Глава 12

Коста бродил бездумно по району Влахерны, что раскинулся на севере города. Здесь в последний раз он чуял на себе острый недобрый взгляд. Ему нужен Глыба, но это не тот человек, которого можно отыскать, просто поспрашивая зевак на рынке. Он таился не хуже ночного хищника, общаясь с подчиненными только через цепочку близких людей.

— Я сошел с ума! Я сошел с ума! — повторял Коста, день за днем обходя районы за стеной. Как-то раз он снова почувствовал на себе тот самый взгляд, но тогда взгляд скользнул в сторону. Косту несколько раз вели, но он всегда уходил, не желая сдавать врагу место своего обитания.

— Шевельнешься, убью! — услышал он негромкий голос. Куда-то в район почки уткнулся нож, делая требование чрезвычайно настойчивым. — Пойдешь с нами.

— Я не побегу, — ответил Коста. — Веди меня к нему.

— Вот даже как? — человек сзади удивленно выдохнул, обдав пана майора запахом лука и чеснока. — В сумке что?

— Это для него, — коротко ответил Коста. — Откроешь — умрешь.

Он увидел краем глаза Миху, который шел в сотне шагов, прячась за телами горожан. Бывший босяк оделся в простую тунику и растрепал прическу, став похожим на одного из сотен трудяг, которые жили за стеной. Коста знал, что у Михи с собой пара коротких ножей и бритва из словенского булата. С недавних пор она вошла в моду у ночного народа, потому как бриться ромеи перестали. Они все как один отрастили бороды, подражая своим императорам. Бритвы прижились как родные, и управлялся Миха с этим немудреным оружием мастерски. У уличного мальчишки оказался отличный глазомер и реакция дикой кошки. Впрочем, на улице много таких. Слабые дохнут в первую зиму.

Где-то здесь же, совсем рядом, за ним идут егеря Волка, притворяясь рыбаками и поденщиками. Там были и такие, не удивлявшие могучей статью, но жилистые и быстрые, незаметные в толпе. Они шли за ним и вокруг него, прикрывая пана майора, который поставил на кон свою собственную жизнь. Ведь если он ошибся, то смерть его будет очень небыстрая, и до невозможности неприятная.

Они пришли довольно скоро. Глыба обитал здесь же, во Влахернах. Это единственное, что Коста смог узнать о нем. Потому-то он и крутился там все последнее время. Они лезли через дыры в заборах, резко меняли направление, и даже один раз прошли насквозь какую-то харчевню. Проклятье! — думал Коста. Егеря уже потеряли его. Они чужаки в этом городе. Вся надежда теперь только на Миху. Он знает тут каждую подворотню.

Неприметный дом, один из сотен, что стояли здесь, располагался недалеко от Золотого Рога, и Коста мог бы поставить голову на кон, что соседние дома принадлежали тому же хозяину. Скорее всего, они соединялись подземным ходом, откуда можно было выскочить к причалу, и ускользнуть на рыбацкой лодке.

Косту втолкнули в подвал, толщина сводов которого не оставляла ни малейших сомнений в серьезности происходящего. А крюки на стене и вовсе лишали последних иллюзий. Крюки выглядели потертыми, и явно не раз использовались по назначению.

— Ты искал встречи. Зачем? — услышал Коста негромкий голос.

Глыба оказался совсем не таким, как его представляли. Тот громила, которого пару раз провели по улицам под его именем, служил всего лишь ширмой. Плохо! Совсем плохо! Ночной хозяин показался во плоти, а это значит, что у него всего одна возможность остаться в живых.

— Говори! — нажал Глыба. — Ты крутился по району, зная, что я тебя убью. Ты наплел чуши Фоке, этому мелкому шакалу. Кстати, это он тебя сдал. Удивлен?

— Нет, — покачал головой Коста, — не удивлен. Я очень на это рассчитывал. Но он хотя бы сторговал свою свободу за мою голову? Если нет, значит, я совсем не разбираюсь в людях.

Глыба расхохотался, а его смех ударился о каменные своды, породив глухое, зловещее эхо.

— Он даже сверху немного попросил. Представляешь, каков наглец? Но мы сошлись, что если он мне тебя отдает, то я прощу его долг. Тебя видел один мальчишка из моих, но только мельком. А прошлой зимой он помер от простуды. Так что показал на тебя именно Фока.

