Глава 5. Мозг: дети и родители

Детско-родительское поведение

Надеюсь, читая эту книгу, вы заметно продвинулись в понимании принципов работы мозга и периодически занимаетесь самоанализом: «Что я сейчас делаю? Почему именно это? Что на самом деле лежит в основе моих поступков?». Учитесь узнавать, оценивать, контролировать и сдерживать свои потребности. Или, наоборот, активировать – если ничего не хочется и ваше настроение становится похоже на депрессию. В таком случае нужно поискать, и, может быть, какая-то потребность откроется с новой стороны, заинтересует вас, вы начнете в нее всматриваться – и обнаружите новые пути и возможности.

Разбираться с программами родительского и детского мозга (детско-родительское взаимодействие) – важно и интересно. Это две разные группы программ, хотя они параллельно инсталлированы в нервной системе, прежде всего в переднем гипоталамусе. В нашем мозге присутствуют одни нейросети, которые обеспечивают привязанность к родителям, и другие, отвечающие за родительское – отцовское или материнское – поведение.

Детско-родительское взаимодействие по классификации П. В. Симонова относится к группе зоосоциальных биологических потребностей.

Мы генетически настроены на то, чтобы их удовлетворять и испытывать при этом положительные эмоции.

Родительское поведение

Начнем с родительского поведения. Такая потребность обычно захватывает человека не сразу, она может и вовсе молчать, пока у него нет детей. Зато потом, когда он становится родителем, эта потребность оказывается очень значимой и активно себя проявляет всю оставшуюся жизнь. Потому что ребенку важно не только подарить жизнь, отвести в детский сад, а потом в школу, но и долгое время быть вовлеченным в его дела. Ему же потом надо поступать в университет, устраиваться на работу, где-то жить, заводить собственную семью. А вам – впоследствии нянчиться с внуками и украдкой от своих же детей баловать их оладушками со сгущенкой.

Заботы, связанные с родительским поведением, – это очень важная часть психической деятельности человека. Они наполняют нашу душу как мощными радостями («Дочка сказала первое слово!»), так и глубокими огорчениями («Эх, опять у оболтуса в дневнике замечание от завуча»), как и всякая серьезная биологическая потребность.

Кроме детско-родительского взаимодействия в группу биосоциальных потребностей попадают половое поведение, стремление занять свое место в социуме, в том числе лидировать, и сопереживание.

Половое поведение – это, конечно, прекрасно. Но многие связанные с ним положительные эмоции – по сути, «приманка», заставляющая (к всеобщей радости) наш умный и самодостаточный мозг заняться размножением. А сделать это необходимо, чтобы появились дети. Ведь с биологической точки зрения организм, который не оставил потомства, прожил жизнь зря, его гены бесславно пропали. Можно долго рассуждать о вкладе человека в культуру и глобальную историю, в то, что мир его руками стал лучше. И здорово, если это так. Но это уже более тонкие сферы, а вот с точки зрения биологии – если у вас нет детей, ваше уникальное сочетание аллелей различных генов (некоторые из которых, возможно, очень адаптивны и эффективны) кануло в Лету. И вы не выполнили свою самую главную биологическую задачу – не передали эти чудесные аллели будущим поколениям.

Родительское поведение – великий двигатель всей эволюции животного мира и важная составляющая нашей психической жизни.

Как родительское, так и детское поведение связано с передней частью гипоталамуса, где находятся нервные клетки, отвечающие за различные программы, которые обеспечивают воспроизводство. Там же расположены и центры полового поведения, отсюда же генерируется родительская и детская привязанность. Контролирует эти типы поведения также миндалина, которая перехватывает инициативу при оборонительной потребности, а в случае детско-родительского взаимодействия, скорее, блокирует слишком уж сильные его проявления. Важную роль играет и прилежащее ядро прозрачной перегородки (n. accumbens). Напомню, что эта структура находится в передней части базальных ганглиев (вентральный стриатум). Она выступает главным центром положительных эмоций, в том числе тех, что связаны с заботой о потомстве.

Запуск программ родительского поведения зависит от типичного набора факторов – генетических, гормональных, сигналов из внутренней и особенно внешней среды организма. Также он зависит от «индивидуальной истории», начиная с особенностей собственного пренатального развития и заканчивая накоплением опыта родительской заботы при появлении на свет очередного отпрыска.

Следует понимать, что родительское и детское поведение и связанные с ними реакции – это тонко настроенная система. Мать и дитя в значительной степени замкнуты друг на друга, особенно в первые месяцы жизни новорожденного. Состояние младенца мощно отражается на психологическом статусе матери, а состояние матери – на функционировании нервной системы и всего организма ребенка. И хотя это разные программы в разных нервных системах, функционируют они удивительно согласованно.

Программы как родительского, так и детского поведения – врожденные, поэтому они не очень точные и нуждаются в дополнительной настройке. По ходу жизни к ним за счет процессов обучения быстро добавляются приобретенные реакции. Логику этого процесса мы уже рассмотрели в предыдущей главе, когда то или иное поведение запускается исходно незначимыми стимулами, за которыми идет положительное подкрепление. В результате, например, самка белой крысы, не очень уверенно окружавшая заботой свой первый выводок, при повторных родах реализует программы из разряда «я – мама» быстрее и эффективнее. Напомню, что такое обучение происходит в коре больших полушарий, а процессы автоматизации движений захватывают прежде всего мозжечок. По мере повторов действий и накопления моторного опыта самка все четче осуществляет реакции (в своей основе врожденные) груминга крысят, их кормления, постройки гнезда, требующие сложной координации самых разных мышечных групп. В результате родительское поведение животного становится гораздо более адекватным, а в человеческом случае – осмысленным. И со временем вместо невнятного: «А что с этим новорожденным существом делать-то?» – у мамы или папы появляется понимание, как эффективнее укачивать или кормить своего отпрыска.

