Глава 23
Дела минувшие
Колдовство некроманта зацепило рикошетом Кижа и выбило из него дух. Мертвец лежал на крыше дормеза на спине и бессмысленно пялился в голубое небо. Пришлось срочно приводить его в чувство — я положил руку ему на голову и влил порцию силы. Раз, другой, третий. Пока Киж не начал вяло шевелиться, а после заморгал и приподнялся на локтях. Я залез к нему в карман, вытащил фляжку и влил рот мертвеца несколько глотков.
— Я фам, — Киж замотал головой, выдернул фляжку у меня из рук и приложился к горлышку.
— Любите вы, Константин Платонович, — печальным голосом укорил он меня, — всякую непонятную всячину подбирать на дорогах. То кота вашего великанского. То некроманта в рясе. Честное слово, выбрали бы что-то безопасное. Девиц, к примеру, коллекционировали.
— Девиц? — я засмеялся. — Это ты Сашке с Таней давно под руку не попадался. Быстро поймёшь, какие они безопасные. Да и Диего не подарок была, если помнишь.
Киж тяжело вздохнул.
— Вы, Константин Платонович, с вашим Талантом любую идею испортить можете. А ведь…
— Ёрничаешь, значит, существуешь, — я хлопнул его по плечу. — Хватит лежать. Спускайся и поехали, домой очень хочется.
Киж оказался на земле быстрее меня — просто спрыгнул с крыши, оставив на земле глубокие отпечатки сапог.
— Константин Платонович, я лучше на козлах сяду, с Ермолайкой. Проветрюсь, отдышусь после драки.
— А ты, часом, не струсил, Дмитрий Иванович? Испугался инока?
Поджав губы, Киж распахнул дверь и забрался в дормез, а следом за ним и я.
* * *
Монах-некромант не спал. Развалился на сиденье и с усмешкой наблюдал за нами. Его заметно веселило, что Киж специально отсел подальше и старался не смотреть в его сторону, но всё же изредка бросал короткие взгляды и тут же отворачивался. Кстати, сейчас Талант в нём ощущался вполне явственно — тяжёлый, тёмный, неподвижный. Будто огромный гранитный валун под водами бурной реки. Пожалуй, скромный инок уделал бы покойного Голицына одной левой.
Едва мы тронулись, Киж в очередной раз зыркнул на монаха и заявил:
— Я вас вспомнил, отец Лукиан. Вы встречались однажды с Василием Фёдоровичем в Петербурге. Вы тогда были в партикулярном платье, а не в рясе.
— Может быть, — монах кивнул, — а вот я тебя не помню, уж извини. Мертвяки мне все на одно лицо. Это Васька любил с вами возиться. А я считаю — раз умер, будь добр лежи тихонько в могиле, а не бегай среди живых. Хочешь, упокою тебя? Да не бойся, не больно сделаю.
— Нет!
Я думал, Киж прямо на ходу выпрыгнет из дормеза.
— Не надо так шутить, — я сдвинулся на сиденье, чтобы прикрыть Кижа в случае чего, — упокаивать Дмитрия Ивановича я не дам.
Монах рассмеялся, словно услышал удачную шутку.
— Ну раз нет, пусть поделится флягой. Давай-давай, я отсюда слышу, как в ней булькает.
Он протянул руку, и Киж, облегчённо выдохнув, вложил в толстые пальцы-колбаски фляжку. Монах вытащил пробку, хорошенько приложился к горлышку и занюхал рукавом подрясника.
— Ух, добро. А ты, мертвяк, хорошо устроился, ничего не скажешь. На, — он бросил флягу обратно, — тебе тоже оставил. Выпей и не трясись, не буду я тебя упокаивать. Есть у меня принцип: всё делать только добром, по желанию.
— А опричников вы тоже добром убили?
— И их добром, — монах счастливо лыбился, потешаясь над нами. — Ежели человек угрожает некроманту — он дурак и добровольный смертник.
Пожевав губами, Лукиан качнул головой.
— Эх, мало нас осталось. Уважения ни у кого к нам нет, забыли, как раньше было.
— Раньше, это когда?
— Так при Иоанне Васильевиче. Я у него воеводой был в опричном войске. В настоящем, а не как сейчас. — Прикрыв глаза, монах улыбнулся. — Ух, времечко было! Зажигали так, что огонь до неба стоял.
— А в монастырь вы потом пошли, чтобы грехи замаливать от этого зажигания?
— Я? Я сам никуда не ходил, — он наклонился ко мне и спросил чуть тише: — Чёрного песку уже заработал?
Я кивнул.
— Представь, чадо, что я с ним увлёкся. Чуток совсем. Так, что на пару тысяч лет хватило бы.
