КНИГА ОГНЯ

На посту пожарной дружины царила полночная тишина. Свет сигнального фонаря, подвешенного высоко на крюке под потолком, рассеивал тусклый веер лучей по квадратной комнате с двумя топчанами под стенами и шкафом для документов и запасных шлемов. Под окном, у стола, за партией в шашки сидели двое пожарных, время от времени пуская клубы желтого дыма из длинных вишневых трубок. Играли, похоже, без азарта, просто чтобы убить время, ибо движения их были ленивые, словно неохотные, а на лицах, утомленных бессонной ночью, была заметна скука и сонливость. Иногда кто-то из них широко зевал и расправлял сгорбленную над доской спину, изредка вполголоса бормоча какое-то замечание. И вновь наступала тишина, окутанная дымом трубок.

На топчанах лежали двое дежурных; один из них, у левой стены, смачно храпел в полную октаву, в то время как его напарник с противоположной стороны молча попыхивал папиросой, вперив неподвижный взгляд в потолок. В какой-то момент он отвел глаза от потолка, придавил догорающий окурок и швырнул его в угол комнаты. Один из игроков обернулся:

— Не спится, пан сержант?

— Что-то никак не получается. Играйте дальше. Хочу поразмышлять.

Снова выпрямился на лежаке, сплел руки под головой и задумчиво уставился на большой образ святого Флориана, висящий на стене. Мысли, похоже, были невеселые, ибо лицо его раз за разом хмурилось, и он то и дело мучительно сводил длинные черные дуги бровей.

У сержанта пожарной службы Петра Шпонара и в самом деле имелись причины для беспокойства. Три недели назад на работу в город вернулась его единственная дочь Магда, а вместе с ней все прежние заботы и страхи, которые заставили его два года назад отправить ее в удаленную местность, где о ней еще никто ничего не слышал.

Ибо удивительным созданием была эта дочка пожарного. Высокая, хрупкая и бледная, она приковывала к себе внимание большими, черными, устремленными куда-то в пространство глазами и движениями рук, которые никогда не могла обуздать. По рукам этим, таким же бледным, как лицо, беспрестанно пробегала какая-то нервная дрожь или судороги, вызывая беспокойные спазматические движения пальцев — длинных, узких, вечно холодных. Пышные черные волосы блестящими змеиными извивами цвета воронова крыла выбивались из-под шелкового огненно-померанцевого платка — единственного украшения, которое могла себе позволить бедная девушка.

Ибо бедной, очень бедной была дочка пожарного. Ее мать Марта, по слухам, цыганка редкой красоты, рано умерла, оставив ей в наследство свою болезненную, какую-то неугомонную натуру и тоску по громадным бескрайним степям. Отец любил Магду нежной и глубокой любовью, но словно бы с оттенком страха перед собственным ребенком. Петр Шпонар боялся своей дочки. Боялся ее белого как мрамор лица, ее узких, упрямо сжатых губ, длительных и частых периодов ее задумчивости. Однако были и другие, более глубокие причины для отцовского страха.

Жене его, когда она еще жила среди своих кочевых соплеменников, старая цыганка нагадала, что ее соблазнит белый оседлый человек и родит она от него дитя — девочку, дочь пламени, с которой отец ее будет бороться всю свою жизнь.

Ворожба, казалось, удивительным образом начала сбываться. Марта дожила только до первой части предсказания, навсегда покинув мир, когда дочке было всего пять лет. Петр с тревогой ждал исполнения поначалу неясной для него второй части пророчества, пока не настало время, когда таинственные слова ведьмы начали обретать свой подлинный смысл. Магде Шпонар было тогда лет пятнадцать, и служила она в городе на табачной фабрике, когда вспыхнул первый пожар: неведомо как загорелись ящики с папиросной бумагой и пожар распространился на всю фабрику в течение нескольких минут. Потери были огромные; речь шла о небывалых суммах. Злоумышленника так и не разоблачили. Зато, когда пожар уже потушили, в маленькой центральной комнатке, чудом уцелевшей посреди моря пламени, нашли работницу Магду Шпонар, распростершуюся на полу в глубоком сне. Судя по всему, девушка, пробыла в таком состоянии все то время, пока вокруг бушевал пожар, и только после двухчасовых попыток привести ее в чувства наконец приоткрыла отяжелевшие от сна веки. Как она смогла выдержать больше часа, не задохнувшись, в закрытой комнате, окруженной со всех сторон волнами огня, и каким образом вообще уцелела комната, расположенная в самой середине пылающего здания, — навсегда осталось неразгаданной загадкой.