Еще одно существенное замечание: в детском и особенно родительском поведении важную роль играют гормональные факторы. Гормоны насыщают организм матери во время беременности, а затем мощнейший их всплеск случается во время родов, и эти вещества являются ключевыми факторами, запускающими материнское поведение и выработку молока. Потом по ходу лактации (кормления новорожденного грудью) гормоны удерживают уровень родительской заботы на высоком уровне.

В целом формируется и достаточно длительное время существует уже упомянутая замкнутая система «мать – ребенок», которая очень важна для нашей цивилизации.

В музеях всего мира собрано немало артефактов из разных эпох, которые говорят об одном и том же: о гигантской значимости этой системы. Существуют и древнеегипетские статуэтки, и фигурки майя, африканские, индийские, средневековые и вполне современные скульптуры, и везде равная суть: в позе кормления мать и дитя объединяются в единое целое. Такое единение – один из истоков нашей культуры и жизни вообще. Это колоссально важно. Это единение освящено философскими течениями и всеми религиями, особенно – момент родов и процесс кормления грудью.

А представьте себе, что женщины как-то иначе производили бы на свет потомство. Например, несли яйца или использовали сумку наподобие самок кенгуру. Или по-другому бы прикармливали после молочной диеты (например, как коалы – собственным калом. Ну да, не очень приятно). Или, как белой крысе, им нужно было бы вылизывать животик младенца, чтобы он мог опорожнить свой кишечник. Тогда наша цивилизация выглядела бы совершенно иначе. Но при этом все перечисленные процессы, без сомнения, все так же воспринимались бы как сакральные, полные не только конкретного физиологического, но и возвышенного эзотерического смысла…

Когда физиологи изучают материнское и детское поведение, их, конечно, интересуют базовые биологические вопросы: что за отделы мозга и нейроны отвечают за возникновение реакций, какие медиаторы и гормоны работают, что нарушается, например, при аутизме или материнской депрессии. И наконец, каковы пути коррекции качества и адекватности материнско-детского взаимодействия.

Физиологи в основном работают с белыми крысами. Те проявления потребностей матери и детенышей, которые наблюдаются у грызунов, конечно, очень близки к соответствующему поведению как человека, так и всех высших млекопитающих.

Если мы хотим изучать детско-материнское взаимодействие на крысах, мышах, морских свинках, сначала надо придумать методики и определиться, как и что измерять. Что общего есть у таких мам? Основными составляющими материнского поведения грызунов являются: кормление и груминг новорожденных, строительство гнезда, переноски новорожденных в гнездо и материнская агрессия.

Для исследований в простейшем случае можно взять кормящую маму-крысу. У этих зверьков детеныши рождаются довольно жалкими: совсем маленькими, голыми, незрячими и глухими. Только к двум неделям у них вырастает шерсть, открываются глаза и слуховые проходы. Мы видим, что мама-крыса проводит массу времени, ухаживая за крысятами: переносит их в безопасное место, складывает их в кучку, присыпает опилками, кормит их, греет, вылизывает.

В клетку можно поставить видеокамеру и просто наблюдать, что там происходит, как в реалити-шоу. Но тогда мы быстро заскучаем и будем долго ждать, когда же произойдет что-то интересное. Поэтому в подобных экспериментах крыс часто помещают в искусственные условия, например в описанный ранее крестообразный лабиринт. Можно спровоцировать такую ситуацию, что мозг животного будет вынужден проявить реакцию тревожности, исследовательское или материнское поведение.

Тест, который мы используем в своих экспериментах, выглядит так. Берем маму-крысу, скажем, на пятый день после родов и помещаем ее на две минуты на небольшую круглую арену (диаметр около 1 м), окруженную стеной. Там горит красный свет. Самка бродит по местности, исследует ее и, вероятно, немножко волнуется: «А дети-то где, как же они без меня?». Дальше, через две минуты, в центре этой арены, которую принято называть «открытое поле», появляется стеклянная чашка Петри, в которой барахтаются три ее детеныша. Мама этому, конечно, рада, но видит непорядок. Не должны дети вот так лежать в центре открытого пространства, это плохо. Опасно. И она их начинает переносить под стенку – «в уголок, чтоб никто не уволок». Мама-крыса, очевидно, считает, что в таком символическом укрытии малышам все же безопаснее. Перетащив детенышей, она садится рядом и, как правило, начинает их вылизывать.

Последние две минуты теста – то же самое, но уже при ярком свете. Крысята опять оказываются в чашке Петри, а резкий свет по идее должен их маму испугать. Мы ожидаем, что она затаится, ведь крысы не любят чрезмерной иллюминации. Но нет, детеныши оказываются важнее – и на фоне «света софитов» материнское поведение самки активизируется. Она начинает более энергично перетаскивать детенышей. У нее наблюдается весьма характерное проявление того, что русский физиолог А. А. Ухтомский назвал принципом доминанты: более мощная потребность способна «впитывать» энергию других потребностей (конкурирующих программ) и еще сильнее активироваться. В случае с нашей крыской потенциально опасная ситуация усиливает материнское поведение.

В реальных условиях это может также перерастать в материнскую агрессию: «Я за своего детеныша всех покусаю!» – типичное поведение кормящей матери.

И, как показывает жизнь, так происходит не только у животных. Иногда мы видим человеческих мам, которые настроены более чем агрессивно и вполне готовы кинуться с кулаками на возмутителя спокойствия. Будьте осторожны.

