Господи Боже мой! на Тебя я уповал, спаси меня (Пс. 7, 7). Подумаешь, что слова просты, что кому бы то ни было можно в прямом смысле сказать: Господи Боже мой! на Тебя я уповал, спаси меня. А на деле, может быть, и не так. Кто надеется на человека или напыщается чем-нибудь другим житейским, например: могуществом, или деньгами, или чем иным из почитаемого у людей блистательным, тот не может сказать: Господи Боже мой! на Тебя я уповал. Ибо есть заповедь не надеяться на князей; и сказано: проклят человек, который надеется на человека (Иер. 17, 5). Не должно воздавать как Божескую честь чему-либо кроме Бога, так и надеяться на другого, кроме Бога, Господа всяческих. Сказано: упование мое, и пение мое – Господь (117,14) (2).
Горе вам, пьяные не от вина (см. Ис. 28, 1). Раздражение есть упоение души; оно так же выводит ее из ума, как и вино. И скорбь также есть упоение; она потопляет разум. Страх – новое упоение, когда бывает, от чего не должно ему быть. Ибо сказано: избавь душу мою от страха пред врагами (Пс. 63, 1). И вообще, всякую страсть, которая выводит ум из себя, справедливо можно назвать упоением. Представь себе разгневанного: как он упоен страстью; он себе не господин, не узнает себя, не узнает присутствующих, как в ночной битве всех касается, на всякого нападает, говорит, что пришло на ум: он неудержим, ругает, бьет, грозит, клянется, кричит, разрывается (1).
– С каким смирением должно принимать услугу от брата?
– Как раб от владыки и с тем смирением, какое показал апостол Петр, когда прислуживал Господь. В его примере узнаем и опасность, какой подвергаются не принимающие услуги (5).
У кого такое каменное сердце или кто так совершенно поставил себя вне человеческой природы, чтобы без страдания перенести случившееся или ощутить при этом только легкую скорбь в душе? Умирает наследник знатного дома, опора рода, надежда отца, отрасль благочестивых родителей, возращенная тысячами молитв, и в самом цвете лет похищенная из отеческих рук. Какую адамантовую природу не должно это смягчить и привести в сострадание? Потому неудивительно, если это несчастье до глубины коснулось и меня, который издавна всецело вам предан, ваши радости и скорби почитаю своими собственными. До настоящего времени, казалось мне, немного было прискорбных для вас случаев, большей же частью дела ваши текли по вашему желанию. Но по зависти демона исчезли вдруг и все это цветущее состояние дома и душевное веселье, и мы стали для мира печальной повестью. Поэтому если вздумаем сетовать и плакать о случившемся, то не достанет у нас на то целой жизни. Даже если все люди восстенают с нами, и их сетование не возможет сравниться с бедствием. Если и речные потоки обратятся в слезы, и их не достанет для оплакивания случившегося.
