«Крепко верю и надеюсь на ваши святые молитвы и христианскую любовь»
За ним придут на рассвете девятнадцатого мая 1928 года.
– Архимандрит Георгий? Вот ордер на арест и обыск.
Келейница в слёзы, дрожит от страха.
Батюшка скажет:
– Марусечка, давай-ка мы с тобой помолимся вместе.
Встанут к иконкам. Чекисты с ухмылочками на них…
А он обернётся к ним, скажет по-свойски:
– Назовите-ка мне имена ваши.
– Это ещё зачем?
– А я помолюсь за вас, вы ведь не по своей воле сейчас эту тяжёлую работу выполняете.
– Ну помолись, помолись, – ответят.
Опять Бутырка.
Его обвинят в использовании религиозных предрассудков с антисоветскими целями.
Присудят статью 58–10 УК РСФСР, по которой «Лавров играл роль „старца“ в черносотенном Даниловском монастыре, причём обслуживаемый им контингент состоял главным образом из интеллигентов, быв. людей, торгашей и т. д. Количество „духовных детей“ Георгия Лаврова достигало 1000, причём иногда они собирались у него большими массами, до 300 (человек). Лавров среди них вёл антисоветскую пропаганду, призывал к пожертвованиям в пользу высланных за антисоветскую деятельность Церкви, как и сам жертвовал денежные суммы для той же цели и т. д.» (из «Постановления» ОГПУ от 12.06.1928 г.)
Одиночная камера.
Допросы:
– Сколько к вам на дом народа ходило?
– Число не припомню.
– Вы принимали участие в посылке материальной помощи высланным и заключенным за антисоветскую деятельность церковникам?
– Нет, никакого участия не принимал.
– Ваше отношение к существующей советской власти?
– Сочувствую советской власти во всём, исключая её атеистичность.
Напишет уже из ссылки духовным детям о своём бутырском сидении: «Я был помещён в отдельную комнату, чтобы никто меня не беспокоил… Времени было много и для молитвы, но были минуты, когда я изнемогал, хотел молиться, но не было сил, хотел заснуть – грусть и тоска по вас отнимали у меня сон. Я становился на молитву и молил Пресвятую Владычицу Владимирскую Матерь Божию: „Владычица, дай мне сил не ради меня, грешного, но ради святых молитв духовных чад моих“, – и мне становилось легко, появлялись силы, бодрость для молитвы и дальнейшего пребывания здесь. Да, в настоящее время и впредь крепко верю и надеюсь на ваши святые молитвы и христианскую любовь…»
Молитвенная связь старца с учениками обретала мощную силу.
Иконы новомучеников, пребывавших в узах в Бутырке (икона св. Георгия (Лаврова) в третьем ряду крайняя слева)
Особое Совещание при Коллегии ОГПУ пятнадцатого июня 1928 года приговорило отца Георгия к высылке на три года в Уральск.
Чада батюшки выхлопотали ему проезд не тюремным этапом, а частным порядком.
Своим ходом приехав в Уральск, он получил направление в Кара-Тюбе, посёлок в глухой степи в ста километрах от районного центра Джамбейты, на юго-востоке Уральской области.
С ним вместе поехала преданнейшая старцу Татьяна Борисовна Мельникова. Скоро присоединится и монахиня Екатерина (Елена Владимировна Чичерина). Станут наезжать к батюшке духовные дети.
Не случайно окажутся в Джамбейты по окончании московского мединститута главврач местной больницы Сергей Сергеевич Утешев, санитарка и два врача, избравшие этот край с распространёнными здесь трахомой и бытовым сифилисом ради своего любимого батюшки. Их участие в приездах и размещении духовных чад старца, в доставке посылок и почты будет бесценным.
«Господи, пошли нам Свет Твой присносущный!»
Кара-Тюбе. «Чёрный холм».
Хороший дом почти в центре посёлка вынуждены были сменить на какую-то развалюху у самой окраины.
Вокруг бесконечная полустепь-полупустыня. Ковыль да колючки.
Зимой бураны и заносы под крышу. Летом негде укрыться от песка и раскалённого пекла.
Приходилось время от времени тащиться по барханам или сугробам – отмечаться к уполномоченному.
Казахстанская степь
Завели хозяйство в виде коровки. Питались в основном тем, что приходило в посылках из Москвы. А труднее всего было в Великий пост.
По весенней распутице сообщение прерывалось. Ни муки, ни хлеба. Одни червивые сухари. Помощницы есть отказывались. Старец ел.
