10. Это Геленджик, детка
Честно говоря, я не думаю, что он хочет совершить какой-то необдуманный поступок, грозящий моему здоровью или, тем более, жизни. Хотя, чем дальше в лес, как известно, тем толще партизаны. И чем дольше я нахожусь в игре, тем выше риски.
Но, надеюсь, эта закономерность будет действовать лишь до определённого момента. А потом настанет этап относительной стабильности и накопления сил, когда главные стратегические позиции будут заняты, а процессы отлажены. Полного покоя добиться, пожалуй, никогда не удастся, но большей предсказуемости в вопросах безопасности мы достигнем, это уж точно.
— Джемо, — говорю я, как можно более любезно. — При всём уважении, этот разговор очень важен, и я не могу его пропустить. Если не хочешь светиться рядом со мной, пожалуйста, подожди снаружи, и я обязательно выйду сразу, как поговорю или пройди в бар, здесь в гостинице. Там всегда пусто.
На самом деле, ничего особо важного в этом разговоре нет. Я не сомневаюсь, что никакой новой информации за прошедшие сутки не появилось, иначе Ирина сама бы мне позвонила и оставила телефонограмму. Просто, я не хочу, чтобы этот Джемал думал, будто я готов всё бросить ради того, чтобы поговорить с ним.
Глаза его делаются замёрзшими, будто своим ответом я опустил его в криогенный раствор.
— Лады, — говорит он, чуть дёрнув головой. — Буду ждать в машине. Выходи, как закончишь. Белая «Волга» двадцать один сорок два.
Охрана в штатском внимательно на нас смотрит. Вернее, больше на Джемала. Заметив их, он исчезает. Что ему надо? О чём хочет говорить? Сесть в машину значит дать возможность себя увезти. Не сесть — показать себя мудрым, осторожным и… трусоватым. Бляха…
Спускается Игорь.
— Джемо хочет со мной поговорить в тайне от своих дружков, — сообщаю я. — Ждёт в машине.
— Не, в тачку не садись, — качает Игорь головой. — Это хреновая идея. Что у него в голове ты знаешь?
— Что в голове не знаю, а в тачку и не собираюсь садиться. Выйди, проверь обстановку.
— Понял, — кивает он и исчезает.
— Брагин, Москве ответьте, — раздаётся голос дежурной.
Я подхожу к стойке. И обстановка оказывается такой, как я и предполагал. Новостей нет, и вообще, все уже заняты подготовкой к празднику, а все дела перенесены на будущий год. Нет, так нет, ладно, надо разобраться с этим Джемо.
Появляется Игорь.
— Машина одна, он там с водителем, больше никого нет поблизости. Но, на всякий случай…
Да ясно-ясно… Мы с Игорем выходим из гостиницы.
«Волгарь» стоит рядом. Подходим. Я стучу согнутым указательным пальцем в пассажирское окно. Стекло опускается.
— Садись, — кивает Джемо.
— Я не один, во-первых, — говорю я. — Да и ты тоже. И потом, мы друг друга не знаем, так что лучше давай избежим двусмысленностей и просто прогуляемся перед сном.
— Ха! — отвечает он, мотая головой. — Ты ещё и спать собираешься? Ладно, шучу. Садись на место водителя. Рустамчик, выйди, погуляй пока. Я бы и сам прогулялся, да холодно ночью, а я без куртки, видишь?
Я смотрю на Игоря. Он едва заметно пожимает плечами. Водитель выходит из машины и, оставив дверь открытой, отходит в сторону.
— А ты, — улыбается Джемо, — осторожный. Не зря говорят про тебя, что голова варит нормально. И кулаками, как я понял работать умеешь, да?
Я ничего не говорю. В отличие от моего собеседника, я о нём практически ничего не знаю, так припоминаю кое-что из прошлой жизни. Игорь Рашидович, знаток криминального мира, очень бы мне пригодился сейчас. Или Яндекс… Алиса, найди всю информацию о Джемо Бакинском. Я киваю и занимаю место за рулём. Какое-то время мы просто смотрим друг на друга. Он улыбается.