Кстати, белые крысы в целом спокойные и дружелюбные существа. Селекционеры вывели их из серых крыс, ведя в течение десятилетий отбор на снижение агрессивности. В итоге, если к обычным белым крысам в клетку вы опускаете свою руку, они поведут себя вполне спокойно – не укусят и не поцарапают. Исключение – как раз кормящие мамы-крысы. Такая особь может вас цапнуть: «Куда ты лезешь, двуногий, здесь же дети. А дети – это святое!».

В подобных экспериментальных условиях хорошо видно, как проявляется материнское поведение, насколько быстро происходят упомянутые переносы и вылизывания детенышей. Так физиологи могут анализировать уровень материнской мотивации и его нарушения. Например, изучать модели депрессии у родивших женщин и пытаться как-то корректировать такие состояния, искать эффективные и специфические лекарственные препараты.

Рис. 5.1. Вверху: наиболее значимые центры мозга млекопитающих, активирующие материнское поведение (1 – прилежащее ядро, 2 – ядра переднего гипоталамуса, 3 – покрышка среднего мозга). Внизу на схеме: основные связи и эффекты этих центров. Торможение (угнетение) материнского (родительского) поведения могут осуществлять центры, связанные со стрессом, страхом, агрессией

Что мы знаем о центрах материнского поведения (рис. 5.1), которые управляют реакциями крысы в разных условиях?

Во-первых, это передний гипоталамус. Во-вторых, прилежащее ядро прозрачной перегородки, n. accumbens, – главный центр положительных эмоций. Активация их нейронов ведет к генерации веществ – гормонов и нейромедиаторов, – которые вызывают позитивные переживания в ситуациях взаимодействия с детенышами: «Ми-ми-ми, какой миленький, какой хорошенький!». Они активны, когда мы заботимся о детях, и можно сказать, что отвечают за родительское счастье. Еще важна покрышка среднего мозга, которая за счет выделения дофамина влияет на прилежащее ядро. Удовольствие от материнского, родительского поведения во многом дофаминовое, и это логично, ведь многие варианты родительских реакций требуют активной деятельности. То есть надо не просто любить детеныша, а что-то энергично для него делать: кормить, окружать комфортом, не давать падать с кроватки и совать гвозди в розетки, читать сказки – в общем, делать его счастливым. Хотя порой это ограничивает свободу малыша, но это отдельная история.

Гормональное обеспечение родительской мотивации

Ключевую роль в запуске и поддержании родительской мотивации играют гормоны, которые обеспечивают сначала беременность, а потом роды: прогестерон, эстрогены, пролактин и окситоцин.

Я расположил их в порядке повышения значимости.

Прогестерон – самый скромный в этом ряду. Вообще он нужен для того, чтобы нормально формировалась и работала плацента. Он способствует обеспечению контакта между мамой и эмбрионом.

Эстрогены – это базовые гормоны женской сферы, они важны как для полового поведения, так и для родительского, материнского.

Окситоцин и пролактин – в данном случае ключевые гормональные факторы.

Пролактин стоит на первом месте: он сильнее всего влияет именно на родительское поведение. Название «пролактин» произошло от слова lac – «молоко». Этот белок был обнаружен и описан как гормон, влияющий на лактацию, на функционирование молочной железы. И чем его больше, тем активнее ее клетки вырабатывают и выделяют молоко. Концентрация пролактина нарастает, пока будущая мама находится «в положении». Когда наступает первая беременность, молочная железа очень сильно перестраивается, ведь ей за время вынашивания детенышей нужно изменить свою структуру и подготовиться к выработке молока. Это и обеспечивает пролактин. Затем происходит мощный пролактиновый всплеск во время родов, запускающий лактацию. Для выживания потомства нужно, чтобы тело матери начало вырабатывать пищу, это очень важно. Одновременно пролактин активирует и центры материнского поведения.

Концентрация окситоцина, так же как и пролактина, нарастает во время беременности, и огромный выброс его происходит во время родов, потому что именно окситоцин запускает сокращения матки. Роды – окситоциновый процесс. Потом, когда детеныш появился на свет, окситоцин обеспечивает сокращение уже протоков молочной железы и выделение питательной жидкости. Получается, что пролактин дает само молоко, а окситоцин управляет его выводом из железы, что позволяет детенышу им обедать.

Огромный пролактино-окситоциновый всплеск в момент родов активирует, порой с нуля, центры материнского поведения.

Включить впервые материнское поведение для организма – это настоящий нейрофизиологический подвиг.

Представьте себя на месте крысы: жили вы спокойно, не тужили – и вдруг из вас выпали розовые комочки. Шевелятся. Что с ними делать? Мозгу нужно объяснить, что это не еда, не опасность – этих детенышей нужно вылизывать, кормить, защищать, строить им гнездо. Включаются те программы, которые вообще никогда не работали, и при этом выключаются многие важные, ранее бывшие активными. Идет полное переформатирование нервной деятельности. Недаром физиологи в шутку говорят, что у человека есть три пола: один – мужчины, другой – женщины, а третий пол – беременные и кормящие женщины. Вынашивание ребенка и грудное вскармливание подразумевает совершенно особый статус нервной системы со своими приоритетами. Спросите любого молодого отца о «странностях» в поведении его беременной жены. Наверняка он расскажет и об особых настроениях, и о том, что супруга внезапно решила, что лучшая еда – это фарш с зубной пастой.

