Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Творение Владыки Серафима о Ангелах написано в традициях святоотеческой литературы. Перед нами – реальный опыт духовного, молитвенного созерцания. Автор этого труда – тайнозритель, учитель веры и любви.
Верую во Единого Бога… Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым (Символ веры).
Гора к высоте, души гора сердечное око, и умная стремления, любовию божественною имуще, в душах своих простираем всегда: яко да иже оттуда лучами облистаеми, убегнем тьмы страстей, чающе со ангелы предстати страшному престолу Зиждителя, и преобразитися от света во свет (Стихира на «Господи воззвах» в неделю веч., глас 2-й).
Много дивных красот рассеяно перед нашими взорами щедродательной десницей Вышнего. Поля, луга, желтеющие нивы, испещренные изумрудными цветами, одетыми так, как и Соломон не одевался во всей славе своей, дремучие леса с их несмолкаемыми трелями пернатых, дикие горы, ущелья и скалы, застывшие как бы в своей величавой задумчивости, море безбрежное, синее, со своими пенящимися бурливыми волнами, тихий ручеек, мирно и нежно журчащий где-либо в зеленой долине, звонкая песнь жаворонка, уносящаяся ввысь, небо тысячеокое, звездное – все это, и в поле каждая былинка, и в небе каждая звезда, – все мироздание полно таких неизъяснимых красот, что, правда, по признанию одного учителя Церкви, не выдержал бы ум, не вместило бы сердце, если бы мы, рождаясь сразу взрослыми и сознательными, вдруг увидали бы все эти красоты; правда, понятен становится и восторженный гимн Царя-псалмопевца в честь творца всей этой красоты: Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, дивна дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси! Господи, Боже наш! Как чудно имя Твое по всей земле! Взятся великолепие Твое превыше небес! (Пс. 103, 24; 8, 2)
Но… что суть все эти видимые красоты в сравнении с невидимыми! Что суть эти видимые красоты, как не отблеск, как не тени от незримого очами? Есть, возлюбленные, за этим видимым нами звездным небом, есть другое небо – небо небес, куда восхищен был некогда великий апостол языков и где слышал и видел он то, «ихже око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша». Небо это также усеяно звездами, но такими, которых мы и представить теперь себе не можем, звездами, никогда не спадающими, присно сияющими, утренними звездами, как написано в Писании: при общем ликовании утренних звезд утверждены были основания земли и положен краеугольный камень ее (Иов. 38, 76). Эти утренние звезды – ангелы Господни.
О, возлюбленные, знаете ли, чувствуете ли вы всю неизмеримость милости Божией в том, что нам, сынам персти, отверзто небо нам, грехом омраченным, чрез Таинства Церкви Православной даруются просветленные духовные очи, которыми можем мы зреть небожителей, ангелов Божиих. Отныне, – обещано нам, – узрите небо отверзто и ангелы Божии, восходящие и нисходящие на Сына Человеческаго (Ин. 1,51). «Небо, – восклицает по этому поводу один проповедник, – это блаженное жилище невидимых духов и наше будущее вечное жилище, прежде очень мало было известно. О, одно это незнание, как было убийственно, мучительно для нас! В минуты скорби, в часы сетования куда было бы нам улетать душою? В минуты смерти, в часы разлуки, где было бы нам находить утешение? И что была бы это за жизнь, которая должна кончиться невозвратно? Лучше бы вовсе так не жить. И что были бы это за радости, которые должны исчезнуть навсегда? Лучше б вовсе так не радоваться. Теперь, с пришествием на землю Христа Спасителя, подобные мысли не могут и не должны нас беспокоить. Теперь у нас есть небо – страна отрады и утешения, куда так часто мы от сует мирских улетаем отдыхать душой, успокаиваться сердцем; теперь есть у нас вечная жизнь, где мы некогда будем жить новою жизнию, неразлучно со всем тем, что так дорого и любезно нашему сердцу».
Гора имеим сердца!
Гора к высоте, души горе сердечное око! Но… как подняться туда падшему человеку, когда грех постоянно влечет его долу?
«Вещество имея матерь, и брение отца, и праотца персть, сих сродством в землю весьма зрю: но даждь ми, предстателю мой, и гора воззрети когда к небесной доброте» (Канон Ангелу Хранителю).
Понесемся к этой небесной дороге не своими силами, а возьмем крылья слова Божия, писания и свидетельства богомудрых отцов и учителей Церкви, развернем их во всю их ширь и мощь, и верно эти крылья поднимут горе выну колеблющийся и падающий долу дух наш. – Гора к высоте души, гора сердечное око. Гора – к ангелам – имеим сердца!
Ангелы… Что же они такое? Что это за существа? Много ли их? Что делают, как живут они на небе? Бывают ли они когда-нибудь на земле у нас?
Что такое ангелы? У всех народов, во все времена, вместе с врожденной мыслью о Боге всегда жила мысль и то или иное понятие и о мире ангельском. И мы, хотя и не видали ангелов телесными очами, но можем начертать их образ, можем сказать, что они за существа: в нашей душе глубоко внедрена мысль о них; мысленно каждый из нас представляет себе ангелов.
Ангел… Не правда ли, когда мы своими устами произносим это слово, или слышим его произносимым устами других, или, когда мы размышляем об ангеле, то всякий раз это имя вызывает в нас представление о чем-то необыкновенно светлом, чистом, совершенном, святом, прекрасно-нежном, о чем-то таком, к чему невольно рвется душа, что она любит, пред чем преклоняется? И все, что ни подмечаем мы на земле святого, светлого, чистого, прекрасного и совершенного – все это есть у нас склонность называть и обозначать именем ангела. Смотрим мы, например, на миловидных детей, любуемся их доверчивыми глазами, их наивной улыбкой, и говорим: «как ангелы», «ангельские глаза», «ангельская улыбка». Слышим стройное, умилительное пение, звонкие, нежные голоса, прислушиваемся к их всевозможным переливам и мелодиям, то тихо-грустным и задумчивым, то восторженно-торжественным и величественным, и говорим: «словно на небе, как ангелы поют». Побываем ли мы в семье, члены которой живут во взаимном согласии, взаимной любви, молитве, где все носит на себе печать какой-то тихости, кротости, какого-то необыкновенного мира, где невольно душа отдыхает – побываем в такой семье, и говорим: «живут, как ангелы». Поразит ли наш взор какая-либо необыкновенная красота, опять скажем: «ангельская красота». И если нас попросят, если поручат нам нарисовать ангела, и если мы владеем красками, как изобразим мы его? Непременно в виде прекрасного юноши, в белоснежной одежде, с светлым, ясным лицом, чистым взором, с белыми крыльями – словом, постараемся изобразить нечто привлекательное, нежное, чуждое земли и всего чувственного. И чем ярче в нашем рисунке отпечатлеем мы эту отчужденность от земли, эту, как бы воздушность, легкость, духовность, эту бесплотяность, небесность, тем и рисунок будет совершеннее, тем больше взоров привлечет он к себе, тем яснее он будет напоминать взирающим о небожителе. Итак, вот, стало быть, что такое ангелы, как об этом говорит нам, прежде всего, наше внутреннее чувство, внутреннее духовное чутье, наш внутренний непосредственный опыт.