После этого случая Магда несколько раз меняла работодателей, служила преимущественно горничной в богатых семьях, гардеробщицей в кафе или продавщицей в магазинах. И всегда по какому-то роковому стечению обстоятельств, вскоре после поступления на службу, в домах и заведениях, где она тогда работала, вспыхивали пожары. Причина стихийных бедствий каждый раз оставалась необъяснимой; люди всегда сталкивались с уже свершившимся фактом.

Сначала никому даже в голову не приходило искать какую-то связь между пожарами в городе и Магдаленой Шпонар, чье поведение было безупречным и не обращало на себя ничьего внимания. В конце концов среди простонародья все же начали кружить какие-то странные слухи об участившихся в последнее время случаях возгорания. Дело дошло до того, что в городе горело по два-три раза в неделю и к тому же — удивительная вещь! — всегда в одних и тех же местах; огонь словно облюбовал себе определенные участки и, более того, определенные дома, семьи, посещая их с особой настойчивостью. Наконец, ни с того ни с сего, после ужасного пожара на Левандовке, который почти дотла сжег только что возведенный каменный дом городского синдика, внезапно грянул слух, что зачинщицей всех этих бедствий является не кто иная, как Магда Шпонар, служащая в доме Долежа. Возмущенная толпа плебеев набросилась на нее посреди рынка и свершила бы над несчастной немедленный самосуд, если бы не вмешательство ее отца, повсеместно любимого и уважаемого защитника общественного добра, и полиции, которая спасла девушку от атаки разъяренного сброда.

Проведенное строгое и детальное следствие не выявило вины подсудимой; судейский следователь на основании показаний свидетелей и обвиняемой лишь подтвердил к всеобщему удивлению, что в течение неполного года службы Магды в городе произошло более ста пожаров, причем преимущественно в домах ее тогдашних работодателей. Более того, был установлен характерный факт, касающийся поведения дочери Шпонара во время подозрительных пожаров: именно же, что в пятидесяти случаях из ста после того, как был потушен огонь, ее находили в бессознательном, почти каталептическом состоянии, обычно внутри дома, который постигла беда. Вот и все. Непосредственных доказательств вины обвинители не смогли привести ни в одном из случаев; ни разу никто не поймал ее на горячем. Даже напротив - о поджоге, по-видимому, не могло быть и речи, поскольку, как следовало из показаний очевидцев и пострадавших, девушка с момента начала пожара и вплоть до его обуздания словно оставалась в трансе и не двигалась с места; кроме того, огонь занимался не в непосредственной близости от нее, а, как правило, в некотором отдалении, например через две или три комнаты.

Несколько врачей-экспертов, которые проявили живой интерес к этому делу, после тщательного обследования Магды признали ее аномальным созданием с преобладанием в ней подсознательных сил, со склонностью к каталепсии и даже к сомнамбулизму.

Наконец был вынесен оправдательный приговор; однако суд частным образом посоветовал сержанту пожарной службы, чтобы тот больше не посылал дочь на работу, учитывая мнения возмущенной общественности, которая была решительно настроена против Магды. И все же, несмотря на оправдательный приговор, дочку Шпонара, с тех пор прозванную Красной Магдой, считали поджигательницей и ведьмой, которую все обходили десятой дорогой, боясь пустить ее на порог своего дома.

Измученный отец отправил ее в отдаленную местность, в деревню, к семье, в надежде, что через некоторое время она сможет вернуться, когда сотрется память об этих бедствиях, а народ утихомирится и забудет о Красной Магде.

Так она провела два года в селе, не подавая о себе никаких вестей. И вдруг три недели назад вернулась в город, еще более бледная, чем была, с впалыми щеками и следами от слез в покрасневших глазах. На вопросы отвечала неохотно, с заметным усилием, и все рвалась на службу, не желая быть обузой в отцовском доме. В конце концов он уступил ее горячим мольбам и с тяжестью на сердце все же выговорил ей место в доме богатого купца Духница на улице Млинарской. Девушка заняла там место служанки и вот уже неделю добросовестно исполняла свои обязанности.

