Но я извлеку уроки из ошибок прошлого

2010-е годы. Один из них.

То, что написано здесь, – правда. Моя правда. Все совпадения прошу считать случайными. Я специально не называю имен. Будем считать это вольной интерпретацией событий, не претендующей на документальность. На документальность претендуют последствия.

Вам когда-нибудь приносили чай в общественный туалет? А мне приносили! Вот какую великую награду можно получить за самую малость. Надо всего лишь сгореть на работе.

У меня были все шансы избежать этого счастья, я даже вовремя ушла из журналистики. Сначала писала про криминал, а потом – про острое, про родное социальное. Взяла интервью у любимых музыкантов и актеров. И уволилась.

Это казалось проще, чем придумывать новое оправдание своей невозможности явиться в редакцию. Не могла я сказать: «Простите, сейчас я в панике», – поэтому отговаривалась: простудилась, у меня плюс сорок. Плюс сорок было за окном на солнце. А во мне очередная бессонная ночь и страх панической атаки играли что-то блюзовое на потрепанных нервах и струнах души. Чтобы не признаваться в правде, я готова была простужаться до полусмерти на один день и чудесным образом исцеляться за 24 часа. Потому что журналист должен быть стойким, острым на язык и приносить домой большую зарплату. Про третье я погорячилась, конечно. Но однажды решилась и ушла из профессии, чтобы не вернуться в нее никогда.

Под словом «никогда» я подразумеваю пару-тройку лет. Однажды в разгар моего спокойного трудового дня в спокойной библиотеке все решил один спокойный звонок мобильника.

– Мы открываем новый новостной портал. Хотим пригласить вас вести ленту онлайн новостей. С 9 до 18, – восторженно вещали из трубки.

– Точно с 9 до 18? – засомневалась я. – Просто журналист – это понятие круглосуточное. Но сейчас у меня вечера расписаны. Сын в начальной школе, сами понимаете.

– Не волнуйтесь, это именно онлайн-работа. После шести вы свободны.

Я сразу согласилась. Меня сразу обманули. Идеальное совпадение!

Нет, я действительно работала с девяти до шести. И с шести до каких-то там еще. И перед работой тоже работала. Потому что, как оказалось, портал набрал в свой штат всего одного журналиста: меня!

Мою великую избранную персону не лишили обещанного онлайна, да еще и добавки дали. Освети эту новость. И эту. Сходи на кудыкину гору, свистни в рака, сфотографируй, как ты это делаешь, и про видеосъемку не забудь. Для сайта все понадобится. А еще интервью! Рак должен дать интервью и ответить на вопросы наших читателей, хорошо ли ты свистела?! Я писала стенограммы с заседаний муниципалитета и моментально отправляла их веб-редактору, когда это еще не было мейнстримом. А в остальное время создавала еще какие-то статьи.

Для совершения больших подвигов мне предоставили маленький кабинет. Что я обожала в нем, так это ничего. Здесь даже не было окна. Только стены и дверь. Не намечалось даже микроскопической форточки. Так что я должна была рисовать картину мира, не глядя на него. Если честно, это не самое светлое помещение не вызывало во мне восторга и убивало мотивацию просыпаться на следующее утро. Я вспомнила любимые с детства «Байки из склепа».

Коллеги из других изданий недоумевали, глядя на меня. А доумевать здесь было сложно. Я должна была вовремя включить и удачно расположить диктофон, отбежать на нужное расстояние, сделать репортажную съемку, не забыть о видео и все еще считать, что я просто сижу в офисе с 9 до 18. В то время, когда нормальные журналисты записывали все на диктофон, чтобы в редакции спокойно превратить это в текст, я доставала usb-модем. Это что-то вроде флешки, в которую мы вставляли сим-карту и пополняли звонкими монетами. Подсоединяешь ее к нетбуку, и у тебя появляется… у тебя появляется… появляется у тебя… элегантный интернет. Оставалось печатать с безумной скоростью, чтобы новости моментально отправлять в редакцию. Надо было обогнать всех. Кстати, не моя ли это инициатива? Уж больно она наказуема. Вполне возможно, моя. Успеть набрать текст, не переврать буквы, обозначить должности, фамилии. Так, кто там возражает? Ага, печатаем его аргументацию. А это что за дядя? Не успела записать название подрядчика. Кого они там критикуют? Ага, повторились. Пишем! Пишем! Успеваем. Буквы плывут перед глазами. Пульс разгоняется. Соберись, тряпка! Люди ждут новостей. И ты дашь им новости. Ты расскажешь правду! Ты пришла в журналистику, чтобы доносить правду. Идеалист.