С именем ангела у нас связывается понятие о всем самом для нас дорогом, святом, привлекательном, чистом, совершенном, прекрасном, неземном. Ангел преднаписуется нашему внутреннему взору, как существо не от мира сего, духовное, свободное от всякой грубости и чувственности, словом, как существо небесное. И что внутреннее наше чувство говорит нам об ангелах, быть может, не совсем ясно, смутно, то с особенной ясностью и очевидностью открывает нам слово Божие.
Слово Божие – это весть с неба и о небесном. И чем чаще и глубже вчитываемся мы в него, тем ближе становится к нам и мир небесный – ангельский, тем осязательнее станем чувствовать мы его нашим сердцем, тем как бы отчетливее станут доноситься до нашего внутреннего слуха его победные песни. Как в чистой воде отражается солнце и звездное небо, так и в слове Божием – этом источнике воды живой – отражается небо духовное – мир ангельский; в слове Божием мы видим ангелов, как бы предстоящими перед нами.
По своей природе, учит нас слово Божие, ангелы – это духи. Не все ли суть служебные духи, – говорит ап. Павел, – посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение (Евр. 1, 18). «Желаешь знать, – говорит блаж. Августин, – имя его (ангела) природы? Это – дух. Желаешь знать его должность? Это – ангел. По существу своему он – дух, а по деятельности – ангел». Но ангелы – духи, не связанные, подобно нашему духу, плотью, которая противовоюет духу, пленяет его законом греховным, стесняет, обрывает его полеты к небу, тянет постоянно к земле. Ангелы – духи свободные от всякой плотяности, ее законы для них чужды. Не мучит их голод, не томит их жажда. Неведом им потому и весь труд наш упорный при снискании хлеба насущного. Проклята земля в делех твоих, терния и волчцы произрастит она тебе. В поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт. 3, 17–19). Этот грозный приговор Божественного правосудия изречен только падшему человеку, а ангелы до конца пребыли верными Творцу своему. Терния и волчцы не растут на небе, пот не изнуряет лица ангельского. Они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, их не сушит забота о завтрашнем дне; наша борьба за хлеб, за существование, наши взаимные из-за этого распри, раздоры, войны, гнев, ненависть, зависть незнакомы духам бесплотным. Правда, они испытывают голод и чувствуют жажду, но не наш голод с болью, не нашу жажду со страданием. Их голод – никогда не перестающая потребность насыщаться сладостью созерцания красоты Божественной, сладостью познания премудрости вечной, насыщаться единым хлебом живым.
«Хлебе святый, – молится иерей словами св. Амвросия Медиоланского перед литургией, – Хлебе святый, Хлебе живый, Хлебе сладчайший, Хлебе вожделение, Хлебе чистейший, всякия сладости и благовония преисполненне! Тобою питаются ангели на небеси преизобильно; да насытится по силе своей Тобою и пришлец человек на земли!»
«Питаются ангели на небеси преизобильно», а все хотят еще и еще насыщаться сладостию созерцания Божества. Какой высокий, поистине небесный, блаженнейший голод! Охвачены ангелы и жаждою, но жаждою также небесной и блаженной – жаждою все более и более тесного Богообщения, проникновения Божеством, просвещения Им. Их жажда – это никогда не перестающее устремление к Богу. Малое подобие этой жажды бывает на земле. Так орел, распустивши во всю ширь могучие крылья, взвивается ввысь, и летит, поднимается все выше… выше… туда— вглубь неба. Но как бы высоко он ни поднялся, должен вновь спускаться долу. Так бывает: наш ум, в минуты наибольшего духовного напряжения, вдохновения, молитвы, властно порывая узы плоти, подобно орлу, несется к небесам, созерцает Бога, проникается Им, мыслит о Нем. Но, увы, и ум наш, непостоянный, колеблющийся, с небесных высот опять падает низу; разбивается на множество суетных мыслей, рассеивается. Не так ангелы: их ум непрестанно, неизменно устремлен к Богу, ни на одно мгновение не отклоняется от Него, поворотов назад не ведает он. Ангелы «Твердым умом, неуклонным желанием водими суще» созерцают Божество, поет о них Церковь. «Любовию Божественною распаляются» ангелы (1 Октоих, гл. 1–4). Распаляясь даже этою любовью, разжигаясь зарею Божеского существа, от этой Божественной жажды ангелы и сами становятся «углем богоносным» (2 Октоих, гл. 2-й). Канон в Понедельник утра, песнь 1-я. «Причастием божественного огня, якоже пламень бывает». «Во огни пламеннем предстоят Тебе херувими, серафими, Господи!» (3 Глас 4, вторник, песнь 8).
Какая поистине божественная, какая сладчайшая жажда! Так, в непрестанном созерцании Бога, в постоянном устремлении и возвышении к Нему, в никогда не смолкающем песнопении безмерной славы и величия Его живут на небе ангелы.
На пути постоянного устремления и возвышения своего к Богу не знают они никаких остановок, преград и препятствий, не знают самого главного, самого основного, самого тяжкого на этом пути препятствия – греха, который то и дело своими узами связывает крылья нашего духа, стесняет его полет к небу и Богу. Ангелы уже не могут грешить. Вначале они, по учению блаж. Августина, созданы были Богом с возможностью грешить, затем, неуклонным упражнением своей воли в добре, они перешли в состояние возможности не грешить, и, наконец, укрепившись в послушании Богу, силою божественной благодати, настолько усовершились, что достигли состояния невозможности грешить.
В этом блаженнейшем святом состоянии ангелы и пребывают доныне на небе.
Как духи бесплотные, ангелы не знают ни нашего пространства, ни времени; наши способы передвижения, сопряженные со многими усилиями и трудностями, им неведомы. Ангелы быстролетны, быстродвижны: ангел сейчас в одном месте, в мгновение ока – в другом; ни стен, ни дверей, ни запоров для ангелов нет. «Они, – учит Григорий Богослов, – свободно ходят окрест великого престола, потому что суть умы быстродвижные, пламень и божественные духи, скоропереносящиеся по воздуху». И дверем затворенным проходят они, и видят сквозь стены, и никакая крепость, самая твердая, высокая и неприступная, не в силах сдержать их полета. На крыльях своих быстролетных неудержимо, свободно носятся ангелы: пред шумом духа их (Дан. 14, 36), как дым, исчезает всякое пространство.
И не только сами легко так носятся ангелы; ангел, если приблизится к человеку, возьмет, поднимет его на крылья свои, то и для человека тогда перестает существовать уж пространство; покрытый кровом крыл ангельских, переносится он через самые отдаленные расстояния в мгновение ока. Так повествуется в книге Деяний Апостольских про св. ап. Филиппа: Филиппу Ангел Господень сказал: встань и иди на полдень, на дорогу, идущую из Иерусалима в Газу… Он встал и пошел. На дороге встретил мужа Ефиоплянина, евнуха, вельможу Кандакии, царицы Ефиопской, вступил с этим вельможей в беседу, обратил его ко Христу и крестил его. И вот, когда они вышли из воды, Дух Святыш сошел на евнуха, Филиппа же восхитил Ангел Господень, и евнух уже не видел его. А Филипп (сразу) оказался в Азоте (Дн. 8, 27–40).