Впрочем, если захотим употребить теперь в дело дар Божий, какой вложен в сердца наши, разумею целомудренный рассудок, который умеет и в благоденствии определять меру душе нашей, и в скорбных обстоятельствах приводить на память удел человеческий, обращать внимание наше на то, что обыкновенно видим и слышим, а именно, как жизнь полна подобных страданий, как много примеров человеческих бедствий, а сверх всего этого, не терять из виду, что мы, уверовавшие во Христа, имеем Божие повеление, по надежде на воскресение, не скорбеть об усопших, и что за великое терпение уготованы подвигоположником великие венцы славы: то, когда позволим рассудку внушить нам все это, найдем, может быть, некоторое немалое облегчение в скорби. Поэтому умоляю тебя, как мужественного подвижника, выдержать тяжесть удара, не падать под бременем скорби, не погружаться душой в уныние в той уверенности, что, хотя и сокрыты от нас причины Божиих распоряжений, однако же все, что бывает по распоряжению премудрого и любящего нас Бога, как оно ни трудно, непременно должно быть для нас приятно. Ибо знает Он, как уделить каждому, что ему полезно, и почему нужно положить нам не одинаковые пределы жизни; и есть непостижимая для людей причина, по которой одни берутся отсюда скорее, а другие оставляются долее бедствовать в многоболезненной этой жизни. Поэтому за все должны мы поклоняться Его человеколюбию и не огорчаться, помня великое это и славное изречение, какое произнес великий подвижник Иов, когда узнал, что дети его в количестве десяти, в короткое мгновение времени, раздавлены за одной трапезой; Господь дал, Господь и взял; как угодно было Господу, так и сделалось (Иов 1, 21). Чудное это изречение и мы сделаем своим; у праведного Судии равная награда показавшим равные доблести. Не лишились мы сына, но возвратили Давшему его в заем; не исчезла жизнь его, но переменилась на лучшую; не земля сокрыла нашего возлюбленного, но приняло его небо. Подождем немного, будем и мы вместе с вожделенным. Время разлуки не велико, потому что в этой жизни, как на пути, все поспешаем к тому же пристанищу. Один совершил уже путь свой, другой только вступил на него, иной поспешно идет им: но всех ожидает один конец. Он скорее совершил путь, но и все мы пойдем той же дорогой, и всех ждет то же место отдохновения (6).
Как воспаленному глазу причиняет боль и самое нежное пособие, так и душе, пораженной тяжелой скорбью, кажется несколько докучливым слово, предлагаемое во время самой живой горести, хотя бы заключало оно в себе и много утешительного. Но когда пришло мне на мысль, что слово мое обращено будет к христианке, которая издавна обучена божественному и приготовлена ко всему человеческому, тогда не признал я справедливым не выполнить своей обязанности.
Знаю, каково матерное сердоболие; и когда представляю себе особенно твое ко всем доброе и кроткое расположение, заключаю по этому, каково должно быть страдание твое в настоящих обстоятельствах. Лишилась ты сына, которого при жизни ублажали все матери, желая и себе подобных сыновей, а по смерти так оплакивали, как будто каждая предавала земле собственного своего сына. Смерть же была ударом для двух отечеств, и для нас и для Киликиян. С ним пал великий и знаменитый род, как бы отнятием опоры приведенный в колебание. Какое зло возмог произвести своим приражением ты, лукавый демон? Как жалка страна, принужденная потерпеть такое бедствие! Само солнце, если бы в нем было какое-то чувство, ужаснулось бы, может быть, этого печального зрелища. Кто же в состоянии выразить все то, что внушила бы сказать приведенная в смятение душа?
Но не без промысла оставлены дела наши, как знаем из Евангелия, что и воробей не падает без воли Отца нашего (см. Мф. 10,29). А потому, если что случилось с нами, случилось по воле Сотворившего нас. А кто противостанет воле Божией? (Рим. 9,19). Перенесем постигшее нас; потому что, принимая это со скорбью, и случившегося не исправляем, и самих себя губим. Не будем жаловаться на праведный суд Божий. Мы невежды, чтобы подавать свое мнение о неизреченных судах Божиих.
Теперь Господь подвергает испытанию любовь твою к Нему. Теперь случай тебе за терпение сподобиться части мучеников. Мать Маккавеев видела смерть семи сынов и не жаловалась, не проливала малодушных слез, а благодарила Бога, что увидела, как огонь, железо и мучительные удары разрешили их от уз плоти; и признана за это благоискусной пред Богом и приснопамятной у людей. Велико горе, и я в этом согласен, но велики и награды, какие Господь уготовал терпеливым.
Когда стала ты матерью, увидела сына, и возблагодарила Бога: тогда, без сомнения, знала, что ты смертная и родила смертного.