Переход к материнскому поведению важен и сложен, и в первый раз оно иногда барахлит и включается плохо, потому что у самки есть только врожденные программы. Оттого у многих домашних животных – кошек, собак – с первыми родами бывают трудности. Котята и щенята плохо выкармливаются, часто гибнут, потому что молодая неопытная мама просто не понимает, что ей делать. Но дальше над этими врожденными и довольно неточными программами быстро надстраивается обучение, и получается все лучше и лучше. Конечно, если детенышам повезет, то и первый выводок будет прекрасно себя чувствовать. А уж при вторых и третьих родах все идет просто отлично, и кошке или собаке можно выдавать грамоту «Мать года».

Облегчить ситуацию можно, если предварительно дать самке поконтактировать с чужими детенышами этого же вида. Такое взаимодействие характерно для животных, формирующих сообщества, например для крыс. В природе они живут большой стаей, и, как правило, эта стая – потомки одной родительской пары, у всех особей есть общий запах. У крыс о детенышах заботится самка, взрослые самцы к ним не допускаются, а вот детеныши-подростки – вполне охотно. Мама спокойно относится к их приближению, и крысятам в возрасте 30–40 дней (что примерно соответствует человеческим 12–15 годам) позволяется контактировать с новорожденными. Они их охотно вылизывают, трогают лапками. При этом происходит предварительное «тестирование» программ родительского поведения. Это напоминает человеческую детскую игру в куклы и «дочки-матери».

Игра с куклой, похожей на младенца, в которую девочка, а иногда и мальчик, играет, – это, по сути, тоже подобный «пробный» запуск программ родительского поведения.

То же самое существует и в обезьяньих стаях. Обезьяны-подростки охотно играют с маленькими детенышами, и для этого у них есть специальные коммуникативные сигналы. Скажем, вот сидит шимпанзе-мама, рядом – ее маленький детеныш и подросток. Подросток издает некий звук, который означает: «Я буду с ним только играть». Во время забав он все время улыбается маме малыша: «Я буду с ним очень аккуратно баловаться, не переживай» – и под строгим взглядом мамаши общается с совсем юным детенышем, набирая нужный жизненный опыт, а заодно и получая положительные эмоции.

Во время беременности крысиный мозг не особо ориентирован на детенышей. Беременная самка на чужих отпрысков реагирует довольно негативно. Этому способствует специфический запах крысеныша, который через обонятельные луковицы запускает избегание. Но в тот момент, когда стартовало материнское поведение, происходит торможение этого запахового рефлекса. Делают это ядра переднего гипоталамуса, прежде всего под влиянием окситоцина и пролактина, и дальше запускаются специфические родительские реакции.

Помимо гормональных факторов, на усиление и проявление материнской мотивации огромное влияние оказывают сенсорные сигналы, поступающие от детенышей: их внешний вид, запах, шевеления и писки, которые они издают. Все это очень значимо, оказывает прямое влияние и определяет поведение родителей. Я говорю «родителей», потому что далеко не у всех млекопитающих одна лишь мама заботится о детеныше. Есть немалое количество видов, для которых характерна biparental care – когда оба родителя ухаживают за новорожденными. Мы, Homo sapiens, относимся именно к этой категории: мозг мужчины тоже ориентирован на то, чтобы заботиться о маленьких, беспомощных существах. Поэтому то, как папаша наворачивает круги с коляской по детской площадке и укачивает вопящего младенца, – это естественный процесс, заложенный природой.

Если мы говорим о замкнутой системе «мать – ребенок», в числе прочего имеется в виду нейроэндокринная рефлекторная дуга, которая в буквальном смысле объединяет женщину и новорожденного в момент кормления. Когда ребенок сосет материнскую грудь, сигналы механической стимуляции соска передаются прямо в гипоталамус, а он уже в ответ на эти сигналы командует гипофизу: «Нужно больше пролактина, милорд! Больше окситоцина! Молоко кончается». Возникает петля положительной обратной связи: чем больше ребенок сосет материнскую грудь, тем сильнее выделяется молоко, растет уровень материнской мотивации, а вдобавок возникают более интенсивные положительные эмоции от процесса кормления.

Получается, сама природа сделала так, что механическая стимуляция соска способна быть побуждающим фактором для весьма мощной эйфории (сосок является одной из важных эрогенных зон). Многие женщины при кормлении грудью испытывают сильные эмоциональные переживания, а некоторые и вовсе готовы кормить свое чадо до двух-трех и более лет. Они рассуждают так: «Ему же приятно, и мне приятно. Что тут может быть не так?» Но все же в этом случае психологи и психоаналитики ссылаются на Зигмунда Фрейда, который предостерегал против избыточных проявлений материнской заботы, указывая на задержку фаз развития как итог такого поведения.

Рис. 5.2. Сверху представлена нейроэндокринная рефлекторная дуга, приводящая к усилению выделения пролактина и окситоцина при кормлении грудью (механическая стимуляция соска младенцем). Окситоцин и пролактин, краткая характеристика которых дана в нижней части рисунка, в свою очередь, активируют как работу молочных желез, так и родительскую мотивацию

Разберемся подробнее с природой важнейших гормонов, обеспечивающих родительское поведение (рис. 5.2).

Пролактин – белок, крупная молекула, которая в ходе эволюции позвоночных появляется весьма рано. Уже у рыб это вещество отвечает за выработку слизи, покрывающей тело. У некоторых видов рыб мальки этой слизью даже могут питаться. Светлая идея природы создать в собственном теле что-то, что могло бы кормить детеныша, на поверку оказалась очень прогрессивной и максимального развития достигла у млекопитающих. Пролактин, помимо прочего, регулирует родительскую заботу у тех рыб, которые следят за своей икрой и мальками и охраняют их. Например, у маленькой, но весьма агрессивной корюшки.