Еще более дивное повествуется в Слове Божием о пророках Данииле и Аввакуме. Пророк Даниил находился в плену Вавилонском; по проискам и злобе язычников-вавилонян был он брошен царем в ров львиный. Шесть дней томился без пищи он там, львы не трогали праведника, но голод давал себя чувствовать. В то время был в Иудее пророк Аввакум, который, сварив похлебку и накрошив хлеба в блюдо, шел на поле, чтобы отнести их жнецам. Но ангел Господень сказал Аввакуму: «Отнеси этот обед, который у тебя, в Вавилон к Даниилу, в ров львиный». В удивлении воскликнул Аввакум: «Господин! Вавилона я никогда не видал и рва не знаю». И взял его тогда ангел Господень за темя, и, держа за власы главы его, поставил его в Вавилоне над рвом силою духа своего. И воззвал Аввакум и сказал: «Даниил! Даниил!
возьми обед, который Бог послал тебе». Даниил, полный восторженных чувств, возблагодарил Господа: «Вспомнил Ты обо мне, Боже, и не оставил любящих Тебя!» И встал Даниил и ел; ангел же Божий мгновенно поставил Аввакума на его место», опять в Иудею (Дан. 14, 31–39).
Чудно, дивно это, други!
Нам, плотью связанным, странно, нам, отовсюду пространством скованным, непонятно, как это можно: сейчас находиться здесь, и в какую-либо секунду перенестись через сотни, тысячи, десятки тысяч, миллионы верст и очутиться сразу в другом месте, в иной стране, среди других людей, услышать чужой язык, увидеть другую природу. Странно, но не настолько, чтобы мы совершенно не могли вместить такой быстродвижности в уме своем; непонятно, но не настолько, чтобы быстродвижность такая стояла в прямом противоречии нашему уму. Человек, умаленный, по Слову Божию, малым чим от ангел (Пс. 8, 6), в себе самом носит возможность ангельской быстродвижности. В самом деле, разве, скажите, не быстродвижен дух наш, разве не быстролетна мысль наша? Для мысли, для духа нашего также, ведь, нет никаких преград и препятствий. В мгновение ока мыслию можем мы перенестись через самые громадные расстояния, в мгновение ока духом можем побывать в различных местах. А это, все более и более усиливающееся теперь, стремление покорить, препобедить пространство, прорезать его всевозможными, самыми скороходными машинами, эта, все более и более возрастающая, жажда оторваться от земли, и на вновь изобретенных воздушных кораблях, как на крыльях, унестись туда… высоко-высоко… где небо голубое – о чем все это говорит, как не о том, что человек воистину «малым чим умален от ангел», что его дух быстродвижен, его мысль быстролетна, что по духу, по мысли, человек – ангел, и также не связан пространством.
Увы, грех, живущий в нас, и на это стремление человека к ангельской быстролетности налагает свою тяжелую печать! Ангельскую быстролетность нашей мысли грех отравляет своим смертоносным и губительным ядом: человек с быстротой молнии пробегает целые пространства, переплывает моря с тем, чтобы, как можно скорее, нести с собою пагубу и гибель; человек, как птица, взвивается ввысь, и с этой высоты бросает вниз ужасные разрушительные снаряды.
О, братья дорогие, будем молиться, чтобы, заложенная в нашем духе, в нашей мысли, ангельская быстролетность все глубже и глубже прорезывала бы и рассекала окружающее нас пространство греха, станем работать над собою, чтобы наш дух быстро- движный, как ангел, воспарял к Богу, уносился бы чаще к горнему, ангельскому миру!
Как духи бесплотные, ангелы, видели мы, не знают пространства. Не ведают они и времени нашего. На небе нет ни нашего вчера, ни сегодня, ни завтра, или, лучше, там есть только сегодня, днесь, приснобытие; не знают ангелы ни наших дней, ни ночей, ни минут, ни часов; нет в их царстве ни зимы, ни весны, ни лета, ни осени, или, лучше, есть там только одна весна, светлая, радостная; среди ангелов – всегдашняя Пасха, непрестанный праздник, веселие вечное, – Ангелы, по слову Спасителя, умереть уже не могут (Лк. 20, 86). Разверстая, мрачная могила, могильные плиты и памятники не смущают взора ангельского, надгробные скорбные песни не тревожат их слуха, наше последнее, душу раздирающее «прости», не знакомо им, горечь разлуки не снедает их сердца, смерть тлетворным дыханием своим не искажает, не обезображивает красоты ангельской.
Жизнь, други, одна только жизнь жительствует на небе, вечная, блаженная жизнь с Богом и в Боге – в Нем жизнь (Ин. 1, 4). Видали мы море широкое, безбрежное… глядишь, и конца нет ему, мысль теряется, как песчинка, как пылинка какая в необъятности его. Так вот и жизнь ангельская: безбрежна она, конца ей нет и меры нет. Мы с каждым днем все слабеем, стареем, дряхлеем, ангелы же с каждым приближением к Богу все более и более юнеют, восходят от силы в силу, от совершенства к совершенству.
О, Ангелы Божии, какая тихость благодатная, какая услада в душе от одного лишь созерцания вашей жизни блаженной! С горних высот дайте, уканьте хоть каплю одну этой жизни в сердца наши!
А сердце наше, дорогие братья, так устроено, что имеет способность воспринимать, ощущать, на земле еще предвкушать жизнь ангельскую. Вы знаете: ангелы потому не ведают времени и всего, соединенного с временем: постепенного увядания, старости, смерти, – потому что они живут в Боге. И человек, когда живет в Боге, входя с ним в теснейшее общение через молитву, также перестает считаться с временем, переходит часто за грань его, приближается к порогу вечности. Время становится для него незаметным, он, как говорится, не примечает времени. Пройдет много часов, а ему кажется, что едва-едва успело пройти несколько минут. Так сладко беседовать с Богом! «Бог, – говорит св. Иоанн Дамаскин, – в Себе Самом заключает всецелое бытие, как бы некоторое беспредельное и безграничное море сущности». И кто входит в это море, кто погружается в неисследимые глубины его – для того в глубинах этих исчезают минуты, часы – все время, и остается одна только вечность, и в вечности – вечный Бог.
Недалеко от Троице-Сергиевой Лавры есть скит Гефсиманский. В этом скиту подвизался в затворе старец, иеросхимонах Александр (| 9 февр. 1878 г.), неустанный делатель умносердечной молитвы Иисусовой. Рассказывает про этого старца бывший ученик и келейник его, теперь маститый игумен, сам мудрый старец и испытанный учитель в духовной жизни, – рассказывает: «Бывало, пойдешь ко всенощной и зайдешь к старцу, отцу Александру, – он сядет при мне на стул; уйдешь ко всенощной, и, по окончании службы, опять зайдешь к старцу, а старец все сидит на том же месте с молитвою. Услыша шум, он поднимет голову и, увидя меня, как бы удивится и спросит: “Неужели всенощная отошла? Мне думалось, что я только что сел, а времени прошло уже четыре часа, за молитвой Иисусовой времени не вижу, оно течет так скоро, как будто бы летит”».
