Диагноз КПТСР
Давайте обсудим диагнозы.
ПТСР – расстройство, которое развивается после воздействия экстремального угрожающего или ужасающего события или серии событий и характеризуется:
1. повторным переживанием травматического(-их) события(-ий) в настоящем времени в виде ярких навязчивых воспоминаний, сопровождающихся страхом или ужасом, флешбэками или ночными кошмарами;
2. избеганием мыслей и воспоминаний о событии(-ях) или избеганием деятельности или ситуаций, напоминающих событие(-я);
3. состоянием субъективного ощущения сохраняющейся угрозы в виде гипернастороженности или усиленных реакций испуга.
Комплексное ПТСР – расстройство, которое возникает после воздействия чрезвычайного или длительного по своей природе стрессора, от воздействия которого избавиться трудно или невозможно. Расстройство характеризуется основными симптомами ПТСР, а также развитием нарушений в аффективной сфере, отношении к самому себе и социальном функционировании, включая трудности в регуляции эмоций, ощущение себя как дефектного, недостойного и сломленного человека, трудности в поддержании взаимоотношений.
Диагноз включает дополнения к трем типичным кластерам симптомов ПТСР, описанные Т. И. Бонкало в статье «Посттравматическое стрессовое расстройство» (12):
1. стойкие длительные нарушения в аффективной сфере (повышенная эмоциональная реактивность, отсутствие эмоций, развитие диссоциативных состояний);
2. поведенческие нарушения (вспышки ярости, безрассудное или саморазрушающее поведение);
3. изменения в сфере представлений о себе (стойкие негативные представления о себе как об униженном, побежденном и ничего не стоящем человеке, которые могут сопровождаться глубокими и всеохватывающими чувствами стыда, вины или несостоятельности);
4. нарушения в социальном функционировании (последовательное избегание или незаинтересованность в личных взаимоотношениях и социальной вовлеченности в целом; трудности в поддержании близких отношений).
Ни у одного из двух людей с КПТСР нет абсолютно одинаковых симптомов. Каждый симптом КПТСР может принимать множество форм и иметь очень разные степени интенсивности, продолжительности, способы и время проявления. Например, такой признак КПТСР, как «эмоциональная дисрегуляция», может включать (но не ограничиваться) любой симптом или все из приведенных ниже: чрезвычайно интенсивные состояния негативных эмоций, крайнее онемение или отсутствие негативных и позитивных эмоций (или и тех, и других), трудности в восстановлении после экстремальных эмоциональных состояний (которые могут принимать разные формы – например, импульсивности, рискового поведения, самоповреждения, агрессивности или замкнутости, зависимости, избегания и др.) (1, 796).
Но прежде чем вернуться к ответу моей мамы (поразительно, но я его получила), я хочу затронуть тему социальной привлекательности травмы.
Я не ошиблась словосочетанием.
По моим наблюдениям (интересно, согласитесь ли вы со мной?), некоторые травмы гораздо более красивы, нежели другие. Точнее будет сказать: некоторые травмы кажутся нам гораздо более красивыми, нежели другие.
Нам гораздо проще сочувствовать историям, связанным с людьми, пострадавшими от жестокого обращения и разрушающими себя. Нам гораздо сложнее сочувствовать историям, связанным с людьми, выросшими в гиперопеке и разрушающими других.
Но импульсивность, агрессия и лабильность тоже имеют свои корни. У всего есть причина – биологическая ли, социальная ли, культурная ли, экзистенциальная ли обусловленность, – как бы то ни было, люди, причиняющие насилие, делают это не просто потому, что однажды в своей счастливой и уравновешенной жизни проснулись и решили: «Пойду-ка я изобью своего ребенка до полусмерти».
Я говорю об этом, потому что не хочу устраивать охоту на ведьм. Не хочу демонизировать ни одного члена моей семьи. Не хочу искать виноватых. Я точно знаю, что наши с сестрой истории более социально привлекательны, нежели история моей мамы. Но я еще раз повторю: каждый из нас был в плену. Каждый из нас был травмирован. Разница лишь в том, как эта травмированность проявлялась.
И никто из нас не мог повлиять на это. Пока я работала над этой книгой, у Роберта Сапольски, одного из моих научных кумиров, вышла потрясающая работа – Determined. Я была счастлива прочитать ее. В этой книге мои сугубо личные размышления о свободе воли находят отражение в его глубоко научном нейробиологическом подходе. Он написал: «Ненависть к кому-то имеет столь же мало смысла, как ненависть к торнадо за то, что он “решил сровнять” с землей ваш дом, – или как любовь к сирени за то, что она “решила создать” чудесный аромат» (13).
