Был десятый час утра, пятидесятый день после праздника Песах — время погожее, солнечное. С Елеонской горы плыли в дуновениях раннего ветра запахи расцветших деревьев, накатывались на город пьянящей волной из глубин Кедронской долины. Над кровлями витала легкая мглистая завеса, время от времени рассеиваемая более сильными порывами ветра в ржаво-золотистую пыль...

Пробужденный от сна Иерусалим журчал утренним гомоном. Сонмища набожных, прибывших с паломничеством в город на праздник Пятидесятницы со всех сторон света, уже собрались толпой у храма Соломона. В шуме голосов беспорядочно смешивались наречия дальних земель парфян и мидян, протяжно-певучая речь эламитов и сыновей Месопотамии, говор евреев, местных и с окраин Иудеи. Среди толпы верующих радужными лентами скользили красочные одеяния паломников из Каппадокии и Понта, белые тюрбаны арабов, развевающиеся плащи детей Сахары, Ливии и Египта.

Время от времени море голов разделялось на две бурлящие половины, чтобы пропустить идущую по середине улицы центурию легионеров, полным ходом спускающуюся со стороны Нового Города, или отряд всадников с префектом, направлявшихся к Башне Стратона. Затем оба потока снова сливались в одну пеструю толпу, что шумела фейерверками праздничных молитв, утренних приветствий, просьбами странствующих нищих...

Отовсюду тянулись к святому городу тысячи пилигримов: императорским трактом из Сихема, Кесарии и Лидды с севера, большаком из Газы с запада, дорогами из Вифлеема и от Мертвого моря на юге. Центурионам и начальникам стражи при городских воротах в тот день досталось немало обременительной работы, тем более что наместник строго приказал соблюдать порядок и не впускать за стены подозрительных бродяг.

Возле арки, называемой Портал Антония, в северо-восточной части города царила наипаче ужасная толчея. Причиной этого была близость чудодейственного пруда Вифсаиды с пятью галереями вокруг него. Тысячи хромых, слепых и параличных теснились вокруг, ожидая своей очереди. Во время божьего праздника к пруду сходил Ангел Господень, и вода начинала бурлить; кто во время этого бурления погрузился в нее и омыл изнуренное болезнью немощное тело, выходил крепким и здоровым, какая бы тяжкая болезнь его ни поразила. Потому толпились здесь люди больше всего, наполняя окрестности страшным шумом...

В одном из закоулков Верхнего города, к западу от дворца первосвященника Каиафы, стоял неказистый с виду дом, окруженный старым, уже рассыпающимся каменным забором; большие финиковые пальмы у входа, словно верные стражи, ласкали зелеными опахалами вершины каменных стен.

Это был дом Марии, матери Марка, двоюродного брата Варнавы. Здесь в последний раз ужинал в обществе своих учеников Иисус Назареянин, распятый на горе Казней пятьдесят три дня назад.

Здесь они схоронились в страхе перед евреями после Его похорон, здесь проводили долгие часы в молитве и укреплении сердец, когда Учителя не стало, когда Он ушел от них, оставив одних в печали и безграничной скорби.

И сейчас они тайно собрались, чтобы посоветоваться вместе о том, что им делать и куда направить уставшие от бегства стопы.

Ибо вести, которые принес из города Никодим, член синедриона, очень обеспокоили их, особенно тех, кто был пуглив от природы. Старейшины иудейского совета, опасаясь наказания за распятие Учителя, распространяли клеветнические толки о Его учениках и апостолах, угрожая истребить всех силой своей верховной власти или очернить перед правительством цезаря как мятежников и врагов Римской империи.

Это напугало тех из них, кто были самыми слабыми, и они с тревогой сбирались под крылом Петра, словно птенцы в поисках пристанища, заботы и утешения...

У ворот в стене на входе стояли двое стражников и не впускали внутрь никого, кто не мог показать значок, называемый тессерой. Во внутреннем дворе перед домом несколько верных последователей произносили утренние молитвы, другие, которые уже укрепили души разговором с Господом, говорили приглушенными голосами или поглядывали вверх, на окна верхнего этажа, где в комнате заседали апостолы.

Был с ними и Иосиф Аримафейский, тот самый, который раздобыл гроб для Господа и выпросил у Пилата разрешение на похороны, и Нафанаил из Каны Галилейской, прозванный учениками Варфоломеем, и Мария, жена Клеофаса, мать Иакова и Иосифа, и несколько других благочестивых женщин, что присутствовали при смерти Иисуса.

А всего в горнице, вместе с теми, что стояли во дворе или ждали в сенях, собралась сотня и двадцать человек, сами ученики и верные последователи Христовы... В просторной, побеленной известью палате стоял длинный и широкий стол, устланный льняной скатертью, а вокруг него стояло тринадцать седалищ. Одно из них было пустым. Там пятьдесят три дня назад сидел любимый Учитель, чтобы в последний раз разделить трапезу с учениками. С тех пор это место пустовало. Никто не смел занять его после Него; даже сам Петр, первый из апостолов...

Этим вечером здесь царило странное молчание; все сидели задумчивые, полные особых предчувствий.

Наконец Симон, называемый Петром, заметив их задумчивые лица, прервал тишину:

— Братья мои, что же вы такие грустные и озабоченные? Воистину пристало нам радоваться, а не печалиться. Ведь воскрес Господь, как завещал, на третий день, и вознесся во славу Отца Своего. Но вижу, что здесь среди вас есть еще люди слабого духа и малой веры, которые, сомневаясь в правдивости слов Его, качают головами. «Воистину, воистину, — говорил Господь, — стократно счастливее те, кто не видел и уверовал».