— Какой, однако, хороший человек, — задумчиво произнес Коста. — Так приятно, когда люди оправдывают ожидания. Он получил бы свободу в любом случае. Или от меня, или от тебя.

— Переходи к делу! — нетерпеливо произнес Глыба.

— Открой суму, — Коста кивнул на собственную поклажу, которую небрежно бросил на угол стола.

— Матерь божья! — выдохнул Глыба, с тупым недоумением разглядывая кошель с золотом и какой-то свиток. — Что это значит, парень? И что помешает мне прирезать тебя прямо сейчас?

— Отвечу по порядку, — сказал Коста, унимая биение сердца. Он ждал!

— Итак, первое, — продолжил он. — Это кошель с тысячей солидов. Второе. Рядом лежит купчая на дом в Севилье.

— Почему в Севилье? — несказанно удивился Глыба, пропустивший гораздо более существенные вопросы.

— Тебе придется уехать отсюда, — терпеливо ответил Коста. — И как можно дальше. Прикормленная стража больше не даст тебе тут работать.

— Это значит, что это всего лишь задаток, — утвердительно произнес Глыба из полутьмы. Коста так и не мог разглядеть его толком. Он видел только широкие покатые плечи и бычью шею.

— Общая цена контракта — пятьдесят тысяч, — согласно кивнул Коста. — Ты их получишь, а потом уедешь отсюда навсегда.

— Я давно не верю в сказки, парень, — подался вперед Глыба. — Что помешает мне прирезать тебя, забрать эту тысячу и жить как раньше?

— Времена меняются, — пояснил Коста, когда услышал спасительный шум за дверью. — А прирезать ты меня не посмеешь. Мои люди уже здесь. Если отсюда не выйду я, не выйдешь и ты.

— Это был верный человек, — скучающим голосом произнес Глыба. — А вы его убили.

— Итак, — Коста сцепил пальцы в замок, — Пятьдесят тысяч солидов и дом в Севилье. Такова цена. Ты согласен?

— Только если услышу все подробности, — ответил Глыба так спокойно, как будто не его человек сейчас лежал за дверью с перерезанным бритвой горлом. — И не раньше.

Огромная процессия афонских монахов растянулась на несколько сотен шагов. Нестарые мужи, чьи лица были укрыты капюшоном до подбородка, брели от порта Юлиана в Константинов город, рассекая толпу, словно нос нурманского драккара. Они несли заплечные мешки со своими немудреными пожитками. Впереди них шел молодой, заросший густой бородищей монах с колокольчиком. Толпа оборачивалась на звон, пялилась удивленно и расступалась в сторону. Не в последнюю очередь из-за жуткого смрада, что шел от процессии.

— Разойдитесь, люди добрые! — вещал зычным голосом монах. — Неизвестная хвороба поразила нас, грешных. Идем мы на патриаршее подворье, чтобы испросить благословения! Только оно исцелит нас!

Толпа прыснула в стороны, зажимая носы, и очень скоро полторы сотни монахов подошли к патриаршему двору, что располагался в монастыре святого Георгия, неподалеку от Августеона и Большого цирка. Стук в ворота удивил местных насельников и стражу, что стояла здесь, но бородатый монах не растерялся и ужом пролез во двор.

— Спаси нас, господи! Добрались, наконец! Где святейший?

— Службу проводит, — растерянно ответил старичок в сутане, который все шире раскрывал глаза по мере того, как двор заполнялся крепкими мужами, от которых несло какой-то падалью. — А чем это воняет так гадостно? — спросил он, растерянно переводя взгляд с одного монаха на другого.

— Непонятная хвороба поразила нас, — любезно пояснил брат с колокольчиком. — Вот, звоню, чтобы люди не заразились. У двоих братьев желвак в паху набух. Опасаемся, как бы не чума это была. Жаждем благословения патриарха нашего Пирра получить. Только оно исцелит нас.

— Да чего вы приперлись сюда, окаянные! — взвизгнул старичок и отпрыгнул в сторону со скоростью испуганной лани. — Вон отсюда убирайтесь! Вон!

— Да неужто ты в помощи страждущим откажешь? — несказанно удивился его собрат. — Не по-христиански это! Впрочем, ты можешь за нас в своей келье помолиться.