В бешеном режиме поезда, кричащего: «Ту-ту, где здесь откос?» – я отработала до самых выборов в муниципалитет. И ночь подсчета голосов тоже отработала. Тут бы расслабиться, отдохнуть, сбавить темп. Но нет, приближался главный день в моей жизни. Я ждала его с самого рождения – день, когда выберут главу муниципалитета.

Казалось бы, ничего внезапного случиться не могло. Всем было понятно, кто займет пост, потому что ему многие искренне импонировали. Я в том числе.

Из приятного: за работу на выборах мне дали премию. А я хотела еще и отдыха. Но на следующий день предстояли ратные подвиги. Вдруг я поняла, что с моей головой явно что-то происходит: иду, смотрю под ноги, но в то же время перед глазами все начинает искажаться, а пульс решает, что он паровоз, который куда-то очень опаздывает. Я взяла интервью у человека, но донести его не смогу, в кафе заказала стакан воды. Но боялась взять в руки. Стакан рисковал пасть невинной жертвой. Я могла его разбить, но рискнула. Осталось придумать, как поступить с мыслями и записями: высмеять, сделать из них оригами или головоломку, но только не интервью. Ничего адекватного точно не получится. Как говорится, котенок сдох. Я написала об этом редактору, сказала, что очень устала. Через день предстояло великое побоище, то есть великое стояние на Угре. То самое заседание муниципалитета. Дрожащими руками со стопятисотого раза написала начальству, что близка к поездке в больницу, не вывожу сегодня. Так получилось. И попросила «разрушения (какая хорошая опечатка!) отдохнуть». Мне сказали: «О'кей, без проблем, деточка, домучай интервью и отдыхай». Не знаю, то ли я домучила интервью, то ли оно меня. Но через четыре часа я самостоятельно добралась до дома.

Рядовое рабочее утро в кабинете для прессы разбавляли комментарии редактора. Да, на этот раз мы пришли вместе. Я совру, если скажу, что печатала, подгоняемая хлыстом и криками: «Н-но, залетная!» Нет, мы отлично «скомандились». Я чувствовала безумную усталость и неописуемую радость. Ох, зря!

* * *

Когда-то тетя доктор на приеме сказала моим родителям:

– А еще Саше противопоказаны сильные эмоции.

– Отрицательные? – на всякий случай уточнил оптимистичный папа.

– И положительные. Вообще любые.

Я, тогда еще подросток, хлопала глазами, осознавала: «МНЕ ЗАПРЕТИЛИ МЕНЯ!» У меня практически всегда эмоции на пике. Радоваться – так до потолка, грустить – так до стихов, убитости и слез. Переживать – так ходить из угла в угол, открывать двери холодильника, закрывать. Посмотрел на продукты, и хватит. Ты же не хочешь есть? А чего хочешь? Все и сразу, но так, чтобы ничего, но душа бы преисполнилась чем-то теплым и кошачьим.

Так что не испытывать сильных эмоций было неосуществимым желанием. Они бы еще запретили спорить с учителем литературы в старших классах!²²

²² «Это как это противопоказаны сильные эмоции? Ребенка не травмировать лишний раз? Не радовать? Ну ладно, я пойму, что не надо травмировать, но не радовать?» – думала я на первом курсе. Вы удивитесь, но такое бывает. Сильные эмоции, даже положительные, могут человека с биполярным расстройством увести в манию, и все, здравствуй ипотека и деньги, вложенные в фонд защиты снежных барсов. НО. Не будем забывать, что здесь Саша – подросток. У подростков на пике все: не только эмоции, а еще и реакции тела, и мыслительные умозаключения, и поведение. Так называемый всеми юношеский максимализм. Опасность состоит в том, что в подростковом возрасте часто начинают проявляться все психические болячки, у этого феномена тоже есть термин – «манифестация и дебют». Да, как в театре, но все гораздо натуральнее и драматичнее.

Так что радостное «скомандывание» грозило перерасти во что- то ужасное. Но тут случилось прекрасное! Перерыв в заседании. Для чего придуманы перерывы? Правильно, чтобы отдыхать! Но не в случае, когда от тебя нужно срочное видео депутатов, их фото и мини-интервью.