Что ж странного, если смертный умер? Но нас огорчает безвременность! Неизвестно, не благовременно ли это; потому что не знаем, как избрать, что полезно душе, и как определить срок человеческой жизни. Обозри целый мир, в котором живешь; и рассуди, что все видимое смертно, что все подлежит тлению. Посмотри на небо, и оно некогда рушится; посмотри на солнце, и оно не устоит; все звезды, животные, живущие на суше и в воде, все украшение земли, самая земля, все тленно; не много еще времени, и всего этого не будет. Размышление об этом пусть будет тебе утешением в том, что случилось. Измеряй горе свое не в отдельности взятое, в таком случае оно покажется тебе несносным. Но сравни его со всем человеческим, и в этом найдешь для себя утешение в горести.
А сверх всего этого скажу сильное убеждение. Пощади супруга: будьте утешением друг другу; сокрушая себя горем, не делай для него несчастья еще более тяжким.
Вообще же не думаю, чтобы к утешению достаточно было слова, но рассуждаю, что в настоящем случае нужна молитва. Поэтому молю самого Господа, неизреченной силой Своей коснувшись сердца твоего, произвести в душе твоей свет благими помыслами, чтобы в себе самой иметь тебе источники утешения (6).
Касательно печального события скажу только, что время уже нам обратить внимание на заповеди апостола и не скорбеть, как прочие, не имеющие надежды (1 Фес. 4, 13), то есть не бесстрастными быть к случившемуся, но чувствовать потерю, только не падать под бременем скорби, ублажить же пастыря за его кончину, как разрешившегося от жизни в старости маститой и упокоенного с великими почестями от Господа (6).
Поскольку распоряжающийся жизнью нашей Господь, по неизреченной Своей премудрости, без сомнения, к душевной нашей пользе определил совершиться тому, что жизнь твою сделало горестной, а меня, который соединен с тобой любовью по Богу, и о случившемся с тобой узнал от братий наших, привело в сострадание, то показалось мне необходимым по возможности предложить тебе утешение… Напоминаю тебе, что самые скорби, по воле посещающего нас ими Господа, приключаются рабам Божиим не напрасно, но для изведания на опыте истинной любви к сотворившему нас Богу. Ибо как борцов поднятые во время подвигов труды ведут к венцам, так и христиан испытание в искушениях ведет к совершенству, если Господни о нас распоряжения принимаем с надлежащим терпением и со всяким благодарением. Все управляется благостью Владыки. Что ни случается с нами, мы не должны принимать за огорчительное, хотя бы в настоящем и чувствительно трогало оно нашу немощь. Хотя не знаем законов, по которым все, что ни бывает с нами, посылается нам от Владыки во благо, однако же должны мы быть уверены в том, что случившееся с нами, без сомнения, полезно или нам самим по причине награды за терпение, или душе, у нас похищенной, чтобы она, замедлив далее в этой жизни, не заразилась пороком, водворившимся в этом мире. Ибо если бы надежды христиан ограничивались этой жизнью, то справедливо было бы признать прискорбным раннее разлучение с телом. Но если для живущих по Богу началом истинной жизни есть разрешение души от этих телесных уз, то для чего нам печалиться, как не имеющим упования? Итак, послушайся моего совета и не падай под тяжестью горя, но покажи, что ты выше его и не поддаешься ему (6).
Давно коснулся нас слух о происшедших в Александрии и прочем Египте гонениях и привел души в такое расположение, какое было естественно. Мы рассуждали сами с собой об ухищрении диавола в этой брани: поскольку увидел он, что Церковь в гонениях от врагов умножается и более процветает, то переменил свое намерение и уже не въявь воюет, но ставит нам тайные засады, прикрывая злой умысел свой именем, какое все носят, чтобы страдали мы то же, что и отцы наши, но не казались страждущими за Христа, потому что и гонители имеют имя христиан…узнали мы о бесстыдной человеконенавистной ереси наших гонителей, которые не уважали ни возраста, ни трудов правительственных, ни любви народной, но предавали мучению и поруганию тела, осуждали на изгнание, расхищали имущество, у кого могли найти, не боясь человеческого осуждения, не имея в виду страшного воздаяния от Праведного Судии. Это поразило нас и едва не лишило употребления рассудка. А к этим рассуждениям присоединилась и та мысль: не совершенно ли оставил Господь Церкви Свои? Не последний ли это час? И не начинается ли этим отступление, чтобы открылся уже беззаконник, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею (2 Фес. 2, 3–4)?