Появление Красной Магды в городе прошло незамеченным, казалось, никто не обратил на это внимания. Однако Петр Шпонар ужасно переживал насчет ее возвращения и со дня на день ожидал плохих новостей. Ибо, несмотря на оправдательный приговор городских властей, несмотря на вполне четкие возражения из уст самой Магды, пожарный не верил в ее невиновность; где-то глубоко, на самом донышке его души дремало убеждение, что все, что о ней говорят люди, является ужасной и печальной правдой. Он, отец и сержант пожарной службы в одном лице, мог кое-что рассказать об этом — он, кто собственноручно поочередно тушил каждый из пожаров, которые людская молва таинственным образом связывала с его Магдой. У него было время досконально ознакомиться со всеми сопутствовавшими им симптомами и основательно все изучить; он отличал их каким-то особым, своеобразным чутьем от других, «обычных», на которые тоже насмотрелся вдоволь. Не зря он дослужился до звания сержанта и прославился как первоклассный пожарный. Если бы его спросили на исповеди: «Пожарный сержант Петр Шпонар, виновна ли твоя дочь?» — он ответил бы, что нет, если речь о ее совести и ясности сознания. Однако, если бы кто-то спросил его, верит ли он в безоговорочную невиновность Магды, он отрицал бы это столь же решительно.

Больше всего его, однако, мучило то, что это именно его дочь, его кровь. Была в этом какая-то болезненная ирония, что его родное дитя, казалось, собирает вокруг себя ту сокрушительную силу, которую он яростно искоренял на протяжении стольких лет. Временами его посещала странная мысль, что, может быть, именно поэтому, может, именно за то ожесточение, с которым он боролся с огнем, его постигла такая кара; может, жестокая стихия мстила ему таким образом? Неведомо. Шпонар терзался этими рассуждениями и ужасно страдал.

Вот и нынче, в этот полночный час тревожные мысли не давали ему покоя, блуждая под черепом, словно призраки.

Он тяжело поднялся с топчана и, чтобы как-то прогнать мучительный кошмар, начал рассматривать устав спасательной службы, висящий на стене. Однако и это, похоже, быстро ему надоело, потому что он тоскливо повернулся к доске с приказами и принялся чертить мелом какую-то карикатуру.

Внезапно тишину вспорол вопль звонка: три резких пронзительных сигнала. Звенели автоматы пожарной сигнализации.

В участке все резко пришло в движение, под окнами в нервной спешке замелькали какие-то фигуры. Шпонар с бьющимся сердцем изучал показания автомата. Каждый миг приносил ему новые подробности, уточняемые с каждой минутой, с каждой секундой. Пожарный вперил глаза в блестящий платиновый диск, но внезапно снова сомкнул их. Как неуверенный картежник, который долго держит под рукой карты, не решаясь их перевернуть, и гадает, что же ему пришло, так и пожарный тревожно прикрыл веками глаза, боясь посмотреть правде в лицо. Наконец вновь открыл их, впиваясь жадным взглядом в аппарат. Здесь уже был готов ответ: лаконичный, четкий, неумолимый:

«Горит! Девятый участок. Кожевники. Млинарская».

Шпонар пошатнулся и побледнел. Предчувствие не обмануло его. Да, это было там, наверняка! Где же еще? Несомненно, горело у Духницев! Огненная Голгофа начиналась вновь. Всего на третьей неделе ее службы! Вьюга боли и возмущения на мгновение пригнула его к земле. Однако он превозмог это. Не было времени на размышления; надо было действовать, отдавать приказы, принимать командование.

Уже играла тревогу труба, созывая спасателей, уже дремавшие минуту назад пожарные поспешно прилаживали ремни, надевали шлемы, перебрасывали через плечо связки шнуров и спасательных веревок.

Сержант выбежал из дежурки во двор. Здесь, под вышкой и в хранилище уже шли лихорадочные приготовления к выезду. Сквозь широко распахнутые ворота из хранилища выкатили несколько помп, выехал автомобиль со снаряжением и две машины для перевозки пожарного расчета. В свете прожекторов поблескивали на головах металлические каски, мерцали холодные огоньки на обушках топориков.