Мы встретились взглядами, и я отчётливо понял — не врёт. Ни капельки. В глазах старого некроманта стояли долгие прожитые годы, а впереди ждала череда ещё длиннее. Я физически ощутил массу чёрного песка в его часах. Много, очень много.
— Дай-ка мне ещё раз глотнуть.
Монах потянулся и отобрал у Кижа фляжечку. Тому оставалось только ревниво смотреть, как покушаются на его добро. Но возражать он не рискнул.
Лукиан пил мелкими глотками, дёргая кадыком на массивной шее.
— Да, перестарался тогда, — продолжил он, вернув Кижу его «прелесть», — особенно в Новгороде. Так, что Иоанн Васильевич лично меня посохом отходил. Ох и силён был Певчий царь. Чуть дух из меня не вышиб, потом неделю подняться не мог. А как в себя пришёл, Иоанн Васильевич отправил меня в Соловецкую обитель на покаяние. Приказал сто лет, ни часа не пропуская, молиться да поклоны бить, пока грехи не отмолю.
— Сто?
Некромант пожал плечами. Мол, что здесь такого? Сто лет больше, сто лет меньше, какая разница?
— Не подряд, правда, вышло. Царь меня вызывал и турка бить, и поляков. Возле Молодей, помню, хорошую жатву собрал.
Я закашлялся, сообразив, какую именно «жатву» он имел в виду. Но выражение запомнил: через много лет уже я буду так говорить про битву при Кунерсдорфе.
— А как царя убили…
— Отец Лукиан, погодите. Иоанна Васильевича убили?
— Убили, — монах кивнул. По его лицу промелькнула тень, будто он вспомнил что-то плохое. — Годунов меня в Москву вызвал, чтобы найти виновного. Да только в дороге напали люди Бельского: положили всю свиту, что за мной приезжала, да сами в землю легли.
Вздохнув, монах кинул взгляд на Кижа, но фляжку просить не стал.
— Я махнул рукой да и назад в обитель воротился. Слово дал на сто лет, значит, должен до дня исполнить.
Мне представилось, как в России кипит Смута, убивают Годунова, выползают Лжедмитрии, Минин и Пожарский собирают ополчение, Земский собор выбирает новую династию царей, а в келье всё это время замаливает прошлые грехи некромант.
— А после, как прошли сто лет?
— Остался в обители, — Лукиан улыбнулся, — привык я за это время к тишине и покою. Никто не тревожит, не пытается в интриги втянуть, убийц не подсылает, яд не подсыпает. Лепота!
— Приняли постриг, — я кивнул ему в ответ.
— Зачем? — некромант искренне удивился. — В церковь мне ходу нет, так простым послушником и остался. Только об этом за давностью лет и не помнит никто. Я столько игуменов пережил, что лучше любого в делах обители разбираюсь. Советоваться ко мне ходят, старцем называют.
Он расхохотался, хлопая по коленям.
— Из Петербурга гонцов шлют каждый год, просят покойников важных расспросить. Обычно я их посылаю, — монах сделал выразительную паузу, — обратно. А тут прямо в ногах валялись: говорят, молодого да несмышлёного отрока научить надо, Васькиного племянника. Не выдержало сердце моё, решил наставить тебя на путь истинный в заплечных делах.
Увидев, что я не слишком доволен, он снова засмеялся:
— Не боись, человече. Покойников допрашивать ты сам научишься, если захочешь. Я с тобой о другом говорить буду.
Резко подавшись вперёд, Лукиан схватил меня за ухо и притянул к себе. Лицом к лицу, мы вглядывались друг в друга, а Таланты «принюхивались», отчего эфир между нами сгустился и потрескивал.
— Она, — монах сделал страшные глаза, так что стало понятно, кого он имеет в виду, — за тебя тоже просила. Пророчит тебя в главные работники, а мне отдых обещает дать. Так что учить стану за совесть, понял? А не будешь стараться, так…
На меня накатила злость. Да какого рожна! Здесь вам не Сорбонна, в конце концов. Я поднял руку, сжал его ладонь и с силой отвёл.
— Ещё раз вы ко мне прикоснётесь, отец Лукиан, и я не посмотрю на вашу рясу.
Лукиан прищурился.
— Не боишься, что я тебя в бараний рог согну, отрок?
Я пожал плечами.
— Это мы ещё увидим, коллега. Но крутить уши вы будете послушникам в монастыре, а не мне. Я понятно объясняю?
Несколько секунд он смотрел на меня, а затем отстранился и заржал как конь.
— Точно! Один в один Васька! Ахаха! Точно его кровушка да характер!
Он покатывался со смеху, мотая головой и гогоча.
— Племянник, значит? Ну Васька, ну молодец!