Впрочем, временное ли это искушение, несите его, добрые Христовы подвижники, совершенному ли расстройству преданы дела, не будем унывать в настоящем, но станем ожидать откровения и явления великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Ибо если вся тварь разорится и изменится образ мира сего, то удивительно ли и нам, составляющим часть твари, пострадать в общем страдании и быть преданными скорбям, какие по мере сил наших посылает на нас Праведный Судия, не оставляя нас быть искушаемыми сверх сил, но подавая при искушении и облегчение, так чтобы мы могли перенести (1 Кор. 10, 13)? Ожидают нас, братия, венцы мученические; готовы лики исповедников простереть к вам руки и принять вас в число свое. Припомните древних святых; никто из них не сподобился венцов терпения, роскошествуя и принимая ласкательства, но все, пережигаемые великими скорбями, показали опыты терпения. Одни испытали поругания и побои, другие были подвергаемы пытке, иные же умирали от меча (Евр. И, 36–37). Вот похвалы святых! Блажен, кто удостоился страданий за Христа, но блаженнее, кто воспреизбыточествовал страданиями, потому что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас (Рим. 8,18) (6).
У кого такая адамантовая душа, кто в такой степени совершенно несострадателен и жесток, что, слыша повсюду обращаемые к нам стенания, как будто какой-то лик сетующих оглашает нас общим и единогласным плачем, не пострадал бы в душе, не преклонился до земли и не истаял совершенно от таких безмерных попечений? Но Святой Бог силен избавить нас от затруднений и даровать некоторое отдохновение после долговременных трудов. Потому желаю, чтобы и вы имели то же утешение и, увеселяя себя надеждой утешения, с терпением переносили болезненное чувство настоящих скорбей. Ибо несем ли мы наказания за грехи, то казней этих достаточно ух<е к отвращению от нас гнева Божия; призываемся ли этими искушениями к подвигам благочестия, то праведный Законоположник не попустит нам быть искушаемыми сверх сил (1 Кор. 10, 13), но за подъятые труды воздаст нам венец терпения и упования на Него. Поэтому да не изнеможем, вступив в подвиг благочестия, и заслуженного трудами да не погубим отчаянием. Ибо не один мужественный поступок и не кратковременный труд показывает твердость души, но Испытующий сердца наши хочет, чтобы по долговременном и усильном испытании оказались мы достойными венцов правды. Только да сохранится мысль наша неослабной, да соблюдется непоколебимым утверждение веры во Христа: и скоро придет Помощник наш, придет и не умедлит. Ибо «ожидай печали на печаль, надежды к надежде, еще мало, еще мало» (ср.: Ис. 28, 10). Так Дух Святой ободряет питомцев Своих обетованием будущего. Ибо надежда – после скорбей; но уповаемое невдалеке. Если бы кто наименовал целую жизнь человеческую, то и это, конечно, весьма малое протяжение в сравнении с тем нескончаемым веком, который служит целью наших упований (6).
Узнал я, что огорчила тебя кончина малолетнего внука. Естественно, что потеря его прискорбна тебе как деду, но как мужу, столько уже усовершившемуся в добродетели и познавшему свойство дел человеческих – и из духовного опыта, и из долговременного учения – должна быть тебе не совершенно неудобопереносима разлука с ближними. Ибо Господь не одного и того же требует от нас и от людей простых. Они управляются в жизни привычкой, а мы за правило житейское берем для себя заповедь Господню и прежние примеры блаженных мужей, которые высоту духа познали преимущественно в несчастных обстоятельствах. Итак, чтобы и тебе оставить для мира пример мужества и истинных чувствований в рассуждении уповаемого, покажи, что ты не преоборим горестью, но выше огорчительного для тебя, терпелив в скорби, утешаешь себя упованием (6).