— Аспиды проклятые! — верещал старик, показавший неимоверную для его лет скорость. — Да чтоб вам пусто было! Братья! По кельям прячьтесь! Чума-а-а! — услышал Миха (а это был он) из коридоров монастыря. Стража тоже куда-то сбежала, хоть и был ее тут неполный десяток. Не нужно больше. Дворцовый квартал охраняло пять тысяч мечников, чьи посты стояли каждую сотню шагов.

— Василевса убили! — раздался вдруг на улице протяжный крик, полный тоски, а за ним еще один, и еще.

— Убили! Пропали мы, несчастные! — голосили за воротами, и эти слова, словно пожар, побежали по всему городу, проникая в каждый дом и в каждую лавку.

За воротами заметались какие-то люди, зазвенели амуницией исавры-экскубиторы, а красавцы-схоларии, не понимая, что за шум, перекрыли входы и выходы во дворцы. Где-то вдалеке ударил набат, знаменуя собой самое страшное, что могло случиться в Константинополе — бунт черни. Бунт, который всегда начинался на ипподроме, а заканчивался резней и грабежом купеческих складов. Странные паломники перекрыли ворота монастыря толстым брусом, а потом с видимым облегчением выбросили из-за пазухи куски гниющего мяса. В один миг они превратились в воинов, занявших все входы и выходы. Откуда-то у них в руках появились длинные ножи, спрятанные до этого под рясами.

— Первый, второй и третий десяток за мной! — скомандовал Миха и вошел в крыло монастыря, что служило покоями патриарха.

Воины, которые следовали за ним, хватали всех встречных монахов, вязали их, затыкая рты и сажали в трапезной. Впрочем, большая часть уже спряталась в кельях, где воины их и запирали, расставляя собственных часовых. Стражников, охранявших подворье, скрутили тоже. Они и понять ничего не успели. Бедолаги не ожидали такой подлости.

— Сакелларий кто? — Миха прохаживался вдоль ряда монахов, глядевших на него волком.

— Гореть тебе в аду! — выкрикнул один из них, брызгая во все стороны слюной. — Святую обитель ограбить решил!

— С чего бы это мне гореть? — Миха даже немного обиделся. — Из имущества обители никто и ржавого гвоздя не тронет. А что касается грабежа, то здесь не церковные деньги сложены, святой отец. И ты это лучше меня знаешь. Ключи давай сюда!

— Не дам! — завизжал сакелларий. — Хоть режь меня! Проклинаю тебя, безбожник! Анафему тебе пропоют! Так и знай!

— Да плевал я на твою анафему, — хмуро посмотрел на него Миха. — Ты и патриарх твой — проклятые еретики-монофелиты. Я подотрусь анафемой твоей! Я истинно православный, и верую так, как мне отец покойный завещал и старцы афонские. Они вашу ересь не приемлют тоже. Так что пасть закрой, сволочь, пока я зубы тебе не вышиб.

— Ключи не отдам, — насупился монах. — Лучше убей меня!

— Кузнеца сюда! — вздохнул Миха, добрым словом помянув про себя Косту, который нечто подобное предполагал с самого начала. И в том списке, который он отдал Вацлаву Драгомировичу, кузнец фигурировал. И не абы какой, а немой. Для Тайного Приказа это проблемой не стало. Отыскали и такого.

— Ищем запертые двери и вскрываем их по очереди, — скомандовал Миха и пошел по коридору, показывая жестами кузнецу, что нужно сделать.

Большую часть запоров вынесли ударом плеча, а вот последняя дверца не поддалась. Низкая, в три локтя с половиной, окованная медным листом, она располагалась в опочивальне патриарха. Ей-то и занялся кузнец, который достал из поясной сумы свою снасть. Кузнецы делали замки, и они же могли их открыть, подобрав нужную бородку.