— Ладно, вот что сказать хочу, — первым начинает говорить он. — Спасибо, что согласился со мной потолковать. Скажи мне, чисто между нами, да? Хочешь на море поработать? В Геленджике, Сочи, ну, везде здесь по курортам?
Я хмыкаю. Что за проверка на вшивость? Только что мне мозг канифолили, чтобы я и думать про это дело не смел, а теперь контрольные вопросы задают. Любопытно. К чему бы это…
— Да хочешь, конечно, как не хотеть, — продолжает он, не дождавшись моего ответа. Здесь ведь огромные деньги в сезон крутятся. По всему побережью. Я бы мог тебе помочь с этим делом.
— Серьёзно? — удивляюсь я. — И что бы ты хотел взамен? Вопрос пока чисто теоретический.
— Для меня, — отвечает он, продолжая улыбаться, — не теоретический, а сугубо практический. Я хочу зайти в Узбекистан, а ты мне с этим можешь помочь.
— Хочешь Ферика?
— Да, — довольным голосом соглашается он. — Очень хочу.
— Сомневаюсь, что я — это единственный путь к нему.
— Правильно сомневаешься. Но с тобой мне проще было бы. Я могу дать то, что хочешь ты, ты можешь помочь получить то, что хочу я. Я уже делал заход и на территорию и лично к Ферику пытался соваться, но нет. Просто зайти мне не дают, а он со мной ни разу не поговорил, очень занятой. Ну, не воевать же, правда? У меня есть катран. Небольшой, сразу скажу, но бабки нормальные приносит. Там гастролёры туристов накалывают. Зимой простой. Ты, как спец, можешь на новый уровень поднять, да?
— Где он у тебя, здесь или в Сочи? — спрашиваю я.
— Здесь-здесь, можем съездить, если захочешь, глянуть, что к чему.
— Не сейчас, — отвечаю я, размышляя над его словами.
— Я Цвета знаю, мы на зоне с ним пересекались в Перми. Нормальный кент. Может сказать за меня, если что. Он меня точно не забыл. Закурю, не против?
Джемо усмехается и достаёт пачку «Мальборо». Истинный ковбой, что же ещё он курить-то будет… Я качаю головой, показывая, что не против. Он щёлкает зажигалкой, затягивается и, открыв окно, выдувает густую и плотную струю дыма молочного цвета.
— А почему через него не пытался на Ферика выйти? — интересуюсь я.
— Слушай… ты узнаешь, всё равно… Короче, с Фериком мы поцапались из-за племянницы его. В общем… Ну, короче, сам понимаешь.
— Из-за Айгюль?
— Да, — кивает он. — Он запретил, а я не послушался, ну, дело молодое. Давно было. А сейчас пришло время замирить. Все уж взрослые.
— А как же Лазарь? — спрашиваю я. — И остальные тоже. Получается, ты против них пойдёшь?
— У нас, вообще-то, — ухмыляется он, — не пионерия здесь и не профсоюз. Это Лазарь из себя старшего строит, но клятвы я ни ему, ни остальным не давал. Тут каждый сам за себя. И, я тебе так скажу, ты и без меня можешь зайти и работать. Если не ты сам, то Цвет может. Просто в таком случае, может, и пострелять придётся, и кулаками помахать. А через меня будет проще, быстрее и надёжнее, потому что я уже здесь. Вот и всё, а так вольному воля. Ты подумай, короче, посоветуйся.
— Слушай, а Беллу кто-нибудь доит?
— Нет, конечно, — усмехается он. — На разных этапах её цепочек присасываются, разумеется, но к самой… нет. Она кручёная с Медуновым дружбу водит, а тот с генсеком вась-вась. А ты как с генсеком?
Как я с генсеком? Взасос, буквально…
— А где катран твой? Туда как, с улицы-то зайти можно?
— Хочешь сам что ли сходить?
— Приятелей отправить хочу, пусть встряску и жизненную закалку получат.
— Разуют, — смеётся он. — Там матёрые каталы. Клиентов мало, не сезон. Накинутся и раздербанят в один миг, как стая волков. Только пёрышки полетят.