Развитие молочных желез на фоне выделения пролактина, интенсивная лактация – это ноу-хау млекопитающих.

Конечно, и у птиц есть похожие механизмы, но млекопитающие в этом смысле достигли совершенства. Пролактин действительно играет роль главного фактора, усиливающего родительское поведение.

Как ни странно, функционирует он и в мужском организме. У женщин пролактин выполняет две функции: выделение молока и материнская мотивация. У мужчин же он отвечает за отцовскую потребность и мотивацию.

Чем больше у мужчины в крови пролактина, тем больше он ориентирован на детенышей, на заботу о потомстве.

Секретная информация для девушек (парни, пропустите этот абзац): вы теперь, надеюсь, понимаете, какую именно часть тела вашего молодого человека нужно стимулировать, чтобы он хотел детей и больше заботился о них. Потому что описанная выше нейроэндокринная рефлекторная дуга работает и в мужском организме. Такой вот лайфхак.

Научные исследования, анализирующие не только материнское, но и отцовское поведение, очень актуальны. Интересные данные опубликованы, например, в журнале «Антропология». Ученые измеряли уровень пролактина у молодых людей в 18–19 лет, а потом – еще раз, у тех же самых мужчин, но в 25 лет (работа проводилась в Юго-Восточной Азии). Оказывается, чем больше было пролактина у мужчин в молодости, тем чаще они вступали в брак и заводили большое количество детей. Эта связь лежит на поверхности. Но жизнь сложнее, чем нам хочется, и некоторые молодые люди, у которых в юности было мало пролактина, к 25 годам тем не менее обзавелись семьей и детьми в числе «семеро по лавкам». Так вот, у таких мужчин в 25 лет уже обнаружился высокий уровень пролактина, которого не было в 18–19.

Когда у мужчины много детей и он постоянно контактирует с ними, пролактина образуется тоже много. Этот нейроэндокринный блок нашего организма работает весьма гибко, и если вы все время видите и слышите новорожденных, обоняете их запах, ваш пролактин начинает расти. При этом вам все сильнее будет нравиться взаимодействие с младенцем, вы станете испытывать все больше положительных эмоций. Звучит как «приворотная магия», но с полным откровением утверждаю, что так «шаманит» наш мозг. Но бывают и отклонения – например, родительская депрессия. А в норме даже у шимпанзе и горилл, где самцы не принимают явного участия в выращивании потомства, самцы потрясающе позитивно относятся к детенышам. Малышам позволяется буквально все – таскать еду из-под носа вожака, дергать его за хвост, дразнить и хулиганить. Ведь в мозге самца тоже заложено: дети – это святое.

Окситоцин – маленькая молекула, в ней всего девять аминокислот. Он сейчас очень активно исследуется. Окситоцин, судя по всему, является главным медиатором, отвечающим за привязанность. Причем не только детско-родительскую, но и при взаимодействии полов или завязывании дружеских отношений. Он же помогает нам установить особую связь с домашним питомцем.

Окситоцин, судя по всему, главный гормон привязанности. Он делает нас более щедрыми, альтруистическими и правдивыми.

Но, правда, в основном по отношению к своей семье, стае или компании. А к чужакам он может даже усиливать агрессивность.

Окситоцин сейчас рассматривается как универсальный фактор стимулирования привязанности. Если вы наберете в поисковике в интернете, например, «окситоцин» и «назальный спрей», то увидите, что к продаже предлагаются особые флакончики вроде тех, что используются при насморке или астме, но для введения окситоцина прямо в нос. Видимо, если вам вдруг совсем уж непросто стало с вашими бесятами-детьми или упрямыми родителями или ваш партнер вам надоел до одури (а может – вы ему), то есть шанс, что окситоцин исправит ситуацию…

Маркетологи возлагают на этот гормон большие надежды, хотя строгих научных исследований пока еще очень мало. Представьте себе, что вы покупаете в автосалоне машину и разговариваете с менеджером, а за спиной у вас притаился другой сотрудник, который распрыскивает окситоцин. И ваш мозг решает: «Да, условия сделки просто отличные, и сам менеджер фирмы такой симпатичный. А возьму-ка я полную комплектацию с пакетом всех дополнительных услуг, зимней резиной и новейшей аудиосистемой».

Надеюсь, что в реальности такие действия без согласия клиента (или пациента) строго запрещены. Тем не менее к окситоцину сейчас огромное внимание. Еще раз: он является ключевым соединением, усиливающим привязанность в целом ряде ситуаций. Это прежде всего физический контакт двух людей. Во время секса из задней доли гипофиза выделяется огромное количество окситоцина. Поцелуи, объятия или даже простое рукопожатие тут же повышают количество окситоцина в крови.

Получается, что увеличить уровень окситоцина в организме очень легко. Если вы после трудного рабочего дня от всей души обниметесь с кем-то (да хотя бы с любимой собакой или кошкой), сразу почувствуете, как изменилось ваше состояние. Кому некого обнять – обнимите хотя бы себя. Это называется позой одиночества, но даже так человек ощущает, что мир стал как-то лучше. Можно прильнуть к мягкой игрушке – взаимностью она не ответит, но вам полегчает. Думаете, почему у взрослых людей так популярны всякие «подушки для обнимания», «акулы из Икеи» и «гуси-обнимуси»? Потому что это действительно работает.

Самое мощное выделение окситоцина, как уже говорилось, происходит во время родов. Роды – это гигантский всплеск концентрации этого вещества, которое связывает маму и ребенка. Важно знать, что, во-первых, решение о родах принимает ребенок. Мозг ребенка понимает в какой-то момент: «Все, здесь тесно и пищи маловато, хочу наружу, я пошел». И выделяет фактор, который вызывает выброс окситоцина гипофизом мамы, поскольку в этот момент мама и ребенок – гормонально единое целое (пока функционирует плацента). Дальше этот всплеск запускает сокращения матки. Одновременно материнский окситоцин влияет на мозг ребенка, устанавливая привязанность ребенка к маме.