Шпонар, уже спокойный и уравновешенный, раздавал предписания. Во дворе громко звучал его голос, ровный, уверенный, мужественный.

— Вентили в порядке? — в какой-то момент задал он вопрос.

Несколько послушных рук молниеносно потянулись к поршням насосов и проверили их.

— Пан сержант, докладываю, все вентили работают, - доложил результат один из работников помпы.

— Хорошо. Эй, ребята! — крикнул он, занимая место на одной из машин. — Кому в дорогу, тому пора! С Богом, поехали!

В воздухе задрожала бодрая зовущая нота ля-бемоль пожарной трубы, створки въездных ворот распахнулись в стороны, и среди шума клаксонов, в кровавом свете зажженных сигнальных ламп машины пожарных ринулись в ночную тишину; во главе в бешеном темпе мчался автомобиль со снаряжением, за ним второй, ощетинившийся ребрами лестниц, баграми, топорами и пожарными метлами, с большой цистерной воды посередине, за ним две помпы типа «Матадор» с обслугой, а за ними пассажирская машина с пожарным расчетом под командованием сержанта...

Было три часа утра, глухая ноябрьская ночь. Порывистый ветер вырывался из ущелий улиц и закоулков и швырял в глаза целые пригоршни праха, песка и булыжной пыли. Откуда-то из садов летели пожелтевшие волны осенних листьев и с сухим шелестом катились по плитам тротуаров...

Они миновали Аллеи, свернули на Свентоянскую. Поодаль, над башнями приходского костела горело зарево пожара. В окнах мелькали напуганные лица, в воротах — заспанные дворники; на площадях начали собираться группы людей.

А в пустые, удлиненные вереницами фонарей улицы врывались водовороты резких, крикливых звуков, призывы пожарных клаксонов, металлический голос трубы, вопящей ноту ля-бемоль.

— Горит! Горит!

Добрались до площади Святого Духа. Над кровлями каменных домов в небо выстреливали кровавые потоки огня, черными траурными изгибами вился дым. В воздухе уже чувствовался чад гари, слышно было, как усиливается гомон толпы...

Миновали площадь, со скоростью летящей стрелы обогнули здание почты и с яростью фурии ворвались в устье Млинарской. Здесь, в глубине, слева по глазам ударила грозная красота пожара. Пылал четырехэтажный дом купца Духница. Огонь, вспыхнувший на уровне второго этажа, беспрестанно усиливаемый порывами осеннего ветра, в четверть часа охватил верхние этажи и уже тянулся пурпурной лентой к нижнему. Несмотря на ночную пору, вокруг было светло как днем. Посреди криков людей и треска пламени пожарные влетели в большой сквер перед домом, осыпаемый сейчас мириадами искр. Их встретили адский шум и стоны. На улице вокруг дома лежали кучи выброшенной из квартир мебели, целые горы сундуков, шкафов и ковров в диком хаосе беспорядка.

Пожар разразился так внезапно и распространился так быстро, что многие жильцы едва успели выскочить в одном исподнем. Другим дорогу отрезало пламя, рвущееся с нижних этажей, и они остались в пылающем доме, ожидая помощи пожарных. Ежесекундно в окнах показывались побелевшие как полотно лица несчастных, напрасно моливших о спасении, которое все не приходило. Какая-то женщина, доведенная ожиданием до отчаяния, бросилась с третьего этажа на брусчатку и погибла на месте. В этот критический момент приехали пожарные. В мгновение ока оттеснили с улицы зевак и протянули линию рукавов от дома до берега текущей рядом реки. Прежде чем резиновые всасывающие устройства накачали достаточное количество воды в цистерну, в дело вступили мощные экстинкторы. Доблестные «Резе» и «Матадор», усердно питаемые ручными пневматическими насосами, атаковали струями воды очаги пожара на первом и втором этаже. В то же время к стене приставили пять раздвижных лестниц и два нагнетательных баллона. Поднимая над собой правой рукой брандспойт, сержант Шпонар первым взобрался на ступени.

— За мной, парни, — позвал он громким голосом товарищей.