Как назло, мне вручили айфон. Тогда я здорово дружила с андроидом и могла пить с ним на брудершафт, но не с «яблоком». Немного придя в себя от стенограммы, я добралась до дядечек и тетечек из зала и принялась делать снимки, общаться и обнаруживать собственную криворукость. Они были довольны, улыбались и общались не без охоты. Кто бы знал, что можно не сохранить ни одной фотки, потому что ты не встречалась с айфонами. В них что-то было иначе. Не скажу, что я тупая, но в тот момент все пошло не так. Я стояла и осознавала, что всех нужно «щелкнуть заново». Хорошо хоть интервью сохранились. А если не успею сделать новые фото? Уже не успеваю. Выхожу в коридор. Депутаты снова расплываются в улыбке и в принципе.

Наверное, каждый тревожник испытывает флэшбэки.

У меня начались садиковские. Только вместо «рисуй-рисуй» в голове звучало «пиши-пиши», «снимай-снимай»²³. Я почувствовала это дурацкое ощущение: много света, много воздуха, слишком много воздуха, слишком много людей. Добралась до туалета и прислонилась к стенке. Воистину садик. Чертов воздух. Подошла незнакомая женщина. Слава всем богам, она не стала спрашивать, что со мной, а догадалась сама.

²³ Вот она и ответочка. Мозг запомнил ситуацию, угрожающую жизни, и новую ситуацию воспринял, как похожую. Что в ней похожего с тем садиковским адом? Авторитетные люди, ограниченные сроки задания, непонимание, как это задание делать, страх увольнения. Опасность! Организм ответственно реагирует. Нейронная сеть подает череду сигналов, она хорошо помнит эти образы и начинает готовить тело к схватке. Ваши легкие расширяются. Кровь отливает от конечностей, сердце начинает усиленно работать. В нередких случаях организм пытается вывести весь лишний балласт (жидкость и твердость) с помощью мочевого пузыря и кишечника. Мозг начинает видеть только сигнал опасности, восприятие становится туннельным. Тело сканирует достаточность кислорода для снабжения тех органов, которые пригодятся в данный момент, ведь неизвестно, когда вы в следующий раз вздохнете. Но вы не бежите, не бьете никого и не замираете. Вы стоите на месте и не знаете, куда весь этот кислород деть. У вас паника.

– Вам плохо?

– Угу, – кивнула.

– Хотите, я отведу вас в наш кабинет, он напротив?

Добрая наивная тетенька! Кошки уходят умирать туда, где их не видят. Сейчас все должны разойтись по своим местам. Не пойду. Никуда. Много воздуха. Мало воздуха. Кто поймет?

– Хотите чаю? Может… – она смутилась, но учла мой отказ перемещаться. – Может быть, вам принести его сюда?

Святая женщина! Это же как какао в садике!

Молча кивнула.

Пока спасительница заваривала чай, я с огромными глазами глотала воздух, мечтая прекратить это.

Тут замаячило спасение! Редактор.

Я отпила немного чая, удачно подавилась и с виноватым видом произнесла, держась за горло:

– Мне плохо. Фото не удались. Надо срочно домой. Пожалуйста. Сумка осталась в пресс-комнате.

– До конца заседания всего полтора часа. Подожди здесь. Потом я отправлю тебя домой и принесу сумку.

Каких-то полтора часа? Естественно, человек, который не переживал подобного, не представляет, что значит каждая минута. Мне снова принесли чай и воду. Полтора часа длились очень долго, наверно, сутки, двое или трое. Я не знаю, сколько планет успело взорваться, сколько миров уничтожиться, от скольких богов открестились или отреклись те, кто прежде преклонялся перед ними. Сколько звездных лет длилось это дерьмо?!

Я оставалась не просто одна. А безраздельно одна. Телефон сел через десять минут. Отвлечься было не на что. Я изучала раковину и потолок, но это не помогало. Приступ паники затянулся. Мысли о полутора часах только продлевали агонию. Мне снова принесли чай.

Заседание закончилось. Пришла довольная редактор. Она сказала, что я угадала. И тот самый кандидат, в котором я не сомневалась и победа которого мне приснилась накануне, стал председателем. Но радоваться не получалась. С видом пьяного, накуренного или умирающего человека, опираясь на плечо редактора, я добралась до раздевалки, где снова уселась на полу. Минут через сорок меня довезли до родительского дома и оставили у калитки.

Испуганная мама изо всех сил еще полтора часа меня успокаивала и приводила в чувства всеми знакомыми ей способами.

А она медик и кое в чем разбирается. Наконец, паника отпустила. Ад отступил. Ха-ха, как бы не так!

Когда наконец-то я смогла нормально дышать и разговаривать, позвонила редактору:

– Я в ближайшие пару недель не смогу пойти в муниципалитет. Потому что там… Вы сами все видели. Слишком свежо воспоминание о том, что произошло. Мне нужно морально вылечить себя от этого. Давайте я буду, как мы договаривались, работать на онлайн-ленте.

Но моя старшая коллега решила, что баловать детишек вредно, иногда им надо отказывать и ответила:

– Нет, я договорилась, что на ленте будет работать моя знакомая, она старше тебя. Для нее это будет удобнее, чем ходить по мероприятиям. Ты молодая.

Хоккеюшки, значит, запоминаем: молодая – значит здоровая. Обещать – не значит держать слово. От работы кони дохнут, а ты не конь, не помрешь.

Я начала новую жизнь без спокойной библиотеки и бешеного темпа интернет-портала. Не знаю, что такое похмелье, потому что никогда не напивалась. Но если верить сказкам и легендам, утром после возлияний тебе паршиво, да еще и приходит осознание, возводя паршивость в небывалый ранг. Вот и у меня пришло осознание, что кого-то очень неплохо кинули, и фиг бы с ней, с работой. Просто… Как бы это сказать помягче. На работе платят деньгами, а мне дали премию фобиями. Судя по всему – годовую и сразу на жизнь вперед. Может быть, и не так. Кто-то из коллег купил фобии на черном рынке и подсыпал их в мой кофе? Скорее, катализатор. Просто эти страхи внутри меня спали, спали, спали, иногда переворачивали подушку приятной прохладной стороной к щеке и ждали счастливого момента, чтобы стартануть²⁴. Или не ждали, а просто не хотели, чтобы их будили. Но это случилось! Они вскочили не с той ноги и давай потирать руки:

²⁴ Прекрасный момент, чтобы объяснить, что такое триггер. Я называю его «запускающий механизм» или «катализатор», как в химии, которую я очень любила в школе. Катализатор химической реакции. Электрический импульс возник тогда, когда на сетчатку упало изображение фотографий, но не тех, которые были нужны. Нужных фотографий как раз не было. Вот он, триггер! Чистый факт – НЕТ ФОТОГРАФИЙ ДЕПУТАТОВ. Кому скажи, что паническая атака может начаться от отсутствия фотографий депутатов на телефоне, – засмеют, но не в нашем случае. Мозг обработал я эту информацию я сделал вывод о том, что миссия провалена. Проваленная миссия – оценка того факта, на который человек реагирует. Оценочное слово, по которому ее можно определить как катастрофичную и опасную, – ПРОВАЛЕННАЯ. Вроде все объяснила. Обычно с первого раза не всем понятно, поэтому я рекомендую перечитать этот абзац. На сессиях я это рисую в виде схемы.

– Хорошенькая ты наша! Никогда не жаловалась на боязнь открытых пространств? Ну, так начинай! Это же очень просто.

Чтобы лучше понять, что такое триггер, перейдите по QR-коду

* * *

За завтраком я еще ни о чем не догадывалась. Отправила сына на прогулку, покормила кота и решила пройтись до магазина за всякими вкусняшками типа картошки и лука. Чтобы сварить суп.

Я весело преодолела лестницу и словно уперлась в дверь, за которой… зияла пропасть, кишащая крокодилами. А над ней – тучи, молнии и лава, капающая с неба. И если дверь была вполне себе метафорической, то страх – чересчур осязаемым.

Тогда я впервые поняла, что не могу отойти от подъезда. Это было дико, это было странно, это было жутко, но я просто вернулась домой. Молча, даже не поздоровавшись с соседкой. Что сама посчитала за преступление века. Немного выдохнула. Подумала: всякое случается. Просто что-то нашло на меня после вчерашнего стресса. Нужен кот! Он мягкий и успокаивает. Погладила Лакмуса и еще раз вышла из подъезда. Стало только хуже. Все здесь было каким-то слишком большим, просто бесконечным. Путь до скамейки… что с ним? Сколько ж он теперь в длину? Километр? Десять? Почему так много пространства? Просто беспросветно много! А вокруг меня – бескислородный пузырь. Так я не преодолею дорогу до лавочки или до соседнего подъезда. А уж до магазина…

В общем, я решила, что не очень-то и хотелось мне закупаться всякой ерундой. Пойду сварганю обед из того, что есть, и буду втыкать в телефон. Там смешные ролики про котов и собак. Надо переждать день. Завтра все изменится.

