Разве господари идут в нищие?
Возле поваленного дерева собралось ещё несколько пастухов. Двое хромали. Наверное, были серьёзно ранены в битвах. Один, с большой сумой, спросил женщин в монашеских одеждах, могут ли они есть что-нибудь из того, что у него имеется, и предложил им кусок лепёшки с каймаком и сыром и небольшой кусок копчёной говядины.
«Спасибо, дорогие братья. Мы вам за ваше добро можем отплатить только постоянной молитвой о ваших душах и ваших жизнях, о ваших близких», – обратилась к ним Феодора, говоря, что они в монастыре скоро будут есть постную пищу.
Анастасия попросила того, кто рассказывал о младшем сыне Немани, продолжить рассказ, и он, как только закончил есть то, что ему дали, сказал:
«Да, Растко был красив как дукат. Даже не скажешь, был ли он более красив или умён. А дальше? Время шло, и Неманя начал меняться, стареть и тосковать по нему. Нелегко ему было. Он потерял любимого сына, эх!»
«Но если Растко стал монахом, он же не был потерян», – чуть не плача сказала Анастасия.
«Да как же так, жено?! – удивился он. – Раз нет своей семьи и рода, это как вон то дерево, там, на вершине того голого холма.
О той вершине говорят, что это странное место, на нём во мраке ночи происходят некие вполне видимые события. Во мраке светятся искры, как свечи».
Анастасия посмотрела в том направлении и почувствовала в груди беспокойство. Некая небесная сила направила её внимание вверх. Она ничего не сказала, но почувствовала необходимость оказаться с Феодорой на том месте и продолжила внимательно слушать чабана, который говорил о Немане и Растко.
«А Неманя? Проходили годы, и он начал всё больше верить, что его младший сын был прав. А почему? Да, ей Богу, есть причины. Двое этих старших, Вукан и Стефан, разочаровали его. Мало им того, что им Неманя дал, а Растко не хотел. Ни один от этих двух старших сынов ни умом, ни храбростью не пошёл в отца. Горе Немани. Растко его, говорят, ничто земное не интересовало. Он верует в какое-то Царство Небесное».
«Веруешь ли ты в это царство? – спросила его Анастасия. – Потому что у нас две руки, два глаза, и так по очереди, значит, и два царства».
«В Бога до некоторой степени верую. В царство небесное, которое проповедуют священники, никоим образом».
«А ты верил Немане?»
«Моему жупану?! Верил ему, очень верил. И был готов жизнь за него отдать, – сказал он. – Но напрасно. И он стал тем, кем не должен был стать. Пришла старость, придавила, и он умом тронулся».
«Как это?»
«Власть и державу оставляет сыну Стефану. А он, не хочется верить тому, что я узнал, хочет идти за младшим, Растко, туда, на ту Гору. Под старость в монастырь. Вот, на днях я услышал то, от чего у меня разум мутится».
«Что?»
«Да вот был один наш пастух наверху, в поселении. Поехал купить соли и огниво, а узнал то, что мне непонятно, жено! Я бы скорее умер, чем в это поверить, – сказал он с убеждением в правоте того, о чём говорил. – Там все рассказывают, – говорит он, – все рассказывают, что в церкви в Расе видели Неманю и жену его Анну. И ещё то, что их, не знаю как это правильно сказать, священник признал монахами. И, слышь, вместо того, чтобы наслаждаться изобилием пищи и питья, золотом и удобной жизнью, они злу послужили, всё богатство оставили и ушли в нищету».
«Тогда бы это значило, что император больше не император, – сказала Феодора, желая смягчить такое неудобное высказывание, – и жена его не императрица?»
«Да он до сих пор был не императором, а Великим жупаном. Только народ любил его так называть. Да и мы, сербы, думаем, что мы настолько сильны и велики, что должны иметь своего императора. И говорят, что мы теперь будем иметь императора. Говорят, что это будет его сын».
«Который?» – спросила Анастасия.
«Стефан. Будет так, если хотят другие», – пожал он плечами. – Рассказывают, так, вероятно, договорились с византийским императором и греками. Но опять вам повторю: он ни в чём не похож на отца!»
«А кто вам рассказал, что сын Немани станет императором?»
«Тот самый, что мне рассказал, что слышал в поселении, что и Неманя, и жена его отказались быть господами, оставили власть и хотят быть монахами, нищими, – быстро ответил чабан и добавил: – Чтобы не иметь ничего, что пожилым людям нужно, безумие людское».
«Верите ли вы ему?» – спросила Анастасия.
«Кому я верю ли? Стефану?!»
