Правитель в мантии

Перед воротами Студеницы отец Симеон заметил трёх монахов. А они, когда увидели его, растерянно выступили вперёд и сделали некие странные движения, будто хотели встать на колени и поцеловать ему руку, но он их быстро спас от этого искушения тем, что их своими руками, всё ещё полными сил, всех обнял, а затем всех расцеловал, одного за другим: монахов Петра, Филиппа и Луку.

«Наш игумен Игнатий с радостью ждёт Вас, а в монастыре у нас ещё пятеро братьев. Знаем, что Вы голодны, ужин будет скоро в трапезной», – произнёс монах Пётр.

Монах Симеон прошёл через ворота монастыря, в котором бывал много раз, пока его строил, вошёл прямо в церковь, приложился к иконам Господа и Богородицы перед алтарём, встал на колени, помолился, сделал три земных поклона иконам и собравшимся монахам, которые всё это наблюдали. И тут он неожиданно оказался перед игуменом Игнатием, которому сразу поцеловал руку, а тот ему быстро ответил тем же, затем его игумен особо благословил как нового члена монашеской общины, и с восемью монахами они запели Благодарственные песнопения Матери Божией, молясь о Её заступничестве пред Господом и защите от всякого искушения.

Затем настал момент полной тишины в церкви. Все чувствовали, что нужно что-то сказать, а более того, что эта торжественная тишина должна быть продолжена молчанием. Уста молчали, а душа истово молилась. Только такая молитва придаёт лёгкость телу и отгоняет от себя малейший беспокоящий помысел. И это так бы и длилось, если бы не послышался голос монаха Петра, зовущего на ужин. В трапезной Студеницы за длинным и узким деревянным столом было уже поставлено десять деревянных тарелок и столько же стаканов. До того как начнётся вкушение пищи, каждый занимал место за столом. Оказалось, что почётное место напротив игумена было предназначено бывшему до вчерашнего дня правителем сербским, а ныне монаху Симеону.

«Прошу вас, милые братья, пусть кто-нибудь сядет на это место, которое вы мне предназначили, я действительно хочу быть лишь одним из вас, самым обычным, ни в чём не быть особенным или известным монахом», – обратился к ним Симеон.

И лишь когда на предназначенное ему место сел Филипп, а он сел на место Филиппа, началась молитва, а затем всех их, и ужин, стоящий перед ними, благословил игумен. Затем все сели и молча ели тёплую овощную похлёбку, заправленную яблочным уксусом, а затем перешли к хлебу и куску жареного кабачка. К этому полагался и небольшой стаканчик белого вина. Затем опять последовала благодарственная молитва, после которой монахи поднялись со своих мест. Один из них остался собрать посуду и отнести её на кухню, другой там уже ждал с тёплой водой, чтобы её вымыть, третий побежал на скотный двор обиходить скот, а куда подевались игумен и остальные монахи, отец Симеон не видел. Он просто имел большое желание снова оказаться перед той главной иконой Богородицы, обратиться к Ней, благодаря Её за то, что он теперь здесь, что его хорошо приняли, что он сможет быть как и все остальные Её подвижники монахи. Молился он и за спасение всей Святой Горы, и всех её монахов, и монаха Саввы, который его и ввёл в этот тихий, мирный, благочестивый свет.

Отец Пётр чуть позже показал ему келью, которую ему определили, а вскоре в ней появился и игумен Игнатий. Лишь тут они смогли обменяться несколькими фразами.

Новоприбывший монах, отец Симеон, хотя и старший по возрасту среди всех, просил игумена, чтобы тот не выказывал ему особого уважения и назначил ему некоторые послушания.

Так они расстались и снова все встретились до того, как солнце показалось над Студеницей, на первой утренней литургии.

Весёлый двор в Расе

В первый день после отъезда Немани в монастырь утренний благовест в Расе слышен был дольше обычного. Город быстро проснулся, и множество людей собралось на площади, а необозримые колонны мужчин, женщин и детей прибывали со всех сторон вверх по склону к церкви Святых апостолов Петра и Павла.

Перед церковью стоял новый правитель Рашки Стефан.

Ворота церковного двора открылись, и к новому правителю, глубоко кланяясь, вышел епископ Калиник. Стефан поцеловал руку архиерея, и они вместе вошли в церковь.

На литургии, которая собрала многих жителей Раса и видных вельмож, всё было как и раньше. И далее в качестве высшего имени правителя поминалось имя прежнего жупана. Дух Немани и его образ здесь и далее наполняли всё, и сегодня утром это никому не мешало.

Новый правитель после литургии, принявший освящённое вино как кровь Христову и благословлённый хлеб как тело Христово, поблагодарил всех священников, снова приложился ко всем иконам, подал нищим горсть монет на паперти, а затем с несколькими близкими дворянами и военачальниками пешком пошёл к дворцу.

