Золотые цепочки за хлеб
В 1196 год, когда Анастасия постриглась в монахини, осень в Топлице была такой дождливой, что крестьянам не удалось убрать даже половину урожая. А то, что собрали, из-за большой влажности было почти наполовину гнилым. Всему краю грозил голод, поэтому те, у кого были хоть какие-то деньги, а таких в этой бедной области было немного, ехали далеко на север, чтобы купить продукты.
«Не знаю, как мы переживём эту зиму? На складе у нас запасы небольшие, может быть, на неполный месяц. Весной нас разбойники ограбили, забрали и то небольшое количество серебренников, что мы имели, и мы теперь бедны, как говорится, как церковные крысы», – жаловалась Параскева монахиням после вечерней службы, не упомянув, что Анастасия и Феодора принесли узелок дукатов.
«Возможно ли, чтобы и здесь были разбойники и грабили монастырь?» – удивилась Анастасия.
«До этого года их не было. Но, к несчастью, в этом году они появились».
«Кто эти безбожники?» – спросила Феодора.
«Мы не подозреваем местных чабанов, а также детей и юношей. Это могли быть некоторые другие, плохие воины. Они желали жизни в военных доспехах и неких льгот для себя, а не такой доспех как честь мужскую и достоинство сербского воина, которыми наша страна гордится, и везде за границами державы они известны, и их ценят. Они никак не привыкнут к другой жизни. Они не годятся ни к службе в охране, ни в чабаны, а вот только для кражи и разбоя», – быстро ответила игуменья.
«Это наши, христиане?» – произнесла Феодора.
«К сожалению, это так! Но некоторые из них, я видела, как они здесь слонялись, и даже заходили в монастырь, нетверды в вере. Они хвалятся, что больше всего веруют в свои мечи, а сами не умеют даже посох в руках правильно держать», – грустно сказала игуменья.
Анастасия вспомнила тех двоих, что им помогли в несчастье, когда они уже были недалеко от монастыря. От таких людей они могли тогда и пострадать.
«Если бы они заметили, что я ношу на шее золотую цепочку с крестом, которую мне отец подарил, когда я вышла замуж за Неманю, они могли меня ограбить», – подумала Анастасия.
«О чём ты так грустно размышляешь, сестро Анастасия? Уж не испугалась ли ты? Многие зимы мы уже здесь пережили впроголодь. Эта не первая. Бог даст, и этой зимой что-нибудь придумаем», – прервала её раздумья игуменья.
«Да, да, я уверена, что нам Бог поможет!» – смущённо ответила Анастасия, а потом взяла себя в руки и спросила:
«Нет ли здесь поблизости кого-нибудь, кто продаёт продукты?»
«Есть один купец наверху, в поселении. Он ездил даже в Венгрию и наполнил продуктами все склады. Но чем мы, бедняки, заплатим за них? Ваши золотники мы не можем потратить на пищу. Как-то ночью я дала обет перед алтарём, что буду постоянно просить Бога помочь нам расписать церковь. И когда вы обе подарили дукаты, я это приняла как Божию милость, знак, что это предназначено только для росписи», – сказала игуменья.
«Но у меня осталась золотая цепочка, которую я, ещё когда выходила замуж, получила в подарок от отца», – сказала Анастасия. – Она у меня в келье, очень ценная. Я хочу её продать, чтобы мы купили запасы на зиму».
«Разве подарок отца можно продавать?» – спросила игуменья.
«Отец бы такому моему решению радовался, – ответила с мягкой улыбкой Анастасия. – Если бы я такую золотую цепочку теперь носила на шее, я потеряла бы тот покой, который не отдала бы за всё золото мира».
Слова, которые она произнесла, действительно отражают дух, полностью освобождённый от всего земного. Всё, от чего она отреклась, было ничтожно по сравнению с тем, к чему она стремилась. Ум, полностью преданный молитве, и сердце, окрепшее в чистоте и вере, были столпами, с которых возносилась её душа, жаждущая спасения и Царствия непреходящего, вечного.