Шестеро пожарных, вдохновленных его примером, тоже начали подниматься по лестницам на опасные этажи; вслед за ними ползли вверх напорные рукава, прикрепляемые по мере подъема к планкам и ступеням. Добравшись до второго этажа, Шпонар направил мощную струю воды в помещение, в котором клубилось густое руно огня и дыма. Красная пучина на миг отступила куда-то вглубь, являя комнату, наполовину освобожденную от мебели.

«Отсюда, наверное, уже все сбежали», сделал он быстрый вывод. И оставил второй этаж заботам двух товарищей, которые тем временем догнали его.

Поскольку лестница не выдвигалась выше, он зацепился карабином за ее предпоследнюю ступеньку на уровне пояса, обеими руками схватил лесенку с крюками, которую ему подал снизу коллега, и, подняв ее высоко над головой, туг же зацепил крюки за окно следующего этажа. Совершив этот маневр, он с удивительной сноровкой и проворством начал подниматься по ступеням с топориком в правой руке.

Пламя, поглотив два опустошенных этажа, дотянулось кровавой гривой до четвертого; длинные горячие языки уже облизывали на нем балконы и галереи, красные жала вонзались в двери и окна. Раздался звон лопнувших окон, смешавшийся с человеческим криком.

На одном из балконов сбились в кучку несколько жителей, заслоняясь руками от дышащего им прямо в лица жара.

В этот момент сержант добрался до балкона третьего этажа. Быстрым как мысль движением протянул руку к женщине с развевающимся на ветру волосами, которая стояла к нему ближе всех, легко поднял над перилами балкона и подал ее, сомлевшую у него на руках, стоявшему ниже товарищу, а тот спустил ее вниз.

— Спасательный брезент! — скомандовал Шпонар, увидев, что число людей на балконе увеличивается, а пожар уже ворвался внутрь.

Спасши таким образом еще нескольких людей, он поручил оставшихся коллегам, оставляя для себя самую трудную задачу в глубине доме, объятого огнем. Поправил на голове защищающий от дыма капюшон, отстегнул карабин и, перешагнув последнюю ступень лестницы, запрыгнул через окно внутрь. Вслед за ним проскользнуло предательское пламя.

Началась богатырская работа пожарного. Словно ныряльщик на дне моря, Шпонар бросался во все стороны в лихорадочном поиске, пробегал по комнатам, осматривал уютные, роскошно обставленные будуары, нервным шагом пробегал сквозь только что покинутые спальни. В какой-то момент наткнулся на чье-то тело, которое лежало на паркете. Склонился, поднял его и в клубах удушливого дыма развернулся к окну. Здесь он, к счастью, наткнулся на одного из пожарных насосной команды и отдал ему свою ношу — хорошенькую девочку лет десяти.

— Укрепить на двух последних этажах спасательные канаты! - выкрикнул вдогонку приказ, возвращаясь вглубь бокового крыла.

В этот момент пожар победно охватил левую часть третьего этажа и палящей лавой ворвался в самую его середину. Сержант на мгновение обернулся, чтобы увидеть, как из какого-то алькова тянется узкое пурпурное щупальце пламени. Втянул ноздрями воздух и тут же почувствовал такой хорошо знакомый запах ее волос.

Не в первый раз он сталкивался с этими ароматами во время пожаров: пламя пахло чабрецом и ореховыми листьями — ароматами тех самых отваров, которыми Магда с таким удовольствием мыла свои длинные черные волосы.

Не подлежало сомнению: это был ее пожар.

Словно преследуемый фуриями, бросился в узкий коридор справа, откуда доносились стоны. Однако на входе ему заступил дорогу красный призрак девушки. Она была высокая, выше человеческого роста, какая-то преувеличенно огромная, чудовищная, потрясавшая зажатым в руке огненным жезлом с клеймом на конце.

Он заслонился от нее вытянутой рукой и, дрожа всем телом, хрипло спросил:

— Чего хочешь от меня?

В ответ на ее устах заиграла жестокая улыбка, и струйки огня потекли по пламенеющим щекам. Она подняла свой огненный жезл и загородила им проход.

— С дороги! — крикнул он, обезумев от страха и гнева. — С дороги, Магда!

И прошел сквозь нее, как сквозь пурпурную мглу. Только страшно обожгло руки и шею, так что он зашипел от боли. Но все же прорвался.

В следующий момент он уже выносил на руках какую-то старушку и, перекинув ногу через подоконник, передавал спасенную одному из пожарных на лестнице.