Если здесь на земле, в царстве смерти и времени, человек, в беседе с Богом, совершенно забывает время, выходит из его каскадного водоворота, то понятно вам, возлюбленные, почему на небе, в царстве жизни вечной, нет и совсем не может быть времени? Там, у ангелов одно только в мысли, одно в сердце – Бог вечный. А «вечность, – любомудрствует св. Григорий Богослов, – есть такое продолжение, которое простирается наравне с вечным, не делится на части, не измеряется каким-либо движением, ни течением солнца… вечность не есть ни время, ни часть времени, – она неизмерима».
Неизмеримая, безграничная заповедь дана и нам с вами, други: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48).
Поддерживаемые десницею Божией, встаньте твердо, неуклонно на этот путь духовного возрастания и совершенствования во Христе Иисусе, и вы уподобитель ангелам: всею душою почувствуете, как пред вами начинает исчезать время, дни, недели, месяцы, годы, и перед взором вашим во всем величии своем и необъятности, как перед ангелами, будет развертываться вечность… вечность… вечность…
Много ли ангелов? Можно ли исчислить их? Нет. Неизмеримо блаженство ангелов, неизмеримо и число их. Они окружают Престол Божий тьмами тем и тысячами тысяч. Видел я, – повествует пророк Даниил, – вот поставлены были престолы и воссел Ветхий деньми… Огненная река выходила и проводила пред Ним; тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним (Дан. 7, 9-10). А пастыри Вифлеемские, в святую Рождественскую ночь видели многочисленное воинство небесное, которое воспевало: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение» (Лк. 2, 14). Когда Господь Иисус Христос взят был в саду Гефсиманском, и апостол Петр, в защиту Учителя своего, извлек меч свой, ударив раба первосвященникова, Господь сказал Петру: Возврати меч твой в его место… или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более нежели двенадцать легионов ангелов (Мф. 26, 52).
Легионы ангелов… Многочисленное воинство… Тьмы тем и тысячи тысяч… Видите, как слово Божие исчисляет ангелов: всем этим оно хочет сказать нам: мир ангельский – необъятный. Вот почему в слове Божием и сравниваются ангелы со звездами (Иов. 38, 7). Звездами можно любоваться, можно, взирая на них, прославлять Творца, но счесть их нельзя; так и ангелов: можно им молиться, можно воспевать их, но сказать, сколько их, нельзя. Замечательные мысли о необъятности ангельского мира высказывает св. Кирилл Иерусалимский. «Представь, – говорит он, – как многочислен народ римский; представь, как многочисленны другие народы грубые, ныне существующие, и сколько их умерло за сто лет; представь, сколько погребено за тысячу лет; представь людей, начиная от Адама до настоящего дня: велико множество их, но оно еще мало в сравнении с ангелами, которых более. Их девяносто девять овец, а род человеческий есть одна только овца; по обширности места должно судить и о многочисленности обитателей. Населяемая нами земля есть как бы некоторая точка, находящаяся в средоточии неба: посему, окружающее ее небо столь же большее имеет число обитателей, сколько больше пространство; а небеса небес содержат их необъятное число; тысячи тысяч служаху Ему, и тьмы тем предстояху Ему (Дан. 7, 10); это не потому, чтобы такое именно было число ангелов, но потому, что большего числа пророк изречь не мог».
Так велик, так необъятен ангельский мир!
И какой порядок, какая дивная гармония, стройность и мир царят в ангельском мире при всей его необъятности! Не думайте искать среди ангелов, взирая на взаимную любовь их, равенства или разнузданной свободы, что выставляется и проповедуется часто у нас как идеал, как верх совершенства. Нет, ничего подобного не найдете у ангелов. «И там, – замечает один святитель, – одни начальствуют и предстоят, другие повинуются и последуют. Существенное и полное равенство находится только между тремя Лицами Пресвятыя Троицы: Богом Отцом, Богом Сыном и Богом Духом Святым».
Но, ах, зачем же, скажет кто-либо, различие, степени даже и среди небожителей? Неужели и на небе нельзя обойтись без чинов и степеней? Да притом, не вносят ли степени и чины в жизнь ангелов некоторого разлада, некоторой дисгармонии? И разве возможно полное блаженство при неравном распределении его? Если и на небесах одни начальствуют и предстоят, другие же повинуются и последуют, то не получается ли и там того, что постоянно почти имеет место у нас на земле: повинующиеся и последующие не питают ли некоторого чувства зависти, некоторого недовольства по отношению к начальствующим и предстоящим? Высшее состояние одних и низшее других не бросает ли хотя бы и самой малой тени на светлую ангельскую жизнь? Все подобные недоуменные вопросы возникают в нас потому, что слишком к земле мы привязаны, так что и о небесном-то мы мыслим часто поземному, и на небо переносим то, с чем сроднились на земле, совершенно упуская при этом из виду самое основное, самое резкое отличие неба от земли: на земле – грех, на небе нет его. А от греха-то и происходят, и произрастают, как из корня, всякие ненормальности, всякие уклонения от правды и истины. Так и в данном случае: не различие в степенях и чинах порождает в различаемых недовольство, зависть, а грех придает различию свой греховный оттенок суеты, исполняющей различие своею ядовитой горечью. Различие земное проистекает нередко из мелкого тщеславия, им питается и поддерживается, внося в высших чувства властолюбия, честолюбия, немилосердия, даже жестокости в отношении к низшим; в низших же поселяющее ропот, развивающее лесть, низкопоклонничество, человекоугодничество, лицемерие, раболепство. Все это – искажения греха. На небе не может быть этого. Чины и степени ангельские – это как бы различные тона одной и той же гармонии, различные краски единой картины великого Художника – Творца. Различие ангелов – это различие звезд на небе голубом, различие цветов благоуханных на лугах зеленых; различие ангелов – это различие голосов в хоре стройном, – различие, создающее гармонию, величие, красоту.
Откуда же знаем мы, возлюбленные, о чинах и степенях ангельских? Сказал, поведал нам об этом тот, кто сам, своими очами, видел эти чины и степени ангельские, кто сам слышал их песни умилительные, их гимны победные – верховный апостол языков, Павел. Знаю, – рассказывает он о себе, – человека во Христе, который… в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает, – восхищен был до третьего неба… в рай, и слышал неизреченные глаголы, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12, 2–4). Нельзя потому, что не выдержит сердце, не вместит ум. Посему-то и не мог апостол Павел пересказать никому глаголов, слышанных им на небе. Но о том, каков строй жизни ангелов, какие среди них есть степени – обо всем этом апостол пересказал своему ученику, которого он из язычников обратил ко Христу, когда был в Афинах. Имя этого ученика Павлова – Дионисий Ареопагит (он был членом Ареопага, верховного суда Афинского). Дионисий все, слышанное им от Павла, записал и составил книгу: «О Небесной иерархии».
Устройство ангельского мира по этой книге представляется в таком виде: все ангелы разделяются на три лика, а в каждом лике находится по три чина.
Так, первый лик: в нем – три чина. Первый чин – Серафимы; второй чин – Херувимы; третий чин – Престолы.
Далее следует второй лик: в нем также три чина. Первый чин – Господства; второй чин – Силы; третий чин – Власти.