— Зато будет, что на старости лет вспомнить, — улыбаюсь я.
— Ну смотри, как хочешь, — кивает он. — Дружки потом тебе всю жизнь вспоминать будут.
— А что с Айгуюль у тебя бы… — начинаю я, но он обрывает.
— Нет, брат, ничего не было, об этом мы говорить не будем.
— А про червонцы? Про червонцы золотые можешь рассказать?
— Кое-что, значит, слышал обо мне? — изучающе смотрит он на меня.
— Очень мало, — признаюсь я, пытаясь припомнить, что читал об этом пареньке, который далеко пойдёт, как раз пока не остановят-таки. Почти целым рожком из калаша. В Питере, вроде…
— Ну, там смешно, — говорит он. — Был у меня один мастак, он делал очень похоже голландские дукаты. Хохма в том, что подделывал он поддельные монеты. Те, что чеканили русские цари для диверсий, подкупов, тайных закупок оружия и всё такое. Они были золотыми, но немного отличались от оригинальных. И мои немного отличались.
— Ну, ты красава, Джемал, — хмыкаю я и качаю головой. — Я про такие дукаты и не слышал ничего.
— Ну, это специфическая тема. Русские червонцы тоже были. Лох брал. Цыганское золото, короче. Но это давно уже. Поэтому рассказываю, как о хохме, о шалостях юности. В твоей юности имеются шалости?
— Ну, моя юность ещё не прошла, надеюсь, когда-нибудь расскажу.
— Красава ты сказал? Ну ты-то тоже красава. Давай, погнали, покажу тебе Геленджик. Не набережную, а жизнь разудалую. Да ладно, не менжуйся ты, мусора в холле меня срисовали, я что, сундук тупой что ли, чтобы так подставляться?
— Так ты же сам не хотел со мной светиться, — хмурюсь я.
— Да похер, погнали. Мы только по моим точкам проскочим. Говори стрельщику своему, пусть в тачку прыгает. Заглянем в пару мест и всё.
И, блин… я командую Игорю садиться. Чуйка говорит, что почему бы и нет? Не знаю… я к этому парню испытываю что-то вроде симпатии, чувствую, что не развод, вроде как нормальный он и… короче, действую не по холодному расчёту, а по велению сердца. Чуйка у меня будь здоров, никогда не подводит… Или почти никогда…
Зуб даю, в общем, что не накалывает, тем более у нас есть кое-что общее. Айгюль. Она к нему тоже прониклась, расположила сердце своё, открылась и впустила, ну, и всё такое. И со мной у неё так было. Видать, чем-то мы похожи, как два полюса, две стороны одного дуката, хотя бы и фальшивого…
Игорёк, конечно, изображает на лице полный «не одобрямс», но я уже решил. И всё, дан приказ ему на Запад!
— Да ты оставайся за рулём, если хочешь, — говорит Джемо. — Пусть всё в твоих руках будет. Мусора вообще не проблема. Меня не останавливают, номера знают. Погнали!
И мы едем. Кутить, типа. Правда за руль, всё-таки, садится его водила. Шоферить мне не с руки пока что. Мы ещё не друзья и не товарищи. Но будем. Сто про.
— Летом здесь всё гудит, горит огнями и рассыпается пачками, фейерверком из купюр, — с улыбкой поясняет Джемо. — Ну, ты сможешь представить, я думаю.
Он сидит, развалившись в кресле и положив руку на спинку водительского кресла, как пуэрториканский босс, несущийся на катере навстречу морским брызгам и кайфу солнечного дня.
Сначала мы заезжаем в бар, чтобы попасть в который, нужно войти в ржавую дверь с облупившейся краской и спуститься по ступеням. Игорь конкретно напрягается, идёт вперёд, спускается первым, с заметным усилием наступая на протез, на железную ногу.
Но там действительно оказывается бар, с сигарным запахом, иностранным алкоголем и дымом коромыслом. Девочки, пузатые и не очень посетители, новейшее заморское музло и хех… стриптиз. Красивый и элегантный, надо отметить. Советская школа, в общем.
— Хочешь девчонку? — смеётся Джемо. — Выбирай любую, дарю. А хочешь, всех сразу?
Действительно, смешно. На такое я не куплюсь, даже, если бы был озабочен, такую наживку бы не заглотил. Да и своего добра хватает.
— Спасибо, — качаю я головой и улыбаюсь. — Не мой вариант.
— И пить не будешь? Правда что ли не пьёшь?
Сам он опрокидывает бокальчик виски, заедает оливкой и запаливает сигарету.
— Нет, — усмехаюсь я. — Спорт, сам понимаешь.
— Ну да, точно, ты же своими руками у Вахи двух самых резких лосей завалил. Ломовиков. Он этими торпедами пономарил. Трезвонил везде, короче.
— Надеюсь, оклемаются парни, — пожимаю я плечами.
— Да что им будет, коням таким.
Потом мы едем в катран. Я проигрываю в общей сложности полтинник и заявляю, что это вообще не Лас-Вегас.
В гостиницу я возвращаюсь глубокой ночью, пропахший дымом и представляющий картины сладкой жизни и плодотворной работы на побережье.
Наташка не спит. Она сидит на стуле, подобрав ноги, обняв себя за колени и закутавшись в одеяло. Когда я вхожу, она вскакивает со стула и набирает воздуха в лёгкие, чтобы всё мне высказать, но, резко передумав, демонстративно разворачивается и падает в постель. Она отворачивается к стене и накрывается одеялом с головой.
— Наташ, — говорю я, как ни в чём не бывало, но голос звучит предельно фальшиво.
Да, косяк, не предупредил. По-жлобски вышло, конечно. Что хочу, то и ворочу, а ты сиди и жди. Твоё дело маленькое. Так я, конечно, не думал, я, честно говоря, вообще никак не думал. Только о делах и ни о чём другом.
— Наташ, — снова говорю я и, присаживаясь на постель, кладу руку ей на плечо.
Она дёргается, но не отвечает.
— Ну, Наташ, ты чего…
Она откидывает одеяло и садится. По щекам текут слёзы.
— Ничего! Я что, не человек, по-твоему? Вещь просто, кукла говорящая, декорация бесчувственная? Сейчас приду, сказал, позвоню Новицкой и приду, а сам пропал. Вечером поговорил с бандитами, а ночью ушёл и не вернулся! Это как вообще? Нет, я не спрашиваю, где ты был, я понимаю, у тебя дела, но предупредить можно? Ничего, что я шизаюсь здесь, представляю, как тебя на куски режут, волосы на себе рву?
Она всхлипывает и снова ложится, опять отворачиваясь к стене.
— Наташ, ну прости, — говорю я и снова кладу руку ей на плечо.
Она сбрасывает мою руку и начинает трястись. Плачет. Блин! Ну ёлки. Запрещённый приём. Нет, я понимаю, что это никакой не приём и что она действительно переживала и… Я вздыхаю.
— Наташка, послушай. Мне правда очень жалко, что ты тут с ума сходила, но я просто не успел предупредить…
Вообще-то успел бы, если бы захотел, но мне что, сказать, что я просто не подумал о ней?
— Понимаешь, — качаю я головой, — бывают такие ситуации, и ещё будут, когда тебе придётся сидеть и ждать, не зная, где я и что со мной. Но я тебе обещаю, я постараюсь, чтобы их было как можно меньше и буду пытаться дать тебе знать, что всё нормально. Но ты должна привыкнуть, к тому, что если я исчез, то не надо паниковать. У меня дела бывают такие, что я просто прыг, вскочил в самолёт и полетел, понимаешь…
— Не понимаю, — всхлипывает она. — Я так в жёлтый дом уеду очень скоро, вот, что я понимаю… Нет, я конечно знаю, что… Но всё равно, так же нельзя…
Я ложусь, не раздеваясь, поверх одеяла и, обхватив её рукой, прижимаю к себе. Она пару раз дёргается, а потом прекращает плакать, но ещё долго пыхтит, как обиженный ребёнок и, наконец, затихает.