Когда вил<у, что и зло преуспевает, и ваше благоговение утомилось и доведено до изнеможения непрерывностью бедствий, тогда теряю бодрость духа. Но когда представляю опять себе великую руку Божию и что Бог знает, как восставлять низверженных и любить праведных, сокрушать же гордых и низлагать с престолов сильных, тогда, изменившись, снова восторгаюсь надеждами. И знаю, что по молитвам вашим Господь скоро покажет нам тишину. Только не изнемогайте в молитвах (6).
Умирает отрок в возрасте сверстников, любимый учителями, – отрок, который при одном свидании мог привлекать к себе в благорасположение человека самого свирепого, был быстр в науках, кроток нравом, не по летам умерен, о котором если бы кто сказал и более этого, то все еще сказал бы меньше самой истины, и который, однако же, при всем этом был человек, рожденный человеком же. Поэтому что же надлежит содержать в мыслях отцу такого сына? Не иное что, как приводить себе на память своего отца, который умер. Поэтому что удивительного, если рожденный смертным стал отцом смертного же?
А если умер прежде времени, прежде нежели насладился жизнью, прежде нежели пришел в меру возраста, прежде нежели стал известен людям и оставил по себе преемство рода, то (как сам себя уверяю) в этом не приращение горести, но утешение в постигшем горе. К благодарению обязывает это распоряжение Божие, что не оставил он на земле детей-сирот, что не покинул жены-вдовы, которая бы или предалась продолжительной скорби, или вышла за другого мужа и вознерадела о прежних детях.
А если жизнь этого отрока не продолжилась в мире сем, то будет ли кто-нибудь столько неблагоразумен, чтобы не признать этого величайшим из благ? Ибо должайшее пребывание здесь бывает случаем к большему изведанию зол. Не делал еще он зла, не строил козней ближнему, не дошел до необходимости вступать в собратство лукавствующих, не вмешивался во все то, что бывает худшего в судах, не подпадал необходимости греха, не знал ни лжи, ни неблагодарности, ни любостяжательности, ни сластолюбия, ни плотских страстей, какие
обыкновенно зарождаются в душах своевольных; он отошел от нас, не заклеймив души ни одним пятном, но чистый переселился к лучшему жребию. Не земля скрыла от нас возлюбленного, но прияло его небо.
Бог, Который распоряжается нашей судьбой, узаконивает для каждого пределы времен, – вводит нас в жизнь эту, – этот самый Бог и преселил его отсюда (6).
Посмотри на это небо и солнце, обведи взорами всю эту тварь: еще немного времени – и всех этих многочисленных и великих созданий не станет; из всего этого выведи то заключение, что и мы, составляя часть умирающей твари, приняли должное нам по общности естества, потому что и само супружество есть утешение в необходимости умереть. Поскольку невозможно пребыть в жизни навсегда, то Создатель преемством рода обезопасил продолжительность его в мире.
А если скорбим о том, что скорее нас переселилась она отсюда, то не позавидуем ей в том, что не более вкусила тревог жизни, но оставила нас, когда еще не успели мы налюбоваться ею, как приятным цветком.
Всего же более да остановит на себе твое внимание догмат воскресения, потому что ты христианин и проводишь жизнь в надежде будущих благ. Итак, надо представлять себе, что она прошла уже путь, по которому и нам должно будет идти. А если прошла прежде нас, то не сетования это требует, ибо, может быть, в скором последствии судьба наша сделается бедственнее, если, долее промедлив здесь, будем подлежать большим наказаниям. Напротив, рассудок наш, свергнув с себя бремя печали, пусть примет попечение о том, чтобы в последующее время, сколько должны мы, благоугождать Господу (6).