Наконец, третий лик, и в нем следующие три чина: первый чин – Начала; второй чин – Архангелы; третий чин – Ангелы.
Итак, вы видите, все ангелы разделяются на три лика и на девять чинов. Так и принято говорить: «девять чинов ангельских». Какой божественный порядок, какая дивная стройность! Не замечаете ли вы, возлюбленные, в устройстве ангельского мира явного отпечатка Божества Самого? Бог един, но троичен в лицах. Смотрите: и в ангельском мире сияет этот Трисолнечный Свет. И, приметьте, какая строгая последовательность, какое чудное троическое расположение, троическое единство: один лик и три чина; и опять: один лик и три чина; и опять: один лик и три чина. Что это, как не ясное отображение Св. Троицы, не глубокий след Триединого Бога? Один Бог – один лик; три Лица – три чина. И, затем, это повторение, это какое-то усиление, божественное умножение: лик один, лик один, лик один – один взят три раза; чинов: три, три, три – выходит: трижды три. Такое умножение, повторение, как бы подчеркивание не означают ли того, что сияние Трисолнечного Света изливается в ангельском мире особенно обильно, не только изливается, но и преизливается, что присносущная жизнь Источника Триединого течет в небесных силах никогда не прерывающимся, изобильным, преумноженным потоком.
Да, глубока, непостижима тайна Триипостасного Божества, – точию Дух Божий испытует и ведает эти глубины Божии; глубока, непостижима тайна и трехчисленность мира ангельского – и сами ангелы не вполне постигают ее. Воистину, «велий еси, Господи, и чудна дела Твоя, ни едино же слово довольно будет к пению чудес Твоих!»
Остановимся теперь внимательнее на каждом чине ангельском в отдельности.
Из всех чинов небесных Серафимы – самые ближайшие к Богу; они – первые участники божественного блаженства, первые осиявают светом велелепной божественной славы. И, что всего более поражает, изумляет их в Боге, так это любовь Его бесконечная, вечная, безмерная, неисследимая. Они во всей силе, во всей, непонятной нам глубине, воспринимают, ощущают Бога именно как Любовь, через это приступая как бы к самым дверям, к самому Святому Святых того неприступного Света, в котором живет Бог (1 Тим. 6,16), через это входя в наитеснейшее, преискреннейшее общение с Богом, ибо Сам Бог – Любовь: Бог любы есть (1 Ин. 4, 8).
Приходилось ли вам смотреть когда-либо на море? Смотришь, смотришь на его даль безграничную, на ширь его безбрежную, помышляешь о глубине его бездонной, и… мысль теряется, сердце замирает, все существо исполняется каким-то священным трепетом и ужасом; ниц пасть, закрыться хочется пред ясно чувствуемым, беспредельным величием Божиим, отображаемым безбрежностью моря. Вот вам некоторое, хотя самое слабое, подобие, едва заметная, тонкая тень того, что переживают Серафимы, непрестанно созерцая неизмеримое, неисследимое море любви Божественной.
Бог-Любовь огнь есть поядаяй, и Серафимы, постоянно приникая к этой огненной Божественной Любви, исполняются огнем Божества преимущественно перед всеми другими чинами. Серафимы – и самое слово означает: пламенный, огненный. Пламенногорящая Любовь Божественная, неисследимостью Своего милосердия, безмерностью Своего снисхождения ко всем тварям, а наипаче всего к роду человеческому, ради которого Любовь эта смирила себя даже до креста и смерти, приводит Серафимов всегда в неописуемый священный трепет, повергает их в ужас, заставляет содрогаться все существо их. Не могут сносить они великой этой Любви. Закрывают двумя крылами лица свои, двумя крылами ноги свои и двумя летают, в страхе и трепете, вблагоговении глубочайшем поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще: «Свят, свят, свят, Господь Саваоф!»
Сами горя любовью к Богу, шестокрылатые Серафимы воспламеняют огнь этой любви и в сердцах других, огнем божественным предочищая душу, исполняя ее силы и крепости, вдохновляя на проповедь – глаголом жечь сердца людей. Так, когда ветхозаветный пророк Исаия, увидя Господа сидящим на престоле высоком и превознесенном, окруженном Серафимами, стал сокрушаться о своей нечистоте, восклицая: О, окаянный аз! Ибо я человек с нечистыми устами, – и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа!.. Тогда, – рассказывает сам пророк. – прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: се, прикоснуся сие устом твоим, и отымет беззакония твоя и грехи твоя очистит (Ис. 6, 5–7).
О, Серафимы пламенные, огнем любви божественной очистите, зажгите и наши сердца, да, кроме Бога, никакой другой не пожелаем мы красоты; Бог да будет нашему сердцу единой утехой, единой усладой, единым благом, красотой, перед которой всякая земная красота блекнет!
Если для Серафимов Бог является, как пламенногорящая Любовь, то для Херувимов Бог – вынусветящаяся Премудрость. Херувимы непрестанно углубляются в божественный разум, восхваляют, воспевают его в песнях своих, созерцают тайны божественные, с трепетом проникают в них. Вот почему, по свидетельству Слова Божия, в Ветхом завете Херувимы изображаются над Ковчегом Завета приникающими.
И сделай, – говорил Господь Моисею, – из золота двух Херувимов… Сделай их на обоих концах крышки (Ковчега). Сделай одного Херувима с одного края, а другого Херувима с другого края… И будут Херувимы с распростертыми вверх крыльями, покрывая крыльями своими крышку, а лицами своими будут друг к другу, к крышке будут лица Херувимов (Исх. 25, 18–20).
Дивное изображение! Так и на небе: Херувимы с умилением, со страхом взирают на Премудрость Божественную, исследуют ее, поучаются в ней, и как бы покрывают крыльями своими ее тайны, хранят их, берегут, благоговеют пред ними. И это благоговение пред тайнами Божественной Премудрости столь велико у Херувимов, что всякая дерзновенная пытливость, всякое горделивое взирание на Разум Божий ими тут же ссекается огненным мечом.
Вспомните грехопадение Адамово: прародители, вопреки заповеди Божией, дерзновенно приступили к древу познания добра и зла, возгордились умом своим, захотели все знать, как Бог; вознамерились как бы сорвать покров, скрывающий тайны Божественной Премудрости. И, смотрите, сейчас же снисходит с неба один из стражей-хранителей этих тайн, один из служителей Божией Премудрости – Херувим, с пламенным обращающимся мечом, изгоняет прародителей из рая. Так велика ревность Херувимов, так строги они к тем, кои посягают дерзновенно проникнуть в неведомые тайны небесные! Бойтесь же испытывать умом то, чему надо верить!
Если, по словам св. Василия Великого, «одна травка или одна былинка достаточна занять всю мысль нашу рассмотрением искусства, с каким она произведена», то что же сказать о той бездне премудрости, которая открыта Херувимам? Премудрость Божия, как в зеркале отпечатлевшаяся в мире видимом, Премудрость Божия во всем строительстве искупления нашего, – вся многоразличная Премудрость Божия, в тайне сокровенная, юже предустави Бог прежде век в славу нашу (Еф. 3, 10; 1 Кор. 2, 7)…
Какая, действительно, «глубина богатства, премудрости и разума Божия» предлежит перед очами Херувимов! Недаром и именуются они «многоочитые». Это значит: от непрестанного созерцания Божественной Премудрости Херувимы сами полны ведения, а потому они видят и знают все в совершенстве, и людям обещают ведение.