Таким образом, момент родов чрезвычайно важен, под каким углом ни посмотри. Недаром в психологии существуют целые теории, которые выводят характер человека из того, как он появлялся на свет. Если вам не удалось родиться сразу и вы пять часов бились макушкой о шейку матки, то, с одной стороны, характер у вас будет упорный, а с другой – вы станете подозрительно относиться к окружающему миру. А если вы родились легко – раз! – и выскочили наружу, то, соответственно, вам будут присущи легкость и оптимизм. Все эти утверждения, конечно, сложно назвать научными. По крайней мере, их никто не проверял положенными методами – с корректно-рандомизированными и достаточно большими по числу участников группами в лонгитюдных исследованиях. Но определенное зерно здравого смысла в них все же есть: стресс, связанный с появлением на свет, никто не отменял.

Окситоцин, конечно, присутствует и в крови бабушек и дедушек.

Бабушки, как и дедушки, составляют отдельную категорию взрослых особей, их наличие – достижение весьма немногих высших стадных млекопитающих.

У большинства млекопитающих самка рожает всю жизнь и в итоге часто погибает во время очередных родов. А у обезьян, слонов, дельфинов, людей существует особый период жизни особи женского пола – климакс. В какой-то момент организм пожилой самки перестает генерировать яйцеклетки. Она прекращает подвергать свой организм тем перегрузкам, которые свойственны беременности и родам, потому что это на самом деле очень серьезные риски. И переключается на выращивание внуков. Наличие бабушек, характерное для высших млекопитающих, позволяет мудрым старым женщинам показывать новоиспеченным «безруким» мамашам, что надо делать с ребенком. Потому что когда у вас впервые появляется малыш, бабушка, которая уже семерых родила и вырастила, конечно, очень уместна.

Есть документальный фильм про слонов, где один из эпизодов наглядно показывает, зачем нужны бабушки. Маленький слоненок упал в ямку, а бестолковая молодая мамаша тянет его за хобот что есть мочи – уже почти оборвала! Но, к счастью, прибежала бабушка-слониха, оттолкнула маму плечом и под животик хоботом аккуратно вынула ребенка из ямки. А молодая мама стояла рядом, хлопала ушами, смотрела и училась. Потому что сложно без бабушек (ну и без дедушек, конечно).

Мы врожденно знаем, как выглядит детеныш. Человеческий мозг благодаря генетической программе представляет, что у младенца должна быть большая голова, большие глазки, он должен быть пухленький, с короткими ножками-ручками. Если все эти младенческие признаки присутствуют, тогда наш мозг начинают захлестывать волны окситоцина. «Ути-пути, какой ми-ми-ми!» Что поделаешь, против природы не попрешь – придется сюсюкаться. Но не только человеческие детеныши попадают в эту категорию. Сюда же, в «ми-ми-ми», относятся и котята, и щеночки, и птенчики, и, конечно, игрушки. Если вы видите мягкую игрушку и вам хочется ее купить и обнять, то в ней, скорее всего, есть что-то похожее на тот самый детский образ. И Чебурашка, и даже Смешарики с Фиксиками попадают в одну и ту же точку, являясь неким подобием маленького ребенка. Образ младенца эксплуатирует, дергает ниточки нашей родительской потребности, заставляет проявлять заботу об этих маленьких и симпатичных существах.

Естественно, мама-крокодилица совершенно по-другому видит идеального детеныша, а милое пушистое существо для нее – скорее вкусный обед. Или, например, птичка пеночка, которая выкармливает кукушонка. С точки зрения пеночки, птенец – это большой, ярко окрашенный рот. И чем он шире – тем лучше, тем сильнее она его любит и запихивает туда мушек и мошек. А кукушонок, подброшенный в гнездо мамашей-кукушкой, этому очень рад.

Образ детеныша маркетологи часто используют в рекламе, и это действует совершенно безотказно.

И неважно, что рекламируется: доказано, что даже если просто повесить большой плакат с улыбающимся младенцем в магазине, продажи увеличиваются. Мозг «усредненного» покупателя начинает более позитивно реагировать на происходящее и отчасти теряет бдительность. Не то чтобы продажи росли как на дрожжах, но увеличение оборота на 2–3 % в масштабах большого супермаркета вполне заслуживает внимания. А если идет реклама какого-то специфического «детского» продукта (памперсы, игрушки, адаптированное питание), тут без комментариев все понятно. Вообще, принято считать, что дети достойны лучших вещей, все лучшее – детям! Это такой слоган, против которого практически невозможно устоять. Поэтому за сандалики для пятилетней дочки вы заплатите, скорее всего, дороже, чем за босоножки для себя.

Рекламщики дергают за ниточки множества потребностей, в том числе и за нить, ведущую к центрам родительской мотивации. Хотя реальная ситуация сложнее. Существует законодательное ограничение использования малышей – они могут присутствовать только в рекламе товаров, связанных с детьми. Все остальное запрещено и наказуемо.