– Деточка, не тот страшен червь, которого мы едим, а тот, который нас будет есть…
Отец Георгий, по врождённому крестьянству своему, держал в хозяйстве порядок. Сам убирал за скотиной, заготавливал корм. Руки всегда в работе: то ворота подправить, то крыльцо починить, то перегородку в комнате соорудить…
Казахи народ простой, работящий. Почитали батюшку, обязательно приходили, поздравляли с Пасхой и Рождеством.
Он полюбил их; интересовался их бытом, подсказывал дельное по хозяйству. Молился за них.
Все помогали друг другу.
И всё бы ладно, да глянет иной раз батюшка на эти пески и вздохнёт:
– У нас в Оптиной кругом были леса, а тут и прутика не увидишь…
Вот тебе и «скука-мука» Никифорушкина.
Домовым храмом служила комната старца. Престол – из посылочных ящиков. На престоле антиминс со святыми мощами равноапостольных Константина и Елены. На стене иконы с лампадой. Батюшка ходит с кадилом. Открывает Евангелие. Рядом хор из келейниц, приезжих гостей, из местных ссыльных.
Служил во все праздники, а в Великий пост – каждый день.
На столе жития святых, читали по очереди…
В Кара-Тюбе стали крестить людей. В Кара-Тюбе, за посёлком, появилось христианское кладбище. Там схоронили ссыльную монахиню Акилину, благодаря чему в Кара-Тюбе установили большой православный железный крест – стараниями отца Георгия и местного кузнеца.
У креста начали служить панихиды.
Происшествий хватало.
Во-первых, пожар. Откуда и как всё пошло, никто не понял. Огонь бушевал, пожирая постройки вокруг жилья, уже лопались стёкла в доме, а старец до последнего молился в комнате-храме, выносили его в окно. Но дом уцелел!
Во-вторых, напали киргизы. Видно, ради наживы, решили раскулачить русского попа. Стали метаться по дому, хватая пожитки, покусились на дарохранительницу, думали, золотая. Но отец Георгий не дал, заслонил собою насмерть, и почему-то отступили. Зато увели корову. Правда, скоро вернули, что тоже все признали за чудо.
В-третьих, пропал телёнок. Бурёнка их отелилась в степи, хватились, а телёнка нигде не видать. На следующий день нашли в степи, стоит, ушками хлопает, жив-здоров. Весь посёлок потом судачил, как это может быть, чтобы за ночь с ним ничего не случилось?..
Казахи качали головами: «Русский мулла Богу молился, и фанза от пожара уцелела, и телёнок в степи не пропал, и корову вернули…»
Пережили нашествие мокриц, причём в других домах посёлка их не было. Ползали всюду, по полу, в воде, в постели… До тех пор пока батюшка не отслужил водосвятный молебен, тогда исчезли.
Над врачами в Джамбейты, друзьями отца Георгия, нависла опасность тюремных арестов. Узнав об этом, старец не находил себе места. Келейница Елена, прилёгшая отдохнуть за перегородкой, слышала его горячие, один за другим, выкрики: «Святителю, отче Николае, святителю, отче Николае!..» Он перечислял имена врачей и снова просил, умолял святителя заступиться за своих духовных детей… После молитвы, когда старец выходил из комнаты, она увидела его лицо, светившееся от счастья. Никто из врачей в Джамбейты не подвергся преследованиям и арестам, их миновала эта злая участь.
Не обошлось и без воистину удивительного события.
Был тихий отрадный вечер праздника Преображения. Отец Георгий с Еленой стояли на холме под мерцанием звёздного неба. Вдруг батюшка показал на восходящую от востока звезду. Она приближалась и сияла так ярко, что освещала собой всё небо и землю…
– Вот это и есть Фаворский Свет, – произнёс старец, и добавил: – Господи, пошли нам Свет Твой присносущный!
Послушница спрашивала у соседей, видел ли кто звезду, но люди отвечали, что ничего такого не наблюдали.
Наконец, стряслась и болезнь. Старец едва мог говорить и есть. Приехавшая из Джамбейты врач С. М. Тарасова (монахиня Агапита) обнаружила рак гортани. Хлопотали о поездке на лечение в Москву. Старец писал в одной из телеграмм митрополиту Сергию (Страгородскому): «Благий архипастырь, отец. Я заболел серьёзно горлом. Пищи принимать никакой нельзя, чайную ложку глотаю [с] трудом. Лежать, спать минуты не могу, задыхаюсь. Дальнейшее пребывание [в] таком положении – голодная смерть. Я вновь прошу Вашего ходатайства [на] разрешение приехать. Срок мой кончится 19 мая 1931». Но судьба телеграммы так и осталась неизвестной.