Наступило завтра, и все повторилось. Хорошо, что доставка на дом тогда не была чем-то обыденным. Хотя бы это, а еще дикое желание повидаться с кем-нибудь из друзей сидели на моем правом плече и говорили:

– Иди. У тебя впереди много взлетов и обломов. Если останешься затворницей, пропустишь все самое интересное и позорное.

– Да чего ты там не видела? – шептал с левого плеча наглый жирный страх. – Смотри, как нам хорошо. Ты не убиваешь в хлам новые туфли, а я расту. Гармония.

Надо было взять себя за хвост и спровадить в ближайший парк. Нормально я доходила до него за две-три минуты. Интересно, когда-нибудь снова смогу? Через день подвигом оказалась прогулка до соседнего подъезда. Это было настоящей победой! Слепила из пластилина медаль, в шутку наградила себя и отправилась покорять пространства. Через пять дней осмелела и дотопала до парка. Так обрадовалась! Но тут же вспомнила слова доктора: «Никаких сильных эмоций». Стало страшно. Здравствуй, дом, милый дом! Пытка затягивалась. Представьте, каково ЭКСТРАВЕРТУ ВЗАПЕРТИ!

Для успокоения выпила чаю с мятой. Стало еще тревожнее. Логика умерла. А подросток, живший в моей душе, кричал:

– Ну, что ты, как девчонка? Разнюнилась. Пробуй.

– Но я и есть девчонка.

– В первую очередь, ты дочь офицера! Давай «на слабо»!

Обожаю брать себя «на слабо»!

И вот я уже у парка. Спокойно, без паники иду домой. Через пару дней поднимаюсь по ступеням, чтобы быть не У, а В парке. Спускаюсь, возвращаюсь к роликам про котиков.

Через месяц или полтора я могла сделать целый круг в тени деревьев. Правда, всегда носила с собой бутылочку с водой. Так спокойнее.

Настал день «М». Нет, не метро. У нас его нет. «М» – магазин. Я быстро насобирала в корзинку продуктов, поставила возле кассы и попросила сына:

– Андрюш, пробей. Тут очередь.

Парень, которого я так эпично назвала «очередью», наверное, удивился. Стою на улице и офигеваю: я боюсь ОТКРЫТЫХ пространств, при чем тут супермаркет?

Пришлось учиться ходить за покупками. Через крики внутреннего испуганного ребенка: «Да иди ты сама.» – «Так я сама и иду!» – ссориться с собой – мой главный талант. Со временем в больших магазинах я ввела для себя одно правило:

– Если думаешь о красной обезьяне, возьми что-то в руки. Почитай этикетки. Посмейся над ценами или над своей зарплатой. Сравни, чем отличается этот зеленый горошек вон от того огромного телевизора…

Если честно, я и сейчас беру с собой воду, когда топаю в магазин. По старой памяти.

Потом я училась кататься на автобусах. Получалось плохо. Одна остановка – и до свидания. Уж лучше на улицу. Однажды почти доехала до кафе, но на середине дороги полезла в сумку за конфетой и водой:

– Мам, давай выйдем.

Мама была готова к этому трындецу и быстро выскочила со мной на остановку:

– Пей воду. Все хорошо. Хочешь, пойдем назад пешком?

Тут мои мысли о красной обезьяне отвлеклись на маленькую резиновую игрушку на тротуаре:

– Это же Маша из мультика. Такая веселая!

Мы огляделись. Рядом не было ни детей, ни колясок.

Мама смекнула, что спасение бывает разным, и протянула мне находку:

– Держи, доча. Смотри, какая она забавная.

Совесть во мне говорила недолго, она нашла убийственные аргументы: вдруг ты не возьмешь Машу, а какие-нибудь ребята ее просто разорвут. К примеру, кидая собаке вместо палки. И вообще, она сейчас тебе нужнее. Нужнее, чем кому-либо на этой планете.

Мы вернулись на остановку, дождались следующего автобуса и добрались до кафе.

Если хотите узнать больше о том, как формируется цикл панических атак и как с этим справляться, перейдите по QR-коду