Поговорим теперь об «истинных» медиаторах – веществах, которые не выполняют очевидной параллельной эндокринной функции. В случае материнского поведения основную активирующую роль, связанную с генерацией положительных эмоций, играет дофамин. Про него шла речь уже не раз, когда мы рассматривали другие варианты позитивных переживаний: например, в процессе вкусного ужина под бокальчик любимого вина. При рассмотрении материнского поведения дофамин очень важен. Вспомним, что дофаминовые положительные эмоции проявляются в основном тогда, когда требуется активное поведение. Если вы бегаете и кричите от счастья: «Жизнь прекрасна!», то это дофамин. А если вы тихо лежите и думаете: «Хорошо-то как, а…» – то это опиоиды (эндорфины) – другой класс нейромедиаторов. Эндорфины, кстати, не помогают материнскому поведению: мать должна быть активной. Лежать и млеть от счастья, в то время как ребенок описался, – неправильно. Мама должна оперативно реагировать на потребности ребенка и вовремя менять пеленки и памперсы.

С дофамином все тоже непросто, потому что в пределах гипоталамо-гипофизарной системы он выполняет весьма локальную, но важную функцию – торможение выделения пролактина. Это абсолютно никак не связано с генерацией положительных эмоций, управлением движениями и т. п. Наш мозг, в принципе, так устроен, что одно и то же вещество (один и тот же медиатор) в каком-то определенном блоке нервной системы выполняет одну задачу, а в другом – совсем другую. Порой эти задачи даже могут конкурировать. Ведь главное – результат. В гипофизе происходят свои процессы, в базальных ганглиях – свои, и в норме все получается хорошо.

Но если мы, например, берем молекулу, похожую на дофамин, и вводим ее в качестве лекарства – в виде таблетки или инъекции, – в этом случае она одновременно попадает и в центр положительных эмоций, и в гипофиз. И оказывается, что гипофиз в этой ситуации более чувствителен. Как правило, введение дофамина и подобных препаратов снижает родительское поведение, мотивацию. Это существенно для клиники, потому что известно, что некоторые препараты для лечения паркинсонизма тормозят центры родительского поведения. При наркомании получается аналогичная ситуация, поскольку многие наркотики – амфетамин, кокаин – подобны по своей природе и блокируют родительское поведение. Именно поэтому в семье алкоголиков дети могут бегать ободранными, голыми и грязными и подбирать с пола собачий корм – родителям на них буквально наплевать.

Если же дофамина в центрах положительных эмоций слишком много, это может превращаться в чрезмерную заботу о детях. В таком случае иногда возникает материнский психоз, родительская мания. Можно предположить, что женщина с избытком дофамина в мозге и сверхмотивированным передним гипоталамусом способна даже украсть чужого ребенка. Этого никто не проверял экспериментально, и это, безусловно, аномалия, патология. Но, к сожалению, такое случается на самом деле. Есть статистика преступлений, когда такие женщины похищают детей из колясок, из роддомов. Кстати, кража младенцев зафиксирована и при изучении поведения человекообразных обезьян.

К счастью, до подобного рода воровства дело доходит редко. А вот ситуация родительской гиперопеки знакома, вероятно, многим. Особенно если в семье растет ненаглядный единственный ребенок. Порой элементы «материнства» или «отцовства» прослеживаются и в отношениях партнеров по браку – вспомните персонажей фильма «Покровские ворота» Льва Хоботова и его бывшую супругу Маргариту Павловну:

– Костик, объясните мне: чего она хочет?

– Кто?

– Маргарита Павловна.

– Вас. Вы ей нужны. Это у нее в подсознании. Понимаете, именно так выражается ее потребность в мировой гармонии.

Проблема материнской депрессии

Как все знают или хотя бы догадываются, существует материнский психоз, родительская мания. Явление, породившее в интернете саркастически-пренебрежительный неологизм «яжемать». Однако заметно чаще встречается обратная ситуация – депрессия, когда родительские программы не включаются в должной мере. И появление ребенка на свет, это прекрасное событие, почему-то маму или папу не радует. К сожалению, это не такая уж редкая проблема, и ее первопричиной являются все те же гормоны (рис. 5.3).

Действительно, пик содержания пролактина и окситоцина приходится на момент родов, а потом их концентрация падает. Особенно окситоцина. Иногда на фоне такого падения центры материнского поведения не включаются или включаются из рук вон плохо. Женщина ждет, когда же наступит радость от общения с ребенком, о которой все вокруг твердят, а радости так и нет. Зато есть переживания: «И что теперь? Вот оно родилось, и теперь нужно его 24 часа в сутки кормить, менять подгузники и укачивать? Мне так хочется спать, а оно все пищит… И зачем я вообще родила…»

Рис. 5.3. В таблице представлены наиболее значимые проблемы (нарушения) детско-родительского взаимодействия и их вероятные причины

Отдельные симптомы материнской депрессии проявляются в течение первых месяцев после родов почти у половины женщин. А признаки серьезного расстройства можно зарегистрировать у каждой десятой (или даже восьмой) роженицы. В этом случае нужно как минимум понимать, что происходит с организмом, заручиться помощью окружающих, сходить к психотерапевту. Поскольку, еще раз подчеркну, ребенок и мама – система с настроенными и очень тесно связанными элементами, и если маме плохо, то не будет хорошо и ее малышу. И это состояние идет по замкнутому кругу: то, что ее сыну или дочери нехорошо, отражается на маме. И дальше система существует в таком деформированном статусе.

Существуют, конечно, и негормональные предпосылки материнской (иначе – послеродовой, postpartum depression – PPD) депрессии. Вот они: склонность психики к депрессии как таковой, независимо от родов, низкий уровень образования, прием психотропных препаратов (крайний случай – наркомания). Достоверно коррелирует с развитием послеродовой депрессии низкий вес ребенка. Серьезный стресс во время беременности в три (!) раза увеличивает вероятность PPD. В общем, существует целый ряд факторов, которые позволяют прогнозировать или по крайней мере отслеживать нарушения родительской мотивации.