Со ступеней дворца Стефан внимательно осмотрел навершия крепостных стен, которые опоясывали бóльшую часть города. Ощущая дивное утреннее тепло, он чувствовал себя бодро и похвалил начальника стражи, увидев множество своих воинов на дозорных башнях.

Однако несколько мгновений спустя ему показалось, что за башнями виднеется странный туман, и это в нём вызвало ощущение тревоги. Как к нему с этого дня будет относиться старший брат Вукан, что будет, когда он впервые как правитель встретится с младшим братом Растко, ныне монахом Саввой, чьё имя всё чаще упоминается в Рашке? Подавляя эти размышления, Стефан вспомнил, что его наверху ждут супруга Евдокия, а затем и группа советников, с которыми он уже договорился, что они вместе найдут ответы на самые важные вопросы его будущего управления государством и войском. Он быстро взбежал по ступенькам и тихо постучал в двери собственного жилья. Открыла их сама Евдокия и бросилась в его объятия.

Встреча их была короткой. Она предложила во второй половине дня верхом на белых конях, подарке византийского императора, описать широкий круг вокруг дворца, тропами вдоль Дежевской реки, долиной за храмом Джурджевых Столпов, затем – через Пазариште и городок Рас.

Он охотно принял это предложение и, не думая больше об этом, спустился этажом ниже в большой зал, где его ждали за обильным столом советники и чиновники.

«Ваша высокоуважаемая личность, наш жупан, угощайтесь, пора уже и Вам позавтракать. В жупании уже все поели, монахи это, мы уверены, сделали первыми рано утром, надеемся, и Ваш отец, а наш брат, монах Симеон», – говорил, полный сил жизнерадостный Радослав, человек, ответственный за снабжение двора продуктами, одеждой и другим необходимыми вещами.

Правитель его прервал, стремительно вскинув руку, как бы желая сказать, чтобы тот не тратил зря слов этим утром, и своим ясным взглядом посмотрел на лица собравшихся:

«А не стали ли вы уже следить и за монахами в Студенице? Не забыли ли вы, что и монахини должны завтракать и что одна из них моя мать, ныне монахиня Анастасия?»

«Простите, жупан Стефан, то, что Вы говорите, остроумно, но никто, не дай Боже, не следит за монахами, нашими самыми дорогими, которых мы всё ещё видим в качестве правителей», – пытался оправдаться Радослав, положив на тарелку уже надкушенный куриный окорок.

Жупан Стефан снова оглядел собравшихся и остановился на лице покрасневшего Радослава.

«Вот, ты такой опытный, а делаешь ещё одну ошибку. Не привиделось ли тебе, что всё ещё правят Неманя и Анна? Ты, прости меня, сказал это так, что мне показалось, что уже третье утро подряд на моей голове нет короны жупана».

Когда Стефан это сказал, раздался смех всех сидевших за столом, и он длился до тех пор, пока Стефан не выступил с серьёзным предупреждением:

«А теперь перейдём к самому важному – оценим ситуацию. Только, предупреждаю вас, чтобы мы подошли к этому с холодной головой, без оговоров и клеветы. Это необходимо, потому что все вы, как и я, хорошо знаем, что у нас за спиной, и это не только в связи с моим братом Вуканом, готовится нечто серьёзное. Наши старые враги иногда временно становятся друзьями, потом опять же временно становятся врагами, и мы теперь должны оценить, в какой они фазе, каковы их намерения через Вукана да и другими путями сделать какое-нибудь зло и нам, и себе».

Выслушав правителя, его чиновники и советники долго молчали, затем начали представлять каждый своё ви´дение ситуации и предлагать, что бы следовало предпринять. Высказывались они осторожно, мудро, ясно, и с радостью, что правитель каждого внимательно слушает, никого не перебивая. И когда последний выразил то, что он имел сказать, Стефан, уже усвоенным властным жестом правителя, поднял руку и сказал:

«Я не недооцениваю предупреждения о возможном нападении на Рас, ни опасности, которые нам грозят изнутри. Это мы подробно рассмотрим, а сегодня я хочу вам сказать следующее: я сразу же потребую, чтобы в Рас и окрестности прибыли дополнительно рудокопы из Саса. Наша жупания должна укрепиться, должна иметь лучшее оружие и снаряжение, казна будет пополняться и продажей руды и различных готовых изделий, а наш народ начнёт учиться ремёслам, к которым он не привык. Я имею в виду не только добычу, литьё и переработку всех металлов, что мы уже делаем на небольшом пространстве Копаоника, где успешно добывают руду, но и ковку монет, производство тканей, оружия, выращивание новых пород овец и лошадей, зерновых и фруктов. Нас больше не должен застать неготовыми никто, кто бы на нас ни посягнул, а мы, если народ будет зажиточен и доволен, можем стать самыми сильными на этом участке Божьей земли».