Вы, конечно, знаете, что такое престол, с каким смыслом употребляется у нас часто это слово? Говорят, например, «Престол Царский» или «Трон Царский», «Царь сказал с высоты Престола». Всем этим хотят показать достоинство, величие царское.
Престол, таким образом, является олицетворением царского величия, царского достоинства. Вот и на небе есть свои Престолы, не наши вещественные, бездушные, сделанные из золота, серебра, кости или дерева и служащие лишь символами, а Престолы разумные, живые носители величия Божия, славы Божией. Престолы, преимущественно перед всеми чинами ангельскими, ощущают, созерцают Бога, как Царя Славы, Царя всего мироздания, Царя, творящего суд и правду, Царя Царствующих, как Бога Великого, Крепкого и Страшного (Втор. 10, 17).
Господи, Господи, кто подобен Тебе (Пс. 34, 10)… Кто подобен Тебе в бозех, Господи, кто подобен Тебе: прославлен во святых, дивен в славе (Исх. 15,11). Велий Господь и хвален зело и величию Его несть конца (Пс. 144, 3)… Велико и не имать конца, высоко и безмерно (Варух. 3, 24–25)! Все эти гимны величию Божию, во всей их полноте, глубине и истинности, понятны и доступны одним лишь Престолам.
Престолы не только ощущают и воспевают величие Божие, но и сами исполняются этим величием и славою, и другим дают его чувствовать, переливают, как бы в сердца людские, преисполняющие их самих волны величия и славы Божественной.
Бывают минуты, когда человек как-то особенно ясно сознает умом и с какой-то особенной силой чувствует сердцем величие Божие: раскаты грома, блеск молнии, дивные виды природы, высокие горы, дикие скалы, богослужение в каком-либо великолепном большом храме – все это часто настолько захватывает душу, так ударяет по струнам сердца, что человек готов бывает слагать и петь хвалебные псалмы и песни; перед ощущаемым величием Божиим исчезает, теряется, падает ниц. Знайте, возлюбленные, такие святые минуты ясного ощущения величия Божия бывают не без влияния Престолов. Это они как бы присоединяют нас к своему настроению, бросают в сердца наши блестки его.
О, если бы чаще посещали нас Престолы, чаще бы ниспосылали нам чувство величия Божия и собственного нашего ничтожества! Тогда не возносились, не надмевались бы мы так умом своим, как нередко надмеваемся и превозносимся, цены себе не зная, чуть не богом себя почитая.
Господствия… Вдумайтесь в это наименование. Не напоминает ли оно вам еще другого, подобного ему? «Господь»… Вот, бесспорно, откуда заимствовано и «Господствия». Значит, чтобы понять, что такое эти последние, надобно уяснить, в каком смысле употребляется наименование Господь.
Слыхали вы: в обыденном быту у нас говорят: «господин дома» или «господин такого-то имения». Что хотят выразить этим? А то, что человек, которого мы называем господином дома или имения, держит свой дом или имение в своих руках, управляет им, заботится о благосостоянии его, промышляет о нем, – «хозяин хороший», как еще говорят у нас. Так и Бог называется Господом потому, что заботится о сознанном Им мире, промышляет о нем, есть Верховный Хозяин его. «Он, – говорит блаженный Феодорит, – Сам и кораблестроитель, и садовник, возрастивший вещество. Он и вещество сотворил, и корабль построил, и постоянно управляет его кормилом». «От пастыря, – поучает св. Ефрем Сирин, – зависит стадо, а от Бога – все, что возрастает на земле. В воле земледелателя – отделение пшеницы от терний, в воле Божией – благоразумие живущих на земле во взаимном их единении и единомыслии. В воле царя расположить полки воинов, в воле Божией – определенный устав для всего». Так что, замечает другой учитель Церкви, «ни на земле, ни на небе ничто не остается без попечения и без промысла, но попечение Творца равно простирается на все невидимое и видимое, малое и великое: ибо все творения имеют нужду в попечении Творца, равно как и каждое порознь, по своей природе и назначению». И «ни на один день не перестает Бог от дела управления тварями, дабы они тотчас бы не уклонились от своих естественных путей, которыми ведутся и направляются к тому, чтобы достигнуть полноты своего развития, и каждой оставаться в своем роде тем, что есть».
Вот, в это-то господствование, в это управление Божие тварями, в это попечение, промышление Божие о всем невидимом и видимом, малом и великом, и вникают Господствия.
Для Серафимов Бог – пламенногорящая Любовь; для Херувимов – выну светящаяся Премудрость; для Престолов Бог – Царь Славы; для Господств Бог есть Господь-Промыслитель. Преимущественно перед всеми другими чинами Господствия созерцают Бога именно как Промыслителя, воспевают Его попечение о мире: усматривают и в мори путь, и в волнах стезю Его крепкую (Прем. 14, 3), со страхом взирают, как Той пременяет времена и лета, поставляет цари и преставляет (Дан. 2,21). Полные священного восторга и умиления, приникают Господствия в многоразличные заботы Божии: одевает крины сельные, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих (Мф. 6, 29), как одевает Он небо облаки, уготовляет земли дождь, прозябает на горах траву и злак на службу человеком: дает скотом пищу их, и птенцам врановым призывающим Его (Пс. 146, 7–9). Дивятся Господствия, как Бог, столь великий, обнимает всех и вся попечением Своим; хранит и бережет каждую былинку, каждую мошку, самую малейшую песчинку.
Созерцая Бога как Промыслителя – Строителя мира, Господствия и людей научают устроять сами себя, свою душу; научают нас заботиться о душе, промышлять о ней; внушают человеку господствовать над своими страстями, над разными греховными привычками, утеснять плоть, давая простор духу. Господствия нужно молитвенно призывать в помощь всякому, кто хочет освободиться от какой-либо страсти, хочет возобладать над нею, отстать от какой-либо дурной привычки, но не может сделать этого по причине слабости воли. Пусть взывает таковой: «Господствия святые, укрепите мою слабую волю в борьбе с грехом, дайте возгосподствовать мне над страстями моими!» И, верь, такое молитвенное призывание не останется бесплодным, а сейчас же от сонма Господствий послана будет тебе помощь и крепость.
Преимущественно перед всеми другими чинами, этот чин ангельский созерцает Бога как творящего многие силы или чудеса. Для Сил Бог – Чудотворец. «Ты еси Бог творяй чудеса», – вот что составляет предмет постоянного их хваления и славословия. Силы вникают в то, как «идеже хощет Бог побеждается естества чин». О, как же восторженны, как торжественны, как дивны должны быть эти песни их! Если и мы, облеченные плотью и кровью, когда бываем свидетелями какого-либо явного чуда Божия, например, прозрения слепого, восстановления безнадежно больного, приходим в неописуемый восторг и трепет, поражаемся, умиляемся, то что же сказать о Силах, когда им дано видеть такие чудеса, которых наш ум и представить не может. Да при том, они могут вникать в самую глубину этих чудес, им открыта их цель высочайшая.