Важно, чтобы женщина, которая родила, понимала, что эти симптомы связаны с тем, что ее мозг не совсем правильно работает, а вовсе не с тем, что она никчемная мать или ее ребенок какой-то не такой. Сейчас у нее временные трудности, которые надо преодолеть. И здесь действительно важна психотерапия, потому что в этой ситуации лекарствами женщине особо не поможешь – она же кормит грудью. Вещества из любых таблеток, которые мама приняла, попадают в молоко и переходят в ребенка. Обычные антидепрессанты в таком случае лучше не применять. Материнская депрессия – весьма распространенная проблема, о которой женщины часто не знают и не подозревают, а попав в такую ситуацию, скрывают свое состояние. Масла в огонь могут подливать и несведущие близкие: «Раньше по семь детей в полях рожали, а тебе с одним тяжело?», «Тебе не может быть плохо, материнство – это чудо» и так далее. Поэтому необходимо писать и говорить про это «на каждом углу» и вещать «из всех утюгов», ведь психотерапия давно нашла способы решить такие родительские проблемы.

Одна из причин материнской депрессии таится в казеинах молока.

Молоко, которым мама кормит ребенка, содержит белки казеины, и они очень важны для новорожденного. Это не только питание и строительный материал для организма младенца. Из казеинов, помимо прочего, по ходу переваривания расщепляются гормоноподобные фрагменты, которые улучшают работу кишечника, укрепляют иммунитет, состояние нервной системы. Один из таких фрагментов (бета-казоморфин-7) похож на опиоидные пептиды. Действуя на мозг ребенка, он вызывает состояние успокоения, положительные эмоции, ощущение безопасности.

Все это звучит просто отлично, это очень полезно для малыша. Но если у мамы проблема с молочной железой, например воспаление, то эти самые казеины могут расщепляться прямо у нее в груди. Опиоидные фрагменты попадают в мамину кровь, и тогда они ухудшают материнскую мотивацию, тормозят родительскую потребность и, как следствие, становятся одним из факторов развития материнской депрессии. Такая проблема действительно существует и не является редкой.

Опиоидные пептиды. Рассмотрим вторую важнейшую медиаторную систему, которая обеспечивает наши положительные эмоции. Это опиоидные пептиды. Они так называются, поскольку через соответствующие синапсы действует главная молекула, входящая в состав опиума, – морфин. Опиум, высохший сок снотворного мака Papaver somniferum, знаком человечеству уже тысячи лет. Для чего он только ни применялся: чтобы вызывать успокоение и сон, снимать боль, а в больших дозах – давать эйфорию. Двести лет назад из опиума выделили морфин и получили мощное обезболивающее средство (анальгетик) и, к сожалению, не менее мощный наркотик. В 70-е годы XX века секрет такого сильного действия был раскрыт. Оказалось, что у нас в мозге есть медиаторы, на которые похож морфин. Этими медиаторами оказались пептидные молекулы, состоящие из аминокислот, – по сути, фрагменты белка.

Опиоидные пептиды, например энкефалины, ежеминутно функционируя в нашем мозге, снижают болевую чувствительность и усиливают положительные эмоции. Но в случае материнского поведения у энкефалинов, а также похожих на них эндорфинов и эндоморфинов, в норме регистрируется специфический тормозящий эффект. Поэтому опиоидные фрагменты казеина, которые полезны для мозга ребенка, оказываются вредны для материнского поведения (причем в дозах, недостаточных для прилива позитивных эмоций и анальгезии). Получается, что это отдельная проблема, которую нужно осознавать, диагностировать и решать.

Кафедра физиологии МГУ вместе с Национальным научным центром наркологии (ННЦ наркологии) исследовали влияние опиоидов на материнское поведение и, в частности, показали, что микродозы морфина его тормозят. Подавляют родительскую мотивацию и небольшие количества опиоидных фрагментов казеинов – бета-казоморфинов.

Существует одно весьма известное вещество, которое называется налоксон. Он выключает эффекты опиоидов в мозге, блокируя работу энкефалиновых синапсов. В наркологических клиниках налоксон и похожие на него молекулы используются для того, чтобы снимать последствия передозировки опиоидов. Речь идет о морфине и его более активном производном – героине. Морфин- и героин-зависимые люди порой вообще не помнят, когда они вводили последнюю дозу, особенно если наркотик оказался у них в избытке. Эффект передозировки возникает элементарно, тем более если смешать опиоиды с кокаином или алкоголем. Как известно, наркозависимые не могут похвастаться дисциплиной и хоть какой-никакой «культурой употребления»: в ход идет все, что попадается под руку. Самая большая опасность при этом – остановка дыхания. Спасением для такого пациента становится введение налоксона, который блокирует опиоидные сигналы, и в том числе – угнетающее действие на дыхательные центры. Заодно при этом выключаются и центры положительных эмоций, но в сложившейся ситуации это явно меньшее из зол.

В результате исследований на лабораторных животных оказалось, что небольшие дозы налоксона усиливают материнскую мотивацию.

Пока этот эффект подтвержден только на кормящих самках белых крыс при внутрибрюшинном и интраназальном способах введения, а в клинике этот подход еще не пробовали. Но вероятно, что в скором времени налоксон в минимальной дозе достаточно будет капать женщине в нос, и он окажется способен специфично усиливать материнское поведение. С учетом небольшой дозы, в кровь, а тем более в молоко это вещество не пройдет. В целом этот метод может оказаться очень интересным с точки зрения расширения медицинского применения налоксона. И я искренне надеюсь, что от него будет польза при некоторых расстройствах материнского поведения.