— От тебя табаком пахнет… — говорит она через какое-то время.
— Да, был в накуренном помещении, — отвечаю я.
— Мне так не нравится, — говорит она после паузы. — Это больно…
Ну, что тут скажешь…
Утром после завтрака появляется Белла и ведёт нас к морю на причал. Мы грузимся на борт «Кометы» на подводных крыльях и несёмся над волнами вдоль берега, любуясь пейзажем.
— Полюбуемся часок и вернёмся на берег, — говорит она, — пересядем на автобус и поедем в сторону места, где я вам обещаю неземные кулинарные наслаждения.
Сегодня светит солнце и мы летим над морем, наслаждаясь бескрайними просторами, не по-зимнему лазурным небом и восхитительным чувством свободы.
— А что мы будем делать вечером? — спрашивает Фридман. — После того, как объедимся чёрной икрой, намазанной на шашлык?
— Я вчера разведал парочку мест, — отвечаю я. — Бар с настоящим стриптизом и ещё дом, где играют в карты на деньги.
— Что?! — восклицает Галина, а Наташка возмущённо пихает меня локтем в бок.
— Стриптиз?! — по-детски восхищается Марик Фридман. — Ты ничего не путаешь, Егор? Мы что на загнивающем Западе?
Борис ухмыляется.
— Это Геленджик, детка, — отвечаю я с усмешкой бывалого и прожжённого тусовщика, вызывая всеобщее ликование.
— Всё! — заявляет Галина. — Ведёшь нас сегодня по злачным местам! Когда ты только всё успеваешь?! Наталья, ты ему так доверяешь, что пускаешь в такие затоны или ничего не можешь с этим поделать?
— Ничего поделать не могу, — вздыхает Наташка. — Потому и доверяю.
Все хохочут.
От прекрасного обеда с шашлыком из молодого барашка все приходят в полный восторг, тем более, что кроме шашлыка подаётся ещё целая куча заморских деликатесов и веселящих кровь напитков.
Ресторан располагается так, что из него открывается фантастический вид на горы. Я иду в туалет, а потом выхожу на балкон. Здесь высоко, холодно, но очень красиво. Дух захватывает. Может это только у меня, огрубевшего в битвах за добычу, за место, практически, за жизнь, захватывает, а может, это действительно восхитительное зрелище.
— Красиво, да? — раздаётся позади меня.
Значит, не только у меня.
— Да, Белла, красиво, — отвечаю я. — Очень красиво.
— Смотрю, ты чувствительный мальчик, да?
Серьёзно? Я произвожу впечатление чувствительного мальчика?
— Хм, возможно, — оглядываюсь я и прищуриваю глаза.
— Да, — кивает Белла, и улыбается.
Улыбается она как-то по-особенному. Приглашающе. Зовуще.
— Я тоже люблю всё красивое, — понижает она голос и прикрывает глаза. — И людей красивых люблю. Таких, как ты.
Чего? Вот те номер. Мальчиков она красивых любит и чувствительных. И что она с ними делает? Съедает перед сном? Проглатывает не жуя?
— Это Геленджик, детка, — усмехается она. — Так ты сказал сегодня?
Юная чаровница, блин. Мы ровесники вообще-то, если хорошенько подумать.
— Да, — улыбаюсь я. — Было дело, сказал.
Она делает шаг и становится очень близко ко мне.
— Есть в тебе что-то особенное, — говорит она теперь уже томным, чуть ли не стонущим голосом и кладёт ладонь мне на щёку. — Такой юный. Я хочу пригласить тебя сегодня к себе.
С Наташкой? Я не спрашиваю, конечно, но едва сдерживаюсь, чтобы не задать этот вопрос.
— Ты никогда не забудешь этот вечер, я знаю, — шепчет Белла.
Да уж, догадываюсь.
— И я могу изменить твою жизнь.
А вот это в самую точку.
Я широко улыбаюсь.
— Это значит да? — тихо произносит она.
— Это значит… — я замолкаю, задумываясь…