От души насмеявшись, Лукиан вытер пальцами набежавшие слёзы и уже серьёзно сказал:
— Молодец, будет с тебя толк. Так и надо — приказывать некроманту только Она может. Жаль, Васька ради службы гнуться начал, вот и кончил плохо. Беру тебя в ученики, Константин.
Лукиан огладил ладонью бороду и зевнул, перекрестив затем рот.
— Устал я с тобой лясы точить. Подремлю, пока не приедем.
Откинувшись на сиденье, он закрыл глаза и через минуту захрапел богатырским басом на весь дормез.
* * *
Едва дормез подъехал к Злобино, я дал себе зарок — всеми силами отказываться от любых поездок хотя бы пару месяцев. Надоело! То одно, то другое, дайте, ёшки-матрёшки, побыть дома. Я в конце концов в ссылке, должен сидеть безвылазно в имении. Да, так и буду всем говорить. Максимум, в Муром на бал съезжу, чтобы девчонок порадовать.
Экипаж въехал в усадьбу, подкатил к крыльцу, и Киж сразу же кинулся наружу. Его страшно раздражало соседство с монахом-некромантом, и последний час он сидел как на иголках. Я толкнул Лукиана, сказал «приехали» и тоже выбрался наружу.
— Костенька!
По ступенькам спускалась Марья Алексевна.
— А я как чувствовала, что ты едешь, — княгиня порывисто обняла меня. — Я уже места себе не находила. Думала, куда тебя отправила, прямо зверю в пасть! Нет, больше я тебя к князю не отпущу…
— Я тоже рад вас видеть, Марья Алексевна. Да я и сам не поеду — боюсь, на похороны князя меня не пригласят.
Она отстранилась и пристально вгляделась мне в лицо.
— Ты не шутишь?
— Какие шутки, Марья Алексевна.
Охнув, она снова обняла меня.
— Дура я старая. Зачем только подбила тебя на такое дело.
— Успокойтесь, Марья Алексевна, всё хорошо.
Дормез громко скрипнул, выпуская наружу отца Лукиана.
— Красота-то какая! — возгласил он, широко потягиваясь. — Лепота!
Марья Алексевна отодвинула меня в сторону, впившись в монаха тяжёлым взглядом.
— Кость, а Кость!
— Что…
— Ты кого привёз, а?
Княгиня двинулась вперёд, снимая с пояса веер.
— Ты кого притащил?
Увидя приближающуюся с явно недобрыми намерениями княгиню, монах удивлённо поднял бровь.
— Ты кто будешь, отроковица?
— Я кто буду? Не помнишь, значит? Сейчас напомню. Так напомню, что ты до конца дней меня не забудешь!
Вокруг княгини клубился эфир, складываясь в тугие канаты. Сила так и хлестала из её пробудившегося Таланта, вставая над ней занесённой лапой. Некромант в долгу не остался. Его жуткий Талантище пробудился и вынырнул в реальность тяжёлой тушей.
Думаю, столкнись они в магической драке, от усадьбы не осталось бы и головешки. К счастью, Марья Алексевна не стала швыряться заклинаниями. Она просто отвесила веером Лукиану оплеуху.
— Забыл? Забыл?! Сейчас вспомнишь всё, подлец!
Лукиан опешил. Он попытался прикрыться руками, не применяя магию, но это помогло мало.
— Я тебе сейчас всё припомню, монах липовый. Я тебе покажу шуточки твои дурацкие! Ты за всё ответишь, пёс смердячий!
Монах пятился от неё вокруг дормеза, а княгиня продолжала лупцевать его веером. Простая вещь давно бы сломалась, но в изящной вещице, отделанной слоновой костью, было столько эфира, что ею можно было проломить крепостную стену небольшого замка.
— Вот тебе! Вот тебе! Получай, ирод!
Мне надоело это представление. Не доставая small wand, я пальцем начертил в воздухе Знак воды и швырнул на землю между скандалистами. Мелкая водяная пыль взметнулась вверх фонтаном, мгновенно охладив обоих.
— Марья Алексевна, разрешите представить вам, — я сделал вид, что ничего не произошло, — отца Лукиана. Моего нового наставника по магической науке.
— Отец Лукиан, разрешите представить вам княгиню Марью Алексевну. Мою… ммм… наставницу и ближайшего друга.
Лукиан несколько раз моргнул, отступил на шаг и низко поклонился.
— Прости меня, Марьюшка, дурака старого. Не думал, что помнишь до сих пор. Ей-богу, не желал тебя обижать тогда.
Княгиня холодно посмотрела на монаха и ткнула его пальцем в грудь.
— Даже не подходи ко мне, Лукьян. Чтоб глаза мои тебя не видели!
Она развернулась и быстрым шагом удалилась в дом.
