Обработка камня и старательство

Кроме глины, использовали и иное минеральное сырье – камень. В Устьсысольском уезде Вологодской губернии была некогда гора Брусяна, сложенная целиком из точильного камня. Крестьяне окрестных деревень всю эту гору срыли уже к концу XIX века: выделывали точильный камень и бруски для правки кос. При косьбе, особенно если трава подсохла да перестояла, жало косы быстро тупится: недаром говорят «Коси коса, пока роса». Постоянно приходится точить ее. Некогда в деревне для этого пользовались деревянной лопаткой, обмазанной смолой и густо присыпанной песком. Но точить такой лопаткой – время попусту тратить. Лучше, конечно, брусок из точильного камня. Вот на такие бруски и разобрали вологодские мужики целую гору. Зато всем обществом в середине XIX века они получали от этой работы до 6000 руб. ассигнациями в год.

Но камень в деревне нужен не только для того, чтобы направлять косы да точить топоры. Без камня не будет хлеба. Чтобы из твердого зерна получить мягкую муку, нужно зерно размолоть между жерновами на мельнице, сначала ободрав с него жесткую кожицу. Были в России мельницы водяные, были мельницы ветряные, были и ручные жернова чуть ли не в каждой избе. Многие тысячи водяных мельниц держали воду в многочисленных лесных и степных речках, тысячи ветряков махали крыльями. И всем им нужны были жернова из специального твердого жерновного камня: мягкий песчаник, например, будет сам смалываться при трении и в муке окажется песок. Но как ни тверд зернистый жерновной камень, а и он стирается со временем. Так что если мельниц были тысячи, то жерновов требовалось десятки тысяч, тем более что на каждый постав требуется пара жерновов, лежень и бегун, а были мельницы и на несколько поставов. Да еще были и крупорушки, обдиравшие шелуху с зерен для каш и дробившие их. Им тоже требовались жернова. А кроме того, почти в каждом крестьянском доме были ручные жернова: в дощатом ящике один на другом два толстых каменных «блина» диаметром сантиметров 35–40, и в верхнем в центре дыра для засыпания зерна, да с краю вдолблена деревянная вертикальная ручка: крути да крути верхний жернов, подсыпая зерно. Пользовались ручными жерновами, чтобы смолоть немного муки, расходный запас: на отдаленную мельницу не всегда было время повезти несколько мешков зерна, да и очереди там, а есть прямо сейчас хочется. Видимо, такие ручные жернова были повсеместны, если угол в избе или в сенях, где они стояли, так и назывался: жерновной. Правда, каменные жернова все же были дороговаты, и чаще пользовались двумя круглыми обрезками древесного ствола, вбивая в рабочие поверхности обломки старого чугунка.

Где была возможность, вытесывали цельные мельничные жернова. Но жернов – штука огромная. Толщина его доходит до 40 сантиметров, а диаметр – до полутора метров. Такие массивы камня выколоть трудно. Поэтому часто жернова делались из камней меньшего размера, составные из секторов и сегментов. Все это нужно было тщательно обтесать, подогнать друг к другу, а затем схватить мощными железными ободьями. Но это уже дело кузнеца. Кроме того, на рабочую поверхность жернова наносились неглубокие частые бороздки по особой системе, чтобы зерно обдиралось от кожистой оболочки, размалывалось на муку требуемого размера: сорт муки зависел от величины ее мельчайших зернышек, и насчитывалось в России пшеничной муки пять сортов, да еще ржаной шесть сортов. А затем мука под действием центробежной силы из-под быстро вращавшегося бегуна отбрасывалась к его периферии и высыпалась в лубяную обечайку, окружавшую постав. Все это, без всяких знаний геометрии и физики, делали простые крестьяне-каменотесы самым простым инструментом.

Выкалывали камень так же, как это делали еще в Древнем Египте. Хорошо заправленным и закаленным ломом долбили ряд дыр по определенной линии, загоняли в них деревянные клинья и поливали их водой: разбухшее дерево рвало камень. А затем, пользуясь зубилом и тяжелым молотком, обтесывали камень, придавая ему нужную форму.

Немало каменотесов расходилось и по крупным городам. Москву нередко называют белокаменной. На самом деле из белого камня-известняка, в изобилии залегающего в Подмосковье, клали только фундаменты; присмотревшись к старинным, конца XVIII – первой половины XIX века московским постройкам, можно заметить, что их цоколи сложены из известняковых квадров. Добывали этот камень в с. Мячково под Москвой, а то и в более отдаленных районах, крестьяне. И они же в Москве, Петербурге и других городах обтесывали тяжелыми молотками булыжники, мостили этой брусчаткой мостовые. И тротуары когда-то, и даже не так давно, мостились небольшими плитами-панелями, вытесанными из песчаника. Работа это была тяжелая и не слишком прибыльная: каменотес в Петербурге в середине XIX века получал на своих харчах 15–20 рублей серебром, а чистый его заработок, учитывая расходы на квартиру и пропитание, был гораздо меньше. Ломка каменной плиты, т. н. плиточный промысел, была особенно распространена в Путиловской волости Шлиссельбургского уезда. Это был промысел отчасти местный (колка плиты, обтеска и вывоз), отчасти отхожий. Наиболее тяжелой частью работы была ломка. Инструментом служили кирка, лом, кулак (двухпудовая кувалда) и клин. Плиточным промыслом было занято до 1500 человек, а производство достигало 300 тысяч рублей в год. В Путиловской, а также Рябовской и Ивановской волостях на болотах копали булыжник для мощения улиц. Булыжник также добывали со дна Ладожского озера железными крючьями с глубины 1–2 саженей. За кубическую сажень булыжника получали 5 рублей.