А за стеной монастыря творилось форменное безумие. Горожане, потрясая кулаками, шли в цирк, где и бесновались, требуя показать им императора Константина. Пока бунта не было, а значит, еще не лилась кровь. Но это только пока. Мечники-исавры занимали все подходы к дворцам, приготовившись отражать атаку разъяренных болельщиков, забывших на этот раз свои распри. И синие, и зеленые сегодня оказались заодно. Недовольство черни часто заканчивалось ничем, и командиры дворцовой стражи прекрасно знали нрав горожан. Да и император был еще живой, и прямо сейчас спешно одевался, чтобы по длинной галерее, соединявшей Большой дворец с ипподромом, пройти в кафизму, роскошно убранную императорскую ложу. Он выглядел очень слабым, но свой священный долг осознавал, а потому шел к народу, похожий на бледную тень. Его поддерживали под локти два евнуха. Император Константин III, муж двадцати девяти лет от роду, был совсем плох.

А в монастыре великомученика Георгия замок в патриаршей келье поддался, наконец, злоумышленникам и впустил их в святая святых империи. В место, где стояли сундуки, полные золотой монеты. Сколько тут было, никто не знал, а потому Миха сказал взводному:

— Стах! Заплечные мешки сюда! И первый десяток в помощь!

Немой кузнец, который даже за сердце схватился, увидев такое богатство, понял команду правильно. Он взял в руки ломик и начал срывать замки с сундуков один за другим. А их тут оказалось множество, больших и маленьких. У воинов в руках появились деревянные черпаки, которые они наполняли доверху, снимая излишек ладонью. Примерно пять сотен за раз. Двадцать черпаков в каждый. Когда мешок, оказавшийся внутри кожаным, наполнялся доверху, Миха завязывал его намертво хитрым узлом, да так, что узел тот можно было только разрезать.

Воины подходили по одному и, крякая от натуги, надевали мешки на плечи. Десять тысяч солидов — это вам не лягушонок в луже пукнул. Взрослая баба, если окажется тоща, может весить столько же. Миха же в это время делал пометки острой палочкой на восковой табличке. Он считал.

— Один миллион шестьсот семнадцать тысяч пятьсот… пятьсот с чем-то! — бурчал он. — С чем-то! С чем-то??? Золото ковшами считаем! Да чтоб я сдох! Уходим! Время!

Они долго возились тут, пока народ бесновался в цирке. Могучий кузнец даже взопрел, вскрывая один сундук за другим. А в городе уже вовсю бил набат, ведь пока добрые горожане ликовали, увидев живого и почти здорового василевса, бродяги и босяки, вылезшие изо всех щелей, начали грабить дома самых богатых купцов и склады в восточных портах. Дворцовая стража бросилась туда, где уже полилась кровь и загорелись первые дома. Ночной хозяин города начал отрабатывать контракт, пустив в расход всю свою армию.

Монахов и стражу связали, монастырь заперли, а толпа ряженых егерей двинула на запад, в Юлианову гавань, где их ждал огромный пузатый зерновоз. К нему-то и пошли воины Тайного Приказа, увидев, как с него сбросили сходни.

— Ничего не забыл, паренек? — услышал Миха негромкий голос позади.

— Товар покажи, — повернулся он к солидному, и даже благообразному человеку в неплохом таларе поверх шелковой туники. Глыба выглядел как торговец средней руки. Не богач, но и уж точно не бедняк. Купец, каких много в каждом порту.

— Смотри, — усмехнулся тот.

Двое крепких, бандитской наружности, мужиков вывели вперед Косту, прижав к его бокам внушительных размеров ножи.

— Товар устраивает, — без тени улыбки кивнул Миха и махнул рукой. Пятеро воинов молча сбросили свои мешки с плеч к его ногам и поднялись по сходням на корабль.

— Сорок девять тысяч. Пересчитывать будешь? — все так же серьезно спросил Миха, а мнимый торговец вскрыл каждый мешок, сунул туда руку и кивнул своим людям. Косту толкнули в сторону Михи.

— Поверю на слово, — ответил Глыба. — Пока, парни! С вами было приятно иметь дело. Хотел было прирезать вас на прощание, но не стану. Боюсь, не уйти мне, слишком уж вас много. Если эти люди — монахи, то я Сигурд Ужас Авар. От них же кровью за милю разит.

— И тебе не хворать, — помахал рукой Коста удаляющимся головорезам, груженым императорским золотом. — Уф-ф!

Коста сел на прямо на землю, ноги его не держали. Он махнул рукой, и зерновоз ударил веслами, чтобы уйти в море и уже там поставить парус.

— Думал, помру от страха, — честно сказал он. — Нет, ну до чего острожная сволочь. Заложника ему подавай. Неужели такому достойному человеку, как я, нельзя поверить на слово, а? Корабль его отследили?

— А то! — усмехнулся Миха. — Легко! Он в западных портах такой один был.

— Который в Севилью плывет? — уточнил Коста.

— Да вот еще, — фыркнул Миха. — Он же не дурак. Корабль его поплывет в Газу. И во всех портах на этом берегу нашелся всего один хеландий, который наняли две недели назад. Он стоит пустой, без товара, и отплывает как раз сегодня. В восточных портах мы искать не стали. Он не пойдет с такой кучей золота через весь город, где начался бунт.

— Вина! Еще вина неси! — орали в трюме шестеро мужиков, пьяных от невиданной удачи, что свалилась на их головы. Они ведь не верили. До самого последнего момента не верили. И лишь когда Константинополь оказался в миле от кормы корабля, на них накатило бесшабашное веселье. А еще они увидели пару бочонков вина, которое команда приберегла для себя, и не утерпели.

— Сорок нуммиев за кувшин, господа, — сказал матрос, щеголявший довольно заметным акцентом. Впрочем, на это никто ни малейшего внимания не обратил. В портах какой только сволочи не встречалось. В разных концах империи говорили по-своему.

— Неси, — Глыба бросил на стол горсть мелкого серебра, которое матрос собрал с униженными поклонами.

Кувшин появился через минуту, а еще через минуту оказался пуст. Матрос, который вскоре любовался на шесть трупов с синеватыми лицами, усмехнулся, обнажив неполный набор зубов. Он сказал сам себе.

— Ну надо же! Думал, придется ночью прирезать. А тут вон оно как удачно получилось.

Он поднялся на палубу и приказал бледному, как мел, кентарху корабля.

— Тела в море! А потом к берегу правь! К Галате пойдем!

Перепуганный командир хеландия торопливо закивал и погнал в трюм матросов. Этот человек пришел к нему за час до отплытия и произвел на него такое сильное впечатление, что несчастный моряк тут же согласился взять его на борт. Тем более что жутковатый гость бросил ему полный кошель серебра, который перекрывал его потери примерно втрое.

Совсем скоро корабль вошел в залив Золотой Рог, медленно взбивая веслами спокойную, словно в пруду воду. Хеландий жался к восточному берегу, где не было портов, а значит, не было и чиновников-коммеркиариев. Ближе к северной оконечности залива от берега сорвалась небольшая лодчонка и направилась к кораблю.

— Мне пора, — любезно ощерился Волк и бережно передал мешки с золотом Косте и Михе. — Бывайте, парни! — это он сказал матросам.

— Ну, с богом! — выдохнули Коста и Миха и поплыли к берегу, заросшему густым лесом. Места там были пустынные, ведь именно здесь прятались славяне на своих лодках-однодеревках во время последней осады Константинополя.

— Ну и что мы со всей этой кучей делать будем? — спросил Волк, озадаченно глядя на гору золота, что причиталась ему лично. На каждого вышло по шестнадцать с половиной тысяч солидов. Огромное состояние, иному сенатору впору.

— Закопать надо, — ответил Коста. — Деньги это честные. Мы их у вора и душегуба взяли, но что-то мне подсказывает, что болтать об этом не стоит.

— Да и я тоже так думаю, — почесал башку Волк. — И вроде клятву не нарушил, и вроде как лучше скромность проявить. Расходимся и прячем, потом разбегаемся. Если понадоблюсь, найдете. Я в Константинополе до осени остаюсь с десятком парней.

— Это еще зачем? — удивились Миха и Коста.

— Много будете знать, скоро состаритесь, — ласково ощерился Волк. — Хотя нет… Даже состариться не успеете.

— Значит, расходимся и закапываем, — кивнул Коста. — Как же мне это донести только? Перебежками потащу!

— Слушай, — спросил его Миха. — А все-таки, что мы с такой кучей золота делать будем, а? Ведь не может такое богатство из ниоткуда взяться! Вопросы пойдут. Скажи, хозяин! Ты же точно знаешь, что делать нужно!

— Знаю, конечно, — ответил Коста. — Я скоро женюсь. И моя невеста будет очень, очень, очень богата. Даже богаче, чем я.