«Да тому будущему императору…», – тихо сказала Анастасия.
«И если нехорошо и верить, и не верить, слышал я, что он умный, начитанный и мог бы хорошо управлять страной. Может быть, даже и без войн.
Но мы, воины, знаем, что этого очень трудно достичь. Лично я бы хотел, чтобы он был воином, как его отец, а возможно, и более сильным. Тогда бы для многих, таких как я и эта моя дружина, было больше работы. А то мы вынуждены влачить жалкое существование, как и монахи, мы сведены к попрошайничеству».
Анастасия опустила голову, молча попыталась понять способ его мышления и оправдала его перед Богом. Она чувствовала, что он хороший человек и что его безверие сделало таким, каким он им представился, желающим войн ради какой-то материальной выгоды. Привычка, которую он приобрёл, похожа была на привычку дрессированного животного, которое знает, что получит пищу, если сделает что-то для своего господина. Поэтому он и мог воспринимать всё только через материальное, через то, что можно пощупать и что и телу полезно. Дальнейшее ему было недоступно, поэтому он и осудил и жупана, и Савву, и её. Его мир был таков, насколько ему служили зрение и слух, а смысл этого мира состоял только в том, что он воспринимает через запах, прикосновение и желудок.
«А ты, жено, молчишь и только иногда что-нибудь спросишь, – он почти прикрикнул на Анастасию. – А я рассказываю о Немане и его жене Анне. Она долго была примером. Рассказывал мне брат, когда он однажды с Великим жупаном возвращался с охоты, он слышал эту его жену.
Говорила она мудрые слова, такие мудрые, что он им удивлялся, только не умел мне их пересказать».
Тут возникло молчание, и Анастасия увидела в глазах своего собеседника слёзы. Это заметила и Феодора, хотя и отвлекали её боли в руках и других частях тела. До недавнего времени казалось, что этот воин каменный. Грубый, дерзкий и простой.
«Что ты плачешь, добрый человече?» – спросила Анастасия.
«Как не плакать? Эту страну будто злая сила заколдовала. Разве возможно такое, чтобы оба ушли в попрошайки? Она такая мудрая, а он такой сильный, а вот что делают и как оставляют богатство и силу, – произнёс он опять с удивлением и засмотрелся на её руки, в которых она держала узелок. – И оба в попрошайки!»
«Человече, монахи не попрошайки. Это люди, которые отрекаются от всего на земле. И власти, и имущества, и удобной жизни, – попыталась Анастасия объяснить ему. – Вы понимаете меня?»
«А кто он тогда, если не попрошайка, а?! А ты и эта твоя не отреклись ли от чего-то подобного и направились в церковь к этой, как её зовут, Парас…», – запнулся он, так как не мог выговорить до конца то, что хотел.
«Игуменья Параскева», – дополнила Анастасия.
«Да, именно так. А что есть, то есть эта женщина знает, люди говорят, в том их крае многие травы и лекарственные растения. Только о том, что она молится за здоровье больных, э-э, я это не знаю».
«А вы веровали в Бога, когда были у вашего господина Немани?»
«Насколько я помню, он веровал. А я? – Тут чабан с сомнением покачал головой. – Да я боялся сказать, что не верую…»
«Кого Вы боялись, как Вы говорите?»
«Тех, которые бы сказали жупану, что есть воин, который в Бога не верует».
Анастасия глубоко вздохнула и крепче затянула платок вокруг шеи. Она нагнулась и помогла Феодоре потуже завязать кисть правой руки, затем повернулась к человеку и убеждённо пояснила:
«Вы угадали. Мы идём искать лекарство для души. Только сколько ещё нам осталось до монастыря?»
«Да вот, там за двумя горными вершинами, – показал ей чабан рукой в сторону восточного холма. – Там, когда придёте туда, увидите одну широкую поляну, которая спускается в долину. А до этого вы перейдёте правый рукав реки, которая вытекает под тем холмом, на котором, как я вам сказал и как многие рассказывают, тёмными ночами может показаться некий необычный и для всех нас в этом краю странный свет. Когда вы всё это пройдёте, вы можете вдоль русла реки дойти до того вашего монастыря».
«Так что продолжить этим путём?» – Феодора показала на ведущую вниз лесную ложбину.
«На первом повороте можете пойти налево, – теперь он стоя показал южнее. – И прямо вдоль ручья, который отведёт вас до Глубокой реки. Если вы поторопитесь, можете успеть прийти до темноты. А вот небо уже возвещает сумерки».
«Спасибо вам, человече», – сказала Анастасия, только тогда заметив, что того, второго, чабана, давно нет, как и всех остальных.
