Монахиня Таисия (Арцыбушева). О Владыке Серафиме

Монахиня Таисия (в миру Татьяна Александровна Арцыбушева) родилась в 1896 году в семье А. А. Хвостова, бывшего министром юстиции в 1915–1916 гг. В 1925 г. она приняла тайный постриг в Даниловом монастыре. Воспоминания монахини Таисии о Владыке Серафиме – это свидетельство сокровенной духовной жизни. В этих воспоминаниях епископ Серафим – прежде всего, старец, наделенный от Господа даром любви, утешения и предвидения. Скончалась монахиня Серафима в 1942 году.

В 11 часов я была у него. Он встретил меня серьезно, даже несколько сурово и с первых же слов стал отговаривать меня от исповеди ему.

Он сидел в кресле у стола, а я стояла рядом. «Я человек здесь случайный, – говорил он, – я могу не сегодня-завтра уехать. Какой будет для вас смысл от обращения ко мне?» Он говорил долго, наконец я сказала: «Ну что же, Владыка, прикажите мне уйти, тогда я уйду». Он быстро встал с кресла: «Грядущего ко мне не изжену вон, – произнес он с силой, – начинай исповедь».

Я исповедовалась полностью. Я рассказала все, что накопилось у меня на душе, всю мою внутреннюю борьбу последнего времени, с тоской о мире (о монашестве я ему сказала сразу), почему я чувствовала потребность в полной исповеди, о моем отношении к о. Серафиму и к о. Гурию. Рассказала и о внутреннем разногласии, идти ли к нему или нет. Когда я передавала ему об утреннем моем обращении к Царице Небесной с молитвой указать мне, идти ли мне к нему, Владыка прервал меня словами:

«И я тебе открою свои помыслы. Мне не хотелось тебя принимать. Сегодня, причастившись, я думал о тебе и тоже просил указания Божия и решил так: если ты меня дождешься в храме после Литургии, то я тебя приму, приму без оглядки, а если ты не дождешься, а просто придешь к 11 часам ко мне, то я тебе откажу». И еще сказал: «Я сразу понял, когда первый раз тебя увидал с о. Александром, что ты монахиня, и если бы ты утаила от меня, то я бы спросил при разрешительной молитве, как твое монашеское имя».

«Отчего же вы узнали это?» – спросила я. Он улыбнулся и ничего не сказал. После он часто говорил мне: «Сегодня причащаться ты подходила в шляпе, громадной шляпе с пером, я не хотел тебя причащать». Другой раз говорил: «Сегодня ты в мантии подходила, я на тебя радовался».

Владыка был в Дивеево ровно год и два месяца. Он мне разрешил бывать через день у него на домашней службе вечером. К Литургии до 8 ноября он ходил в храм, а с 8 ноября ему дали отдельную церковь, где он ежедневно служил Литургию почти уединенно. До февраля мне не было разрешено туда ходить, а с февраля 1927 года до дня его отъезда из Дивеева— 8 сентября того же года – я ходила к его Литургии ежедневно. К семи часам утра у него кончалась служба. Когда я приходила домой, дети еще спали. Мне это было очень удобно.

По его благословению я приобщалась раз в неделю. Исповедовалась у него накануне. После вечерней службы у себя он оставлял меня почти каждый раз, а иногда днем разрешал прийти и тогда говорил со мной дольше. С того времени, как я стала ходить к его Литургии, он принимал меня реже. «Литургия старца, – говорил он, – это океан милости Божией. Все можно у Господа вымолить за этой Литургией». После каждой Литургии он говорил небольшое слово. Я очень подробно записывала их, но, к сожалению, тетради мои были сожжены. Осталась лишь тетрадь записей того, что он говорил мне на исповеди. Эту тетрадку вместе с записками оставляю, если Бог даст, Алеше.

Алеше в 1926 году в сентябре исполнилось семь лет. Первая его исповедь была у Владыки. Заодно с Алешей и Серафима он согласился исповедовать. В день Ангела Алеши, 5 октября, была и первая исповедь Алеши. Владыка подарил ему книжку жития св. Алексия с надписью: «Моему самому маленькому духовному сыну в день первой исповеди. Будь маленьким всегда на зло, расти большим на добро».