И устыдились некоторые из присутствующих и, набравшись духа, начали веселее поглядывать друг на друга. Один из учеников, по имени Клеофас, вышел из толпы собравшихся и голосом, полным радости, начал рассказывать, как он вместе с еще одним товарищем встретил воскресшего Иисуса на дороге в Эммаус. И сильно укрепил своим рассказом падшие уже было сердца, ибо шум, который учинился в светлице, сделался радостным, когда начали вспоминать и дальнейшие явления их Господа.

Так свидетельствовали Андрей и Матвей, а также Филипп и Варфоломей и другие апостолы, как в тот же вечер Господь вошел сквозь запертые двери в комнату и приветствовал скорбящих и печальных словом мира. И Фома Неверующий теперь страстно подтвердил, как восемь дней спустя он сам вкладывал руку в бок Учителя и палец в раны на ладони Его.

И снова, в четвертый раз узрели Его на берегу Генисарета, когда, усевшись в лодку вчетвером с Симоном, собирались забрасывать невод. В конце, с печалью, но и с надеждой на лучшее завтра припомнили предивное мгновение на Елеонской горе, где в последний раз явился Учитель в сиянии Своей надмирной славы и сошел в мир иной со сладким обещанием на устах:

— Не оставлю вас сиротами, но пошлю вам иного Духа истины, Параклета, чтобы остался он с вами до скончания веков.

Все подняли головы и, укрепленные в сердцах своих, ждали чего-то величественного. Какой-то новый дух вступил в них и разжег огонь воодушевления и веры. Даже самые слабые, что хотели уже бежать из Иерусалима от мести евреев, теперь устыдились перед собой и другими, решив ждать знака от Господа.

Симон Ревнитель и Иоанн Зеведеев затянули песню, тихую, но сладкую, как печаль пробуждающейся весны, ту самую, что пели вместе с Учителем после последней вечери. За ними вступили и другие, и зазвучала горница хором светлых и чистых голосов.

Пение это неслось из комнаты в город и разливалось чудесным эхом, усиливавшимся между домами, так что прохожие останавливались на улицах и, удивленно озираясь по сторонам, вопрошали:

— Что это за песня, такая сладкая и грустная одновременно?

И, насытив слух, уходили, покачивая головами.

Внезапно галилеяне умолкли. По лицам разлилась тихая благодать безмятежности, и они подняли глаза к небу, полные неземного счастья и великой надежды, ожидавшей осуществления.

И наступила долгая минута глубокой тишины. Казалось, весь мир на мгновение замолчал и затаил дыхание...

Вдруг раздался страшный шум, будто сорвался вихрь и наполнил собой весь дом. Лица апостолов озарились странным сиянием, глаза высматривали что-то в надмирной дали, пока Божий ветер шелестел в их одеждах и развевал волосы на головах. И тогда появились в горнице огненные языки и красной вереницей застыли над каждым из них в отдельности. Всех их воспламенил Дух Божий, и они, преисполненные святого жара и рвения, вышли из дома на улицы города и начали взывать к толпе на разных языках.

А были тогда в Иерусалиме последователи закона Моисеева из всяких племен и народов поднебесных, которые, придя сюда со всех сторон света на праздник Песаха, все еще находились в городе. Тогда они, так же, как другие чужаки и местные жители, заслышав шум, который внезапно поднялся среди людей, сбежались большой толпой и остолбенели от удивления, ибо каждый слышал апостолов, которые говорили на их родных языках. Так, изумленные, смотрели они друг на друга и спрашивали:

— Разве эти люди, подобные вдохновенным пророкам или одержимым духами безумцам, не являются галилеянами?

— Как же так получается, что каждый из нас слышит свой родной язык и речь, к которой привык с детства?

А были среди толпы и коричневые от солнца жители ливийских земель неподалеку от Кирены, отважные сыновья Фригии и Памфилии, небесноокие критяне и мидийцы с темно-оливковой кожей.

Все они, пусть были разноязычными, понимали обращающихся к ним двенадцатерых странных мужей. И одни удивлялись, с уважением склоняя головы, словно перед святыми людьми, а другие, с мелкими и затемненными умами, насмехались, приговаривая:

— Да они упились молодым вином!

Услышав эти оскорбительные слова, Петр возвысил свой голос и промолвил:

— Мужи Иудеи и жители Иерусалима! Истинно говорю вам: не пьяны они, как вы думаете, ибо сейчас только третий час дня; однако оправдались здесь слова пророка Иоиля, который предсказал обетование Господне: «В день исполнения изолью Духа Моего на всякое тело и будут пророчествовать...» Мужи Израиля! Руками безбожников вы распяли и умертвили Иисуса из Назарета. И так, десницей Божией вознесенный, он исполнил обет нам данный и излил Духа Святого, который вы видите и слышите. Поэтому пусть верно знает об этом каждый из вас, что Иисус, которого мы распяли, поставлен Богом Господом нашим и мессией.

Услышав это, столпившиеся весьма испугались и стали спрашивать апостолов, что им следует делать. Тогда Петр повелел им покаяться и принять крещение.

— Спасайте себя, братья, — молвил он как всегда простыми, но сильными словами, — спасайте себя средь этого коварного племени!

И обратились в тот день около трех тысяч душ.