Жупан долго говорил со своими советниками, а собравшиеся особенно ждали, чтобы он рассказал о новых книгах, которые прочитал, желая услышать его мнение о вещах, о событиях в прошлом, о чём никто другой не умел так хорошо и подробно рассказать.

Лишь позже, во второй половине дня, Стефан проводил гостей и вместе с супругой Евдокией отправился в поездку верхом вокруг дворца и по окрестностям.

«Годами здесь ничего не строилось, а старое, с начала правления Немани, не рушилось. Пусть так и остаётся ещё в течение некоторого времени, чтобы лучше увидеть, чего нам не хватает, тогда и мы построим что-нибудь, что бы свидетельствовало и о нашем времени», – говорил он новой сербской жупанке, а она, слушая его внимательно, предупредила:

«Лишь бы мирно прошла эта первая волна признания, чтобы нас наши воины и остальные приняли так же, как и мы их принимаем. И конечно, чтобы Бог нам помог успокоить гнев Вукана. Тогда будет время для строительства новых церквей и монастырей, а не только зданий вокруг дворца».

«Что-то такое крупное уже начал брат Савва на Святой Горе. Этому строительству он придаёт особое значение, и мы всеми силами постараемся сделать всё, что для этого нужно, – сказал Стефан и, любуясь тем, как прекрасно ездит верхом Евдокия, добавил: – Значит, так, прежде всего поможем этому строительству, я так хочу и считаю это очень важным. И то сказать, Неманя бы разгневался, если бы мы избегали этой святой обязанности, через которую ширится и православная вера, и наша страна».

Слова жупана Стефана были совершенно ясны и тогда, когда он говорил о таких важных вещах и когда уместно шутил.

Евдокия молча согласилась, и они продолжили объезжать внутренний круг, образованный дворцовыми постройками и стенами. В середине этого четырёхугольного пространства был трёхэтажный дом Немани, в котором большая входная дверь вела прямо в обширный подвал, и эта дверь казалась важнее соседних, те были несколько ниже.

В самом начале правления Немани подвал играл огромную роль, в нём держали вино, фрукты и другие продукты, и лёд, который заготавливали зимой в специальных бассейнах. Второй этаж дома был каменным, а третий деревянным, оштукатуренным изнутри. На втором этаже от входных дверей можно было пройти по левой стороне в большую кухню, где был очаг, а оттуда легко перейти в столовую, потолок которой был украшен резьбой по дереву. В нишах и по углам столовой всегда стояла аккуратно сложенная посуда начиная с тарелок с прекрасными украшениями, золотом украшенных деревянных ложек, керамических бокалов, воловьих рогов или кованого золота, которым были отделаны многие из этих предметов. Ими Анна и Неманя, а теперь Стефан и Евдокия, как и вся семья, не пользовались. Их использовали только если за обедом присутствовали высокие гости, а до этого и после ели из деревянной посуды. Такое отношение Неманичей к вещам доказывало большое их смирение пред Богом и человеческую любовь к своему окружению. Вокруг синии, длинного низкого обеденного стола, сидели на маленьких треножниках.

На одном из этажей дома Немани было много покоев, в которых спали жупан и жупанка, их шестеро детей, а затем и женская часть прислуги. Рядом были ванные комнаты, в которых каждый мылся не реже раза в неделю, а некоторые и каждый день, а также до и после еды обязательно возносили молитву Господу и мыли руки. Было тут и отделение для ближайших родственников и друзей. Со временем, когда дети вырастали, а дочери выходили замуж и покидали родительский дом, комнат, в которых никто не жил, становилось всё больше.

Во дворе рядом с главным зданием, со стенами из тёсаного камня, находилось большое двухэтажное здание, которое служило для соборов и других собраний, другое было для иностранных гостей, а третье – для чиновников, писарей, переводчиков, курьеров, гвардии и обслуги. Между стенами, которые опоясывали этот круг зданий во дворе, и внешними стенами, усиленными башнями, находились здания для воинов, сокольничих, щитоносцев, псарей охотничьих псов и конюхов.

«Вот, за это до сегодняшнего дня отвечал мой отец, а по Божьей воле, с согласия Немани, теперь ты и я ответственны за всё на этом пространстве. И не только за здания, орудия и оружие, но и за людей, которые важнее стен. Мы всё видели, и я предлагаю вернуться в наши покои, уже темнеет, а я не хотел бы останавливаться сейчас и разговаривать с моими добрыми, но любопытными дворянами и воинами. Искренне говоря, я как-то чувствую себя внутренне уставшим», – пожаловался он Евдокии с мягкой улыбкой, а она сразу же объяснила это его состояние: «Ты хочешь спать, потому что ты и я находимся под впечатлением многих событий. Прекрасно, что нам и спать хочется в одно и то же время».

Она пришпорила коня, и они почти крадучись прискакали к конюшне, предоставив сторожам расседлать, напоить и накормить дивных животных, почистить их от пыли и листьев, которых было в изобилии в этой зелёной части Раса.