя деть.
– И чего мне с тобой делать? – спросил я, словно искренне не знал, зачем выиграл черта. – Ладно, будешь мне ботинки чистить, да нечисть в округе гонять.
Я поднялся на ноги, забрав деньги. И тут проснулся бес. Портсигар так задрожал, что чуть из кармана не выскочил. Спасибо тебе, Григорий. А то я на радостях чуть не удрал, позабыв о самом главном. Потому что мне действительно не хотелось здесь больше находиться.
– Семен, – обратился я к Большаку. – Честь по чести все, без обид?
И протянул руку. Главный черт медленно поднял голову, подумал несколько секунд, но все же ответил.
– Без обид.
И руку пожал.
Вот теперь точно все. Официально Митька перешел в мое владение, как бы грубо это не звучало. С точки зрения крепостного права, с позапрошлого века у нечисти не очень много-то и изменилось. Потому получалось, что я теперь целый помещик. Домик у меня есть, крепостной тоже.
Бес – птица другая. Он вроде как вольный и просто к хисту привык. Понятно, что без него он страдать начнет, все же к промыслу сильно привязался. Причем именно к хисту, а не ко мне. Но ничего, переживет. А вот Митька Черноух теперь вроде слуги.
– Дяденька, вы меня к лешему поведете, да? – подал голос черт, как только мы покинули деревню.
– Зачем? – искренне удивился.
– Я же не дурак, все понял. Вы меня ему пообещали. Я и есть та вира, так ведь?
– Нужен ты больно лешему.
Позади послышался чудовищный грохот, словно взвод дембелей пытался прорваться в поезде в вагон-ресторан. Митька при этом вжал голову в плечи. Ага, это называется мышечная память.
– Что там такое?
– Большак лютует. Когда леший нас в деревне запер, он так же буйствовал. Меня поколотил так, что два дня лежал. Он же черт, а черти буйные.
– Ты тоже буйный?
– Эх, если бы, – досадливо махнул рукой Черноух. – Одни беды со мной.
– Ну вот, хорошая компашка подбирается, – ухмыльнулся я. – Сплошь бедовые.
А что, мы даже друг друга уравновешиваем. Бес на воле бешеный, черт наоборот застенчивый. И в середине этой команды мечты я. Рубежник, который ото всех скрывается и за которым охотится опасный ведун.
– Дяденька, а скажите правду, зачем вам я?
– Митя, честно не знаю. Понимаешь, некоторые люди часто поступают не так как нужно, а как чувствуют. Помнишь, я тебя тогда прогнал и ругал по-всякому?
– Ругали, значит, заслужил, – потупил голову Митька.
– Все для того, чтобы ты ушел и под общую раздачу не попал. Вот только потом на душе нехорошо было. Не место тебе здесь, с этими… чертями.
– И куда мы теперь, дяденька?
– Ко мне. Там домик, банька, недалеко лесок. Не такой, конечно, большой, но тебе должно понравиться. Там обживешься, посмотришь, если захочешь уйти, держать не стану.
– А куда же я уйду? – чуть слышно спросил Митька.
Правда, с этого момента приободрился. И даже перестал плестись позади, как побитая собака. Принялся рассказывать, какого страху натерпелся, когда леший буйствовать начал. А еще сказал, что после смерти лешачихи и прочая нечисть стала свободнее по лесу ходить.
Я даже придумал забавную, как мне показалось, шутку. Как только мы дошли до пня, где я передавал лешему дары, то остановился, обернулся назад и поклонился.
– Уходим мы из твоих владений, батюшко. Коли не трудно, выйди попрощаться.
Если честно, это было в определенной степени даже наглостью. Однако сельский мужичок действительно появился среди деревьев, хитро улыбаясь. Я посмотрел на Митька, который словно в камень обратился.
– Значит, получилось все у тебя, Матвей?
– Получилось. Вырвал из цепких и гнусных лап образцового черта. Буду теперь учить его жить среди людей. Ну, и немного нечисти.
– Помогай тебе, Господь.
Леший поглядел на Митьку, который стоял ни жив, ни мертв. И явно проклинал тот час, когда рубежник выиграл его в карты.
– Жалко, хороший черт, если так можно выразиться, – проговорил леший. – Теперь одна шушера останется. Ладно, ступай, Матвей. Если что надо, приезжай. Помогу советом или делом. И кренделей еще привози.
Я поклонился в пояс, а когда разогнулся, лешего уже и след простыл. Хотя, кто его знает, может, стоит сейчас за деревом и ухмыляется.
– Митька, ты чего замер, как вкопанный?
– Это… это… – Черноух тыкал пальцем в пустоту…
– Указательное местоимение. Ничего себе, думал, что черта забрал, а оказалось, что филолога. Садись в машину.
– Эй, псы и черти у нас ездят на заднем сиденье! – неожиданно появился рядом бес.
Ну да, Григорий был в своем репертуаре. Когда переставало пахнуть жареным, он проявлял недюжинную храбрость. Самый лучший диванный воин.
– А может его в багажник, хозяин? Черта бы помыть, шкура воняет.
– Может тебя в багажник? – сурово поинтересовался я. – Залезай в портсигар и сиди там тихо.
– Дяденька, я лучше правда назад. Только как мне внутрь пробраться?
Я показал, как открывать дверь, после чего Черноух устроился на сиденье. Правда смущенно держа руки на коленях и боясь до чего-нибудь дотронуться. А когда «Зверь» зарычал – ойкнул и вовсе сполз на пол. Только после долгих уговоров и уверений, что ничего с ним не случится, вернулся на сиденье.
А затем, стоило мне включить магнитолу, так и вовсе удивленно подался вперед, покачивая головой. Учитывая, что там играло нечто современное, состоящее из десяти слов на всю песню, я всерьез забеспокоился за музыкальный вкус черта. Хотя было и еще кое-что важное, не терпящее отлагательств.
– Митя, а ты же в любого человека можешь превратиться?
– Да, дяденька, вы если хотите, я могу опять в ту…
– Нет, никаких падших женщин в моей машине, – я немного помолчал и добавил. – И в жизни. Ты можешь стать обычным человеком? Без всяких этих перекосов. Не хотелось бы, чтобы чужане видели, что я занимаюсь незаконной перевозкой чертей.
– Так нас только пьяные же видят, дяденька. А им веры нет.
– Давай исключим любую возможность провала.
Митька кивнул и буквально через секунду у меня на заднем сиденье возник молодой пацан лет пятнадцати. Худой, сутулый, даже вполне симпатичный. Разве что один глаз косил. А я подумал, что Митька ведь действительно такой и есть внутри – жизнерадостный и робкий, несмотря на все прожитые годы, как подросток. Получается, это его своеобразное альтер эго.
Мы въехали в Большое Поле, и я остановил машину возле мусорки. Вышел и выбросил все карты, которые были в рюкзаке. Надеюсь, что больше в руки их не придется брать. Прав Васильич, ничего хорошего они не принесут.
Я вернулся в машину и вырулил на трассу. По радио заиграла Cream Soda со своей надоевшей и популярной некогда песней. Я хотел было переключить, но неожиданно вмешался Митька.
– Дяденька, а можно оставить?
Так мы и ехали. Летнее солнце, свежий ветер, врывающийся в машину на полном ходу и черт, напевающий: «Никаких больше вечеринок». Наверное, это и можно было назвать свободой.