И все же, все же – несмотря на тотальную предопределенность нашей жизни, о которой он с блеском пишет, несмотря на то, что он делает научно обоснованные выводы о практически отсутствующей возможности нашего выбора и максимально ограниченном репертуаре поведения, мне хочется верить в существование малой толики «свободы воли».
В этой книге я позволю себе отойти от научных рамок и поделиться с вами своей экзистенциальной – и да, отчасти фаталистичной и согласующейся с выводами Сапольски – позицией, с которой вы можете быть совершенно не согласны.
Итак, наша свобода выбора ограничена зоной нашего ближайшего развития. Мы не можем перепрыгнуть из пункта А, где мы, допустим, не умеем играть на фортепиано, в пункт В, где виртуозно им владеем (как и многие психологи, я имею необъяснимое стремление к метафорам, связанным с саблезубыми тиграми и обучением игре на музыкальных инструментах).
Казалось бы, мы можем выбрать маленький здоровый шаг, позволяющий нам сегодня если не начать учиться этому, то поймать саму мысль о желании играть, – и немного остаться в этой мысли. А завтра мы можем открыть список преподавателей фортепиано в нашем районе. А послезавтра записаться на пробный урок.
Однако проблема в том, что мы можем сделать этот маленький здоровый шаг только тогда, когда наша психика будет к этому готова. И это – на мой фаталистичный взгляд – лежит за рамками нашего выбора.
У каждого из нас свой темп. И этот темп связан с огромным количеством факторов – эволюционного процесса, наших генетических предрасположенностей, особенностей окружающей среды и нашей культуры, истории нашего развития и тех обстоятельств, с которыми мы сталкиваемся по мере взросления, – то есть с хаосом случайностей, число которых стремится к бесконечности.
Но именно этот темп определяет то, как выглядит зона нашего ближайшего развития.
Сама возможность быть готовым к здоровым переменам заложена в нас. Наш мозг может быть в режиме обучения, это его способность, это его возможность, но то, будет ли она реализована, зависит не только от нас. И все же, все же главное: эта возможность существует. И есть механизмы, оберегающие ее для нашего будущего и сохраняющие для нас доступ к ней.
Но сможем ли мы воспользоваться этим доступом?.. Я не знаю. Я пишу эту книгу, балансируя на сопереживании к предопределенности нашего темпа (а значит, на мысли о том, что мы не могли действовать иначе с теми возможностями, которые у нас были, на той точке пути, на которой мы были там и тогда) – но в то же время с непоколебимой верой в то, что кто-то из вас находится на той самой точке пути, на которой мои слова смогут найти отражение в вашей жизни. И что-то начнет меняться. Но что именно – я не знаю. К чему именно прямо сейчас готова ваша психика, зависит от слишком большого количества факторов.
Я задам вам такой вопрос: осознаете ли вы, что в вас живет та часть, которая хранила в себе ответы на те вопросы, которые вы не решались задать, – хранила до тех пор, пока вы не были готовы услышать эти ответы? Та часть, которая сохраняла вас?
Возможно, она до сих пор сохраняет вас – и будет делать это до тех пор, пока не удостоверится: теперь вы способны выдержать. Теперь вас не нужно защищать от правды о самом себе и окружающей реальности. Теперь вам не нужно отталкивать вопросы, замалчивать ответы на них и защищать свои детские части любой ценой.
Правды, которая часто очень проста: вы не были плохим ребенком, которого невозможно было любить. Вы не были плохим ребенком, который заслужил все то, что с ним происходило. Вы не заслуживали этого, и это было несправедливо.
Груз этого ответа мы можем выдержать, развивая в себе устойчивость. До тех пор, пока мы не будем готовы, мы не сможем продвинуться вперед в том привычном восприятии этого выражения, которое существует: для меня же само по себе развитие готовности и есть то самое движение вперед. Но двигаться мы можем лишь в том темпе, который нам доступен.
Мой фатализм проявляется в отношении к этому темпу. Для меня он предопределен, и предопределен не нами, а нашей судьбой. И да, под словом «судьба» я подразумеваю ограниченность нашего эпигенетического потенциала, а под свободой выбора то, что этот потенциал все-таки существует.
Поэтому я все же использую в этой книге термин «свобода». Но я прошу вас быть аккуратными и не превращать возможность свободы других людей в необходимость осуждать себя за то, что эта возможность вам прямо сейчас может быть недоступна.