В Приуралье еще существовала кустарная обработка минералов – гранение и шлифование поделочных, полудрагоценных и драгоценных камней, резьба по мрамору, селениту, змеевику и серпентину. Наверное, многим доводилось читать сказы Бажова о мастере Даниле и хозяйке Медной горы. Он работал с дорогим поделочным камнем – малахитом. Когда-то мастера-гранильщики работали в Императорских Петергофской и Екатеринбургской гранильных мастерских – выделывали вазы для царских дворцов, письменные приборы и массу разных мелочей, от гербовых печаток, которыми припечатывали письма, оттискивая на разогретом сургуче родовой герб. Принадлежали эти фабрики Удельному ведомству, содержавшему Императорскую Фамилию и царские дворцы. После отмены крепостного права, в том числе и освобождения удельных крестьян от власти гранильной мастерской в Екатеринбурге и ее отделения в Мраморском заводе, обработка цветных камней получила характер ремесленного производства. Камни добывались старателями на золотых приисках Екатеринбургского и Верхотурского уездов, а в виде крестьянского промысла – на Мурзинских месторождениях, знаменитой на Урале Мурзинке. Среди старых, рассыпавшихся гор неглубоко, выходя даже на поверхность, залегали минеральные жилы. Через торговцев камни попадали к кустарям, которые прямо у себя в избе, пользуясь простыми инструментами, резали печатки, точили вазочки и полировали детали письменных приборов из малахита, орлеца, яшм, мраморов, а то и из благородного лазурита.

Работа эта была очень трудоемкой, и хотя изделия получались недешевыми, на круг заработок резчика-гранильщика был очень невелик. Тем более что мастера не сами продавали свои изделия, а сдавали их скупщикам, у которых вечно были в долгу за взятые вперед хлеб, соль и другие продукты и товары. И еще уходили деньги на содержание «вертела» – рабочего, вращавшего наждачные камни и войлочные круги, на которых гранили и полировали камень сами гранильщики.

Примечательным местом приложения рабочих крестьянских рук была золотопромышленность. Залежи золота в России были открыты только в 1724 году на Урале, а добыча его началась лишь в 1752 году и до 1812 года была казенной монополией. В этом году добычу золота разрешили горнозаводчикам Урала, в 1826 году купцам было дозволено искать золото в Вятской и Тобольской губерниях (правительство не считало нужным открывать сразу все золотоносные провинции), и несколько позже начались поиски золота по всей Сибири. Положение 1838 года разрешило добывать золото только потомственным и личным дворянам, почетным гражданам и купцам 1-й гильдии, и то не на всех территориях Сибири. И только с 1870 года добыча золота была разрешена всем, кроме служащих Министерства государственных имуществ по горному ведомству, чинов полиции, судебного и горного ведомств и административным служащим в сибирских учреждениях, их женам и неотделенным детям – во избежание злоупотреблений. А с 1877 года казна отказалась от золотодобычи, и она стала только частной. Нужно было лишь получить разрешение от горного ведомства и уведомить полицию.

Так что золотой промысел в России был делом новым. Добыча золота из рудных месторождений на рудниках, требовавшая больших затрат, была почти не развита. Мыли рассыпное, шлиховое золото. А для этого требовался железный лоток (можно было обойтись и жестяным тазом), лопата, топор, несколько досок и пригоршня гвоздей для изготовления «проходнушки». Казалось бы, старатели, мывшие в лотках золото по уральским и сибирским речкам, могли получать большие деньги. Но… старательство – очень затягивающее занятие, и «старались», т. е. мыли золото, азартные люди, иногда в прямом смысле слова, слегка свихнувшиеся на этом деле. В одиночку, как зверь, ободранный и полуголодный, неделями и месяцами бродил старатель по горам и диким дебрям, по приметам отыскивая золотую жилу и пробуя мыть золотой песок в горных ручьях. А намыв и продав скупщику добычу, тут же проматывал ее по кабакам, поил встречного и поперечного, расшвыривая деньги; большим шиком среди старателей было, выйдя из тайги, обмотать ноги в лаптях вместо изодранных холщовых онуч… несколькими аршинами дорого бархата, да так, чтобы концы тянулись по грязи. Знай-де наших!.. Огромное терпение требовалось старателю и страшные лишения переживал он, пока старался, и снимал он накопившееся нервное напряжение единственно известным и доступным ему способом.

А результат трудов был, в общем, ничтожным. Хотя горная подать сначала колебалась, в зависимости от местности, от 5 до 15 % стоимости добытого золота, с 1882 года – от 3 до 10 %, причем с малых количеств (1–2 пуда) она совсем не взималась, процедура его сдачи государству и получения т. н. горной ассигновки, т. е. платы за сданное золото, была очень сложной. Поэтому мелкие старатели-одиночки были вынуждены продавать его скупщикам или крупным золотопромышленникам, которые и получали за него львиную долю стоимости (казна принимала его по цене 3 рубля 67 копеек с тысячными долями за золотник); к тому же пропившийся догола старатель, уходя с лотком, брал у скупщика хлеб, соль, другие продукты в долг. И, хотя с 1881 года ежегодная добыча составляла более 2000 пудов (в 1892 году – 2625 пудов, в т. ч. в Пермской губ. – 454 пуда 24 фунта, в Оренбургской – 299 пудов 4 фунта, в Уфимской – 17 фунтов), сколько золота добыли старатели-одиночки и что они за него получили – неизвестно. Но надо полагать – немного.