Из Дивеева Владыка переехал в город Меленки по Казанской железной дороге. Я была у него там несколько раз в период 1927–1930 годов. Последний раз я была у него 26 сентября 1930 года. С тех пор я его не видала, но переписывалась. Все три года я, хотя ездила к нему не очень часто, но писала ежедневные откровения и посылала ему со случаями, которые были, кроме моих поездок. Со мной были у него два раза дети.

13 декабря 1930 года я уехала из Дивеева и поселилась в городе Муроме. Оттуда я еще имела возможность переписываться с Владыкой, посылать ему исповеди, но сама у него уже не была. Один раз оттуда к нему ездил Серафим с моим поручением.

Особое отношение было у Владыки к Литургии. Служение Литургии было для него основным делом всей жизни.

Он написал мне надпись на акафисте своего сочинения (Благодарение по принятию Святых Таин). Там были слова: «Для Божественной Литургии и солнце светит, и луна, и звезды тихий свет свой посылают, и земля дает плод свой – да будет Св. Агнец на престоле. Весь смысл жизни сей земной ни в чем ином, как в постоянном приготовлении себя к принятию Св. Таин Христовых, молитвенном подвиге, воздержании, чистосердечном покаянии. В таковом приготовлении к Св. Тайнам и в самом причащении Св. Животворящих Таин Христовых заключается весь смысл жизни христианина. Христианин должен причащаться наивозможно чаще».

В этом была основа его руководства: «Каждую минуту своей жизни помни, что ты готовишься к принятию Святых Таин. Что бы ты ни делала, делай с мыслию, что ты скоро будешь причащаться. Надо почувствовать себя черной тучей, чтобы озариться молнией Святого Причащения».

Владыка очень высоко ставил монашество. «Это святые стогны, политые потом, кровью и слезами преподобных», – говорил он. Он не был против монашества в миру. Наоборот, он всячески укреплял, поддерживал, возбуждал ревность и желание служить Богу. «Ведь не правда ли, – говорил он мне, – мы с тобой за свое монашество с радостью отдадим жизнь». О старчестве он говорил как об особом даре Божием. Не каждый духовный отец является старцем для чад своих. Бывает так, что у духовного отца много чад духовных, а старцем он для одного-двух. Это дается Богом. «Я не умею объяснить, почему это так, – говорил Владыка. «Ты хочешь познать эту тайну, – говорил он мне, – ты ходишь кругом да около старчества, но еще не проникла в эту тайну». «Когда ты получишь старца, ты будешь его чувствовать около себя всегда».

Другой раз он говорил мне: «Ты познаешь старчество, когда крест твой войдет в рамки терпения и смирения». Он учил, что кто искренно предает себя в послушание духовному отцу, тот каждое слово его считает словом Божиим. «Духовный отец по отношению к такому чаду ничего не делает и не говорит без внушения Божия». Подобное есть и у епископа Феофана в «Пути ко спасению»: «Руководитель дает всегда точное и верное руководство, как скоро руководимый предается ему всей душой и верою, – Сам Господь блюдет такого преданника». Владыка говорил, что в истинном отношении к отцу не может быть ни зависти, ни ревности, ни обиды, так как все принимается как от руки Господа. Если есть что-либо подобное – значит, нет настоящего отношения.

Он говорил, что чем откровеннее духовное чадо с отцом, чем глубже открывает раны свои, тем ближе оно делает духовного отца. Подобно матери, для которой самое неудачное, убогое дитя дороже здоровых. «Никогда не стыдись открывать грехи, – говорил он, – чем безжалостнее будешь обличать себя, тем больше будет облегчение».

Однажды я забыла ему сказать один грех, он долго просил меня подумать, вспомнить, нет ли еще чего, затем встал, накрыл мою голову омофором и сказал: «Ну, повторяй за мной, прости меня Господи за…» – и назвал мой грех со всеми подробностями.

«Мне велено тебе сказать…» – часто говорил он, и от этих слов делалось жутко.

Раз он вышел после Литургии из алтаря и, подойдя ко мне, сказал: «Мне велено тебе сказать, как она, которая причащается еженедельно, не находит в себе Божественной Росы для того, чтобы смочить порох, а наоборот, поджигает его подобно спичке. Взыщу и с пороха и со спички, но со спички больше» (это говорилось об отношениях с матерью Пети).

Другой раз вышел из алтаря с сияющим лицом и, подойдя ко мне, сказал: «Ликуй, Таисия, ликуй, пой Христос Воскресе, мне был голос о тебе, что ты спасешься!»