Между тем другие спускали жителей вниз в спасательных мешках, а тех, кто был покрепче, в основном мужчин - на сиденьях, наскоро связанных из веревок и шнуров; несколько самых отважных спрыгнули на растянутые внизу пожарные кошмы.

Оставался еще последний этаж. Несмотря на все усилия пожарных, огонь, усиленный адским ветром, уже охватил весь дом и триумфально поднимался над крышей.

Шпонар сбивался с ног, оказываясь сразу в нескольких местах. Он успевал везде. Точно демон избавления, бросался в самый яростный огонь, с безграничным презрением к жизни зависал над пропастью, словно канатоходец, ежесекундно колеблясь между небом и землей. Собственноручно вынес из пламени два десятка людей, спас от смертельной опасности двух своих товарищей, обеспечил отступление еще нескольким. Но его постоянно, без перерыва преследовало видение красной девушки, дразнил аромат ее огненных волос. То ее лицо выныривало из дымной мглы, то ее кровавая фигура передвигалась на фоне обваливающегося вниз крыльца, там и сям развевались метелью искр ее адские косы.

Он не обращал внимания ни на что и, закованный в сталь железной воли, героически исполнял свой долг. Пока не наступил момент самого страшного испытания.

О спасении дома уже не могло быть и речи: прогоревшие балки верхних этажей с грохотом падали вниз, дырявые как решето потолки обваливались с глухим шумом. В одном из окон правого крыла, наполовину охваченного пожаром, собралась небольшая горстка жителей четвертого этажа: двое стариков, какой-то больной калека и молодая мать с прижатым к груди младенцем.

Пожарные под предводительством сержанта торопливо прилаживали спасательный мешок, в котором должны были спускать на землю наиболее беспомощных.

Вдруг из окна раздался спазматический женский крик. Несчастная, придерживая левой рукой плачущего ребенка, показывала второй рукой назад, на бушующее пламя, с ужасающей быстротой приближающееся из глубины комнаты. Желтые кудрявящиеся клочья едкого дыма на миг накрыли группу бедолаг.

Когда через мгновение ветер отдернул эту удушающую завесу, Шпонар увидел картину, от которой кровь застыла в жилах.

Через подоконник змеиным изгибом перегнулась Красная Магда, пытаясь поджечь своим огненным клеймом расстегнутый спасательный мешок. Сатанинская усмешка играла на губах девушки, адская радость освещала ее лицо в огненной кайме развевающихся волос. Гибельное жало вот-вот коснется полотна...

— Иисус, Мария! — простонал Шпонар. — Сгинь, призрак!

И, начертав в воздухе знак креста, запустил в нее топором.

Удар пришелся в лоб. Раздался ужасный визг и долгий протяжный вой.

Красный призрак поспешно отступил вглубь дома и расточился без следа.

Сержант провел рукой по лбу и оглянулся вокруг безумными глазами.

Что-то в нем вдруг сломалось; у него больше не было сил для дальнейших действий. Ему помогли товарищи.

Пожар внезапно словно угас, съежился, отступил; помпы наконец взяли над ним верх. Под брызгами воды, распыленной брандспойтами, в мешке спускали вниз последних жителей.

Небо уже серело, когда смертельно усталые, черные от дыма и копоти пожарные спустились по лестницам на улицу. Шествие их шатким шагом замыкал сержант Петр Шпонар...

Внезапно до него долетели какие-то возгласы. Из толпы, собравшейся под сожженным домом, неожиданно донеслось ужасное прозвище:

— Красная Магда! Красная Магда!

Он машинально бросился в толпу.

— Расступитесь! Расступитесь! Это ее отец!

До самых обугленных входных ворот дома образовались две длинные молчаливые шеренги людей.

Пожарный, словно пьяный, прошел сквозь этот строй под секущими бичами взглядов и безотчетно свернул налево, к какой-то маленькой каморке, чудом уцелевшей при пожаре. Здесь, в углу, на убогом половике, увидел в луже крови труп своей дочери; из жестоко расколотого черепа сочилась черная, уже наполовину застывшая кровь.

— Магдуся! Магдуся моя! — закричал он каким-то нечеловеческим голосом.

И, лишившись сознания, сполз вниз по стене.