«А кто её, такую ценную, купит в бедной Топлице? – спросила игуменья, пытаясь отвратить её от этого намерения. – Здесь мало кто знает настоящую цену золота».
«Я вам её дам. Отнесите в поселение, попробуйте. Можете и у того купца, у которого есть продукты», – ответила Анастасия. Затем она встала, пошла в конак и принесла золотую цепочку с крестом.
«Крест оставь», – сказала ей матушка.
«Оставлю. А цепочку продайте. Отдайте её за столько, сколько вам предложат. Лишь бы пережить эту зиму!»
Игуменья взяла золотую цепочку в руки как святыню и отнесла её в свою монашескую келью. Всю ночь она глаз не сомкнула. Её не удивило то, что недавняя сербская госпожа дарит своё последнее богатство, огорчало то, что она должна была взять у неё золотую цепочку, её необычайно ценную и наверняка особо дорогую память. Без сна она встретила рассвет, и не ожидая встречи с монахинями, поторопилась в селение, чтобы найти купца.
Когда с первыми утренними лучами монахини пришли на молитву в церковь, они заметили, что нет матушки Параскевы. Некоторые забеспокоились, не заболела ли? Но прошло немного времени, и в дверях храма появилась игуменья, явно обеспокоенная. И когда утреннее богослужение закончилось и все они позавтракали, игуменья пригласила Анастасию и Феодору к монастырским воротам и рассказала, куда ходила и почему последняя пришла на молитву.
«Тот купец предлагает полтелеги пшеницы за эту цепочку. Говорит, не дал бы столько, но дочь его скоро выходит замуж, поэтому он ей хочет подарить эту цепочку», – объяснила игуменья с видимым неудовольствием.
«А сколько это мешков?» – поинтересовалась Анастасия.
«Четыре. Мало. Это едва лишь на два месяца, и то, если мы муку смешаем с сухой, толчёной крапивой и остальными травами».
Услышав это, и сама желая свой последний кусок хлеба поделить с монахинями, Феодора захотела и эту заботу разделить с ними: «Я отдам и мою цепочку, но если можно, я бы оставила себе крест».
Сестра Анастасия посмотрела на неё, и Феодора поняла невысказанный вопрос, поэтому объяснила:
«Мне брат подарил, он сделал его своими руками. Он, я тебе уже говорила, известный ювелир в Солуни, но в последние годы занимается только живописью. Он оставил гораздо более выгодное ремесло, потому что ему во сне явился святой Димитрий и так ему посоветовал».
«Слава Богу и святому Димитрию», – перекрестились игуменья и Анастасия.
Феодора сняла золотую цепочку и отдала её игуменье:
«Вот, матушка, от того купца за две цепочки потребуй восемь мешков пшеницы. Скажи ему, что порядок таков, что и жена его дарит дочери золотую цепочку, раз уж он намерен и сам как отец это сделать. Вероятно, он согласится».
Игуменья взяла цепочку и спросила Феодору:
«Сколько братьев у тебя, сестро? И где они живут?»
«Я исключительно богата, у меня три брата, как и я, они очень образованны и живут в вере. Один из них известный купец в Солуни, второй иконописец, а третий, о котором я тебе, сестро Анастасия, никогда не говорила, уже давно стал монахом».
Анастасия удивилась:
«Рассказывай, рассказывай, сестро, меня это радует».
«Тот мой самый младший, третий брат, стал известен как искусный мастер, который и из дорогих, и из самых дешёвых материалов делает прекрасные украшения. Вот этот золотой крест, пронизанный серебряными нитями, дело его рук».
Анастасия и игуменья осмотрели крест, который она держала в руке.
«Я его вижу впервые. До сих пор ты его никогда не показывала».