Он всегда говорил мне, что раз Господь, допустив мой постриг, оставил при мне детей, значит, и главное мое дело – воспитание их.

«Тебе даны две корзиночки, наполни их цветами любви к Богу, веры, христианского воспитания», – говорил он.

Как-то раз я пришла к Владыке утром с обоими детьми. Он молча взял Алешу за руку и повел к себе в моленную, поставил перед иконами и начал облачать в полное монашеское одеяние. Дал в руки крест и зажженную свечу. Все это он делал с необыкновенно торжественным видом, соблюдая полное молчание. Алеша, в то время семилетний ребенок, стоял очень смирно. Присутствовали при этом только я и Серафим. Детям казалось, что Владыка шутит с ними, Серафим попросил его: «И меня». Владыка ответил: «А тебя – нет». Я же почувствовала во всем этом, конечно, не шутку, а глубокое предсказание. На глазах у меня были слезы, которые я скрыть не могла. Другой раз Владыка велел Алеше принести ему ножницы и трижды отрезал ему волосы, потом наклонился и на ухо сказал: «А имя тебе будет… только не говори никому, даже маме». Алеша после сознался мне, что не расслышал. На исповеди Владыка мне сказал, объясняя предсказание блаженной Марии об Алеше, что он умрет на Пасху: «Неужели ты не понимаешь, что это значит… Алеша будет монахом…», потом еще прибавил одну фразу, но ее я не могу сказать. Он писал мне: «Следи за детьми, блюди их в строгости, ответ за них дашь, особенно за младшего».

Много он еще мне говорил, и его слова почти все уже исполнились.

На важные вопросы Владыка иногда отвечал не сразу. Помолчит, а потом ответит, и уже решительно, как будто получил внутреннее указание. Эта решительность очень успокоительно действовала на душу. Много любви и заботы я видела от него. Он говорил: «Ты пришла ко мне с сердцем, и я отдаю тебе кусочки сердца моего с кровью».

Как-то раз в Меленках я была у Владыки, и он сказал мне: «Знаешь, я видел тебя. Вижу, будто подхожу я к воротам Царствия Небесного. У входа стоит экспресс, почтовый поезд, автомобили, рысаки и среди них старая, белая кляча, запряженная в таратайку. Подивился я, иду дальше, вхожу и что же я вижу? Тебя, ты сидишь и облизываешься – видно, уже наелась. “Здравствуйте, Владыка”, – говоришь ты мне. А я тебе: “Как ты сюда попала?” А ты отвечаешь: “А вы видели, у ворот старая, белая кляча в таратайке стоит, так вот я на ней и приехала”».

После я спросила Владыку: «Владыка, вот вы часто даете мне надежду, что я спасусь. Как же это будет, ведь я все время столько грешу? Неужели я изменюсь?» Он не сразу ответил, а долго молчал, глядя на меня. Потом сказал: «Ты спасешься покаянием… Грешить ты будешь до самой смерти… но покаяние тебя спасет».

Другой раз в Меленках он в полном облачении после службы сказал мне (при этом правая рука у него была на сердце): «Даю тебе слово, что перед смертью ты будешь причащаться каждый день. Я упросил Господа об этом для тебя. Поверь мне, это так будет. Я не знаю, как и где это будет, но это будет. Видишь, я говорю это тебе, облаченный в полное архиерейское облачение после Литургии. В залог того, что я тебе говорю правду, вот тебе веточка», – и он вынес мне зеленую веточку из алтаря. (Веточку эту я сохранила, она лежит засушенная в тетради, где я записывала слова Владыки).

Он заповедал мне молиться о материальных нуждах святому пророку Илье. «Молись просто и проси, что тебе нужно. Пророк Илья тебе подаст все, что тебе надо».

С 27 сентября 1930 года я его не видала. В январе 1931 года в Муроме я получила от него письмо, где он мне написал: «Я помолился за тебя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, пошли чаду моему, монахине Таисии, старца по сердцу ея. Ей, ей, буди». И на полях было написано: «Милостивый Господь пошлет тебе старца по сердцу твоему, который тебе все объяснит».

Печатается по изданию: Монахиня Таисия (Арцыбушева). Записки. В кн.: Серафимо-Дивеевские предания. М. «Паломник». 2001.