Принадлежащие к этому чину ангелы созерцают и прославляют Бога как Всемогущего, «всякую власть имущаго на небеси и на земли», Бога страшного, «Егоже зрение сушит бездны, и прещение растаевает горы, ходившаго, яко по суху, по плещу морскую, и запретившаго бури ветров; прикасающагося горам и дымятся; призывающаго воду морскую и проливающаго ю на лице всея земли».
Ангелы шестого чина – самые ближайшие, постоянные свидетели Божия всемогущества, предпочтительно перед другими им дано ощущать его. От постоянного созерцания Божественной власти, от постоянного соприкосновения с нею, эти ангелы исполняются, проникаются этой властью так, как раскаленное железо проникается огнем, почему и сами становятся носителями этой власти и именуются: Власти. Власть, которой они облечены и преисполнены, невыносима для дьявола и всех полчищ его, власть эта обращает дьявольские полчища в бегство, в преисподнюю, во тьму кромешную, в тартар.
Вот почему все, мучимые от дьявола, должны молитвенно призывать в помощь Власти; о всех бесноватых, разных припадочных, кликушах, порченых – надо ежедневно молиться Властям: «Власти святые, властью от Бога вам данною, отгоните от раба Божия (имя) или рабы Божией (имя) беса, его (или ее) мучающего!»
Когда нападает на душу бес уныния, также надо молиться Властям, дабы властью своей отогнали они этого беса. С верой, в простоте сердечной призываемые, Власти не замедлят прийти на помощь, прогонят беса, и одержимый бесом почувствует себя свободным от него, почувствует простор и легкость в душе своей.
Ангелы эти так называются потому, что Богом вверено им начальство над стихиями природы: над водой, огнем, ветром, «над животными, растениями и вообще над всеми видимыми предметами». «Творец и Строитель мира, Бог, – говорит учитель христианский Афинагор, – поставил некоторых из ангелов над стихиями, и над небесами, и над миром, и над тем, что в нем, и над их устройством». Гром, молния, буря… всем этим управляют Начала, и направляют, как угодно то воле Божией. Известно, например, что молния нередко попаляет кощунников; град одно поле побивает, другое оставляет невредимым… Кто бездушной, неразумной стихии дает такое разумное направление? Начала делают это.
Видел я, – говорит тайнозритель св. Иоанн Богослов, – Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и лице его как солнце… И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю, и воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими (Откр. 10, 1–3); видел и слышал апостол Иоанн и ангела водного (Откр. 16, 5), и ангела, имеющего начальство над огнем (Откр. 14, 18). Видел я, – свидетельствует тот же св. Иоанн, – четырех ангелов, стоящих на четырехуглах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево… – им дано вредить земле и морю (Откр. 7, 1–2).
Начала имеют начальство также и над целыми народами, городами, царствами, обществами человеческими. В слове Божием есть, например, упоминание о князе или ангеле царства Персидского, царства Эллинского (Дан. 10, 13, 20). Начала ведут, вверенные их начальству, народы к высшим благим целям, которые указывает и предначертывает Сам Господь; «возводят, – по словам св. Дионисия Ареопагита, – сколько могут тех, которые охотно повинуются им, к Богу, как к своему Началу». Они предстательствуют за свой народ перед Господом, «внушают, – замечает один святитель, – людям, особенно царям и другим властителям, мысли и намерения, относящиеся ко благу народов».
Этот чин, говорит св. Дионисий, «определен для научения». Архангелы – это учители небесные. Чему же они учат? Учат они людей, как жизнь им свою устраивать по-Божьи, т. е. согласно с волей Божией.
Разные пути жизни предлежат человеку: есть путь иноческий, путь брачного состояния, есть различные роды службы. Что выбрать, на что решиться, на чем остановиться? Вот тут-то и являются на помощь человеку Архангелы. Им открывает Господь волю Свою о человеке. Архангелы знают, посему, что ожидает известного человека на том или другом пути жизни: какие невзгоды, искушения, соблазны; поэтому от одного пути они отклоняют, а на другой направляют человека, научают избирать верный путь, пригодный для него.
Кто разбился жизнью, колеблется, не знает, каким путем идти, тот должен призывать в помощь Архангелов, дабы научили они его, как жить ему должно: «Архангелы Божьи, Самим Богом определенные для научения нашего, вразумления, научите меня, какой мне выбрать путь, вонъже пойду, да благоугожду Богу моему!»
Это – самые близкие к нам. Ангелы продолжают то, что начинают Архангелы: Архангелы научают человека узнавать волю Божию, поставляют его на указываемые Богом путь жизни; Ангелы же ведут человека по этому пути, руководят, охраняют идущего, дабы не уклонился он в сторону, изнемогающего подкрепляют, падающего поднимают.
Ангелы столь близки к нам, что отовсюду нас окружают, отовсюду на нас смотрят, за каждым шагом нашим наблюдают, и, по словам св. Иоанна Златоуста, «весь воздух наполнен ангелами»; ангелы, по словам того же святителя, «предстоят священнику во время совершения страшной Жертвы».
Из числа ангелов Господь, с момента нашего крещения, приставляет к каждому из нас еще особого ангела, который называется Ангелом-Хранителем. Этот Ангел так любит нас, как никто на земле любить не может. Ангел-Хранитель – присный друг наш, незримый тихий собеседник, пресладостный утешитель. Одного лишь каждому из нас он желает – спасения души; к этому все заботы свои направляет он. И если видит нас также заботящимися о спасении, радуется, если же видит нас пребывающими в нерадении о душе своей, скорбит.
Хочешь всегда быть с Ангелом? Бегай греха, и Ангел с тобою пребудет. «Как, – говорит Василий Великий, – пчел отгоняет дым и голубей смрад, так и Хранителя нашей жизни – Ангела отдаляет многоплачевный и смердящий грех». Посему бойся грешить!
Можно ли распознать присутствие Ангела-Хранителя, когда он близ нас и когда отходит от нас? Можно, по внутреннему настроению души своей. Когда на душе у тебя светло, на сердце легко, тихо, мирно, когда ум твой занят богомыслием, когда ты каешься, умиляешься, тогда, значит, Ангел близ есть. «Когда, по свидетельству Иоанна Лествичника, при каком-нибудь изречении молитвы своей почувствуешь внутреннее услаждение или умиление, то остановись над оным. Ибо тогда Ангел-Хранитель молится с тобою». Когда же в душе у тебя буря, в сердце – страсти, ум кичливо надмевается, тогда знай, Ангел-Хранитель отошел от тебя, и вместо него бес подступил к тебе. Скорей, скорей зови тогда Ангела-Хранителя, становись на колени перед иконами, падай ниц, молись, осеняй себя крестным знамением, плачь. Верь, услышит молитву твою Ангел-Хранитель твой, придет, прогонит беса, скажет душе мятущейся, сердцу обуреваемому: «Молчи, престани». И настанет в тебе тишина велия.
О, Ангел-Хранитель, храни же всегда нас от бури, в тишине Христовой!
Почему же, кто-либо спросит, нельзя Ангела видеть, нельзя говорить, беседовать с ним так, как беседуем мы друг с другом? Почему не может явиться Ангел видимым образом? Потому, чтобы не устрашить, не смутить нас своим явлением, ибо знает он, как малодушны, боязливы и робки мы перед всем таинственным.