«Не показывала, потому что я его хранила для самого торжественного случая. Когда он для меня его сделал, брат думал, что я его надену, когда буду выходить замуж. Свою любовь я не подарила ни одному человеку, я её хранила для Богомладенца. Сейчас я чувствую, что я верой повенчана с Самым Возвышенным, и вот, я взяла крест, сделанный братом, с радостью».
«Значит, этот прекрасный крест и цепочка сделаны давно?»
«И брат тогда был очень молод. Вероятно, он ещё рассчитывал жениться и что я выйду замуж в Расе».
«А у тебя было такое намерение? И если было, почему ты о нём не рассказывала?»
«Нет, не было! Правда, не было. С тех пор как я начала учить Божьего Савву письму и книгам, я и сама стала читать подряд все святые писания о Боге и апостолах. По мере чтения душа моя всё больше наполнялась Божиим светом, а потребность выйти замуж всё быстрее гасла. Радость охватывала меня каждый раз, когда я Савве слова из книг приводила, а он их с удовольствием записывал. Лица наши становились светлее. Его лицо таким оставалось и когда мы закрывали книги, а меня всё меньше беспокоило земное, и всё больше созревало решение пойти с моей госпожой сюда. Вообще-то, не родился тот, кто бы меня к себе привлёк и оставил в доме своём, будь он принцем, императором или самым богатым в мире человеком. Да, тогда я замечала, что Савва многие буквы и слова знал до того, как я ему их показала или из книги прочитала. Он рождён с верой в душе и возрастает с Богом на всех путях».
Анастасия посмотрела на неё ласково, а игуменья спросила:
«А что заставило твоего брата стать монахом?»
«То же, что и меня привело в монахини. Любовь к Богу, православию, однако решающим было влияние Саввы на него».
«Моего сына?»
«И это я никогда до сих пор никому не рассказывала. Когда Растко ушёл, как бы сказали те, кто с трудом понимает решение принца оставить всё земное, когда он бежал на Святую Гору в попрошайки, я сразу же через неких русских монахов – они в те дни прибыли в Рас по дороге на Солунь и Святую Гору – поручила брату, чтобы он пошёл и нашёл его. Просто чтобы оказался с ним, если он ему понадобится».
«И он его нашёл, на Святой Горе?!»
«Да. Он туда пошёл повидаться с ним и остался. Домой он больше не вернулся».
«Правда?»
«Он видел, с какой любовью сын правителя обращается к Богу. Получив такой урок, он и сам остался, чтобы в качестве монаха подвизаться для Господа и быть искренним собратом Савве».
«И все эти годы ты знала о постриге своего брата, а мне ничего не сказала?»
«До вчерашнего дня отношения между нами обеими были совсем другими. Ты была жена правителя, а я придворная дама».
«Не скажи, Феодоро! Я тебя считала лучшей подругой. Я всегда хотела быть тебе сестрой, а не госпожой»
«Знаю, так ты себя и вела. Ты не слишком стремилась к земному, и я всегда чувствовала, что в тебе возобладает духовное».
Слушая всё это, игуменья их попросила не ссориться, что она должна подготовиться, чтобы пойти в поселение и отнести цепочки в обмен на мешки с мукой. И как бы между делом спросила:
«Скажи мне, сестро, что было с двумя твоими старшими братьями?»
«У иконописца работы по горло, и он очень известен, потому что расписывает новые монастыри по всей Византийской империи, и у купца полные склады товара и полон дом детей». Оба успешны и довольны жизнью. Все ревностны в молитвах, а я усердно обращаюсь к Богу, молясь одинаково за всех троих».
«И мы обе теперь будем молиться за твоих братьев», – обещали игуменья Параскева и Анастасия.
Игуменья лишь назавтра вернулась из поселения, а перед монастырём её встретили все монахини. На двух ослах, которых ей на время уступил некий верный человек из поселения, она привезла восемь мешков муки.