Пророку Даниилу однажды явился видимым образом Ангел; но, послушайте, как рассказывает сам пророк, что было с ним при этом явлении. В двадцать четвертый день первого месяца, – повествует пророк, – бытя на берегу большой реки Тигра, и поднял глаза мои, и увидел: вот, один муж, облеченный в льняную одежду, и чресла его опоясаны золотом. Тело его – как топаз, лице его – как вид молнии; очи его – как горящие светильники, руки его и ноги его по виду – как блестящая медь, и глас речей его – как голос множества людей. И смотрел я на это великое видение, но во мне не осталось крепости, и вид лица моего чрезвычайно изменился, не стало во мне бодрости. И услышал я глас слов его; и как только услышал глас слов его, в оцепенении пал я на лице мое и лежал лицем к земле, и онемел, внутренности мои повернулись во мне, и не стало во мне силы, и дыхание замерло во мне (Дан. 10, 4–6, 8–9, 15–16,17). Ангелу потребовалось нарочно ободрять пророка, дабы от страха совсем он не умер. «Даниил, – замечает св. Иоанн Златоуст, – который смущал глаза львов и в человеческом теле имел силу выше человеческой, не вынес присутствия небожителя, но повергся бездыханным». Что же бы с нами, грешными, было, если б вдруг воочию предстал перед нами Ангел, когда и пророк не мог снести светозарного явления его!
Да потом: достойны ли мы явления-то Ангела? Вот какой знаменательный случай из своей жизни рассказывает митрополит Московский Иннокентий, бывший раньше, в сане священника (о. Иоанном его звали), миссионером на Алеутских островах:
«Проживши на острове Уналашке почти 4 года, я, в Великий Пост, отправился в первый раз на остров Акун к Алеутам, чтобы приготовить их к говению. Подъезжая к острову, я увидел, что они все стоят на берегу наряженными, как бы в торжественный праздник, и когда я вышел на берег, то они все радостно бросились ко мне и были чрезвычайно со мною ласковы и предупредительны. Я спросил их: “Почему они такие наряженные?” Они отвечали: “Потому что мы знали, что ты выехал и сегодня должен быть у нас: то мы на радостях и вышли на берег, чтобы встретить тебя”.
“Кто же вам сказал, что я буду у вас сегодня, и почему вы меня узнали, что я именно отец Иоанн?”
“Наш шаман, старик Иван Смиренников, сказал нам: ждите, к вам сегодня приедет священник: он уже выехал и будет учить вас молиться Богу; и описал нам твою наружность так, как теперь видим тебя”.
“Могу ли я этого вашего старика-шамана видеть?”
“Отчего же, можешь: но теперь его здесь нет, и когда он придет, то мы скажем ему; да он и сам без нас придет к тебе”.
Это обстоятельство хотя чрезвычайно меня и удивило, но я все это оставил без внимания и стал готовить их к говению, предварительно объяснив им значение поста и прочего. Явился ко мне и этот старик-шаман и изъявил желание говеть и ходил очень аккуратно, и я все-таки не обращал на него особенного внимания и, во время исповеди упустил даже спросить его, почему Алеуты называют его шаманом, и сделать ему по этому поводу некоторое наставление. Приобщивши его Св. Тайн, я отпустил его…
И что же? К моему удивлению, он, после причастия, отправился к своему тоену и выказал ему свое неудовольствие на меня, а именно за то, что я не спросил его на исповеди, почему его Алеуты называют шаманом, так как ему крайне неприятно носить такое название от своих собратий, и что он вовсе не шаман. Тоен, конечно, передал мне неудовольствие старика Смиренникова, и я тотчас же послал за ним, для объяснения; и когда посланные отправились, то Смиренников попался им навстречу со следующими словами: “Я знаю, что меня зовет священник отец Иоанн, и я иду к нему”. Я стал подробно расспрашивать о его неудовольствии ко мне, о его жизни, – и на вопрос мой, грамотен ли он, он ответил, что хотя и неграмотен, но Евангелие и молитвы знает. Тогда спросил его объяснения, почему он знает меня, что даже описал своим собратьям мою наружность, и откуда узнал, что я в известный день должен явиться к вам и что буду учить вас молиться. Старик отвечал, что ему все это сказали двое его товарищей.
“Кто же эти двое твои товарищи?” – спросил я его.
“Белые люди, – ответил старик. – Они, кроме того, сказали мне, что ты, в недалеком будущем, отправишь свою семью берегом, а сам поедешь водою к великому человеку и будешь говорить с ним”.
“Где же эти твои товарищи, белые люди, и что это за люди и какой же они наружности?” – спросил я его.
“Они живут недалеко здесь в горах и приходят ко мне каждый день”, – и старик представил их мне так, как изображают св. Архангела Гавриила, т. е. в белых одеждах и перепоясанных розовой лентой через плечо.
“Когда же явились к тебе эти белые люди в первый раз?”
“Они явились вскоре, как окрестил нас иеромонах Макарий”.
После сего разговора я спросил Смиренникова: “А могу ли я их видеть?”
Я спрошу их, – ответил старик и ушел от меня.
Я же отправился на некоторое время на ближайшие острова, для проповедания слова Божия, и, по возвращении своем, увидав Смиренникова, спросил его: “Что же, ты спрашивал этих белых людей, могу ли я их видеть, и желают ли они принять меня?”
“Спрашивал, – отвечал старик. – Они хотя и изъявили желание видеть и принять тебя, но при этом они сказали: “Зачем ему видеть нас, когда он сам учит вас тому, чему мы учим?” Так пойдем, я тебя приведу к ним”.
Тогда что-то необъяснимое произошло во мне, – говорил отец Иоанн Вениаминов. – Какой-то страх напал на меня и полное смирение. Что, ежели в самом деле, подумал я, увижу я этих ангелов, и они подтвердят сказанное стариком? И как же я пойду к ним? Ведь я же человек грешный, следовательно, и недостойный говорить с ними, и это было бы с моей стороны гордостью и самонадеянностью, если бы я решился идти к ним; и, наконец, свиданием моим с ангелами, я, может быть, превознесся бы своею верою или возмечтал бы многое о себе… И я, как недостойный, решился не ходить к ним, – сделав предварительно, по этому случаю, приличное наставление как старику Смиренникову, так и его собратьям Алеутам, и чтобы они более не называли Смиренникова шаманом».
Нет, не явления Ангела будем желать, а станем чаще умно и сердечно обращаться к нему. Чтобы не порывать общения с Ангелом-Хранителем, необходимо ежедневно молиться ему, утром, при пробуждении от сна, и вечером, при отходе ко сну, читая положенные Православной Церковью молитвы, а также и канон Ангелу-Хранителю.
Благодарение Господу, оградившему нас ангелами Своими, и еще посылающему каждому ангела мирна, верна наставника и хранителя душ и телес наших, – слава Тебе, Благодетелю нашему, во веки веков!
Печатается по изданию: Святитель Серафим (Звездинский). Ангелы. М. Русский хронограф. 2000.
Войти с помощью соц. сетей: