Детское поведение

Посмотрим теперь, за счет чего мозг детеныша ориентирован на маму. Здесь прослеживается примерно та же логика, что и в случае родительского поведения: есть внутреннее состояние мозга новорожденного, есть внешние сенсорные сигналы, есть врожденные программы и идущее на их основе обучение. И конечно, мама для детеныша – самое важное существо на свете. Это и источник еды, и тепло, и безопасность. Причем безопасность и тепло, пожалуй, даже важнее пищи.

Американский психолог Гарри Харлоу, который работал еще в середине XX века, в свое время провел ряд ставших классическими экспериментов. Возможно, вы даже читали о них в интернете. Внутри клетки у маленькой обезьянки-резус были установлены две искусственные «мамы». Одна – решетчатая, железная кукла, совсем неуютная, но у нее имелась еда: к ней была приделана бутылочка с молоком. А вторая «мама» напоминала плюшевого мишку, была теплой и мягкой. Обезьяна-детеныш, конечно, пила молоко у железной куклы, но тут же переползала на мягкую «маму», потому что контакт с родителем очень важен. В том числе и для обезьяньих детенышей, которые рождаются неготовыми к самостоятельной жизни. Приматам в течение первых нескольких месяцев нужен постоянный контакт с родителем, и мягкая, плюшевая (а лучше, конечно, настоящая) мама совершенно необходима для комфортного состояния мозга детеныша и для адекватного развития его психики. Потому что в первый год жизни нейронные сети в мозге обезьян, так же как и в человеческом, продолжают созревать. Если мама недостаточное количество времени находится рядом, то это стресс для малыша, и потом он выльется в массу проблем, связанных в том числе с работой центров многих потребностей.

В случае детской привязанности работают практически те же структуры мозга, которые участвуют и в родительском поведении: передний гипоталамус, прилежащее ядро прозрачной перегородки (главный центр положительных эмоций), дофаминовые нейроны среднего мозга. К этому списку добавляются еще две области.

Одна из них – это обонятельная луковица, а вторая – уже упоминавшееся в главе про страх голубое пятно — зона, связанная с ощущением безопасности.

Голубое пятно – центр тех эмоций, которые возникают, когда из потенциально опасной ситуации мы попадаем в безопасную. Бежали-бежали от преследователя – и наконец скрылись в своем подъезде. Напомню, что ощущение победы, преодоления так же связано с этой структурой, а ее ведущий нейромедиатор – норадреналин.

Дофамин, энкефалины, норадреналин – главные медиаторы, деятельность которых лежит в основе генерации положительных эмоций, эйфории.

То, что к отделам мозга, отвечающим за детское поведение, добавляется голубое пятно, говорит о значимости мамы как источника безопасности. «Я обнял маму – и теперь мне ничего не страшно». Просто идти по улице и держаться за мамин либо папин палец – это замечательно, для ребенка это уже счастье!

Родителю в этот момент «греет душу» окситоцин, а малышу – все три основные нейромедиаторные системы, отвечающие за положительные эмоции: дофаминовая, опиоидная, норадреналиновая. А какое обучение идет на этом фоне! Детеныш старается подхватить, запомнить любые поведенческие реакции, реализуемые родителем: папа покатил коляску вперед? Значит, и ребенок попробует. Мама издала смешной возглас? Повторяем! Папа гладит соседскую собачку? Сын или дочь уже тянет руки к лохматой морде.

По большому счету не так важно, купили тебе конфету, мороженое или игрушку либо не купили, все равно мама и папа – островки незыблемой надежности. Я думаю, многие замечали, что даже если мама «обижает» ребенка, он все равно бежит к ней за сочувствием и поддержкой. Скажем, мама кричит, возмущается, дескать, зачем ты искупался в луже, даже шлепает, а малыш, обняв ее ноги, рыдает и ей же жалуется, что его обижают. А кому ж ему еще жаловаться? Дети в случае негативных эмоций все равно бегут к родителю как к источнику безопасности.

Большинство детенышей животных знают, как выглядит их родитель, хотя бы в общих чертах. Известны классические, отмеченные Нобелевской премией эксперименты орнитолога Николаса Тинбергена с чайками, когда новорожденный (вернее, «нововылупившийся») птенец считал родителем черную или желтую палочку с красным пятном на конце. Палочка эта имитировала клюв мамы-чайки, и даже такой грубый муляж вызывал прекрасную реакцию птенца, который начинал ее клевать, долбить и требовать: «Есть, есть, еды давай!» Ну, может быть, не столь прекрасную, но характерную.

В принципе, мозг детеныша не очень-то озабочен целостным образом родителя, ему достаточно буквально нескольких ключевых сенсорных характеристик: зрительных, слуховых, тактильных, обонятельных. В случае ребенка важна общая схема лица. Человеческий детеныш врожденно знает, что родитель – это «носик, ротик, оборотик…». Когда над колыбелькой склоняется лицо мамы, дедушки, просто друга семьи или медсестры, новорожденный радуется – это свой. Причем, когда ребенок маленький, для него детали лица вообще не важны. Главное, чтобы на месте были глаза, нос, губы, поэтому появление каких-то дополнительных опознавательных признаков вроде очков, усов или новой прически не очень значимо. Но потом, прожив на свете несколько месяцев, младенец прекрасно обучается различать «своих» и «чужих», и те, кто ему незнаком, начинают запускать у него оборонительное поведение, реакцию страха. Это обычно приурочено к тому моменту, когда ребенок вступает в стадию активного ползания и порой улепетывает на четвереньках так, что не уследишь. Такой навык различать людей предотвращает удаление от родителя на слишком большое расстояние. Тут-то и становятся важны детали: лицо, особенности голоса, привычная одежда. И если мама вдруг впервые за полгода принарядится, чтобы «выйти в свет», или, того хуже, – сменит цвет волос, малыш может ее и не узнать. Крику будет… «Женщина, вы кто? Я вас не знаю».

Импринтинг

В дополнение к врожденному знанию об образе родителя или новорожденного в сфере детско-родительского взаимодействия работает так называемый импринтинг (запечатление). В мозге многих высших животных существуют нейросети, которые записывают некую очень важную видоспецифичную информацию в строго определенные периоды онтогенеза. Поясню. Скажем, сразу после родов самка запоминает, как выглядит, звучит или пахнет именно ее детеныш. А новорожденный, взаимодействуя с нею, запоминает, как выглядит, звучит или пахнет его мама. Или, например, в процессе ухаживания и последующего спаривания в памяти фиксируется образ полового партнера, и дальше возникает верность ему на всю жизнь (о романтике поговорим в следующей главе).

Понятие импринтинга ввел австрийский психолог Конрад Лоренц. Он изучал, как детеныши запечатлевают родителя. Его классические исследования выполнены на цыплятах и гусятах, которые запоминали образ мамы-курицы или мамы-гусыни. В принципе, цыпленок представляет, как выглядит курица, ее примерный размер и тот факт, что это существо должно двигаться и кудахтать. Но то, как конкретно курица выглядит, он не знает. Поэтому любой относительно небольшой объект, который двигается и издает звуки, птенец запоминает после вылупления из яйца как маму. И будет ему адресовать свое детское поведение, следовать за ним по пятам, подражать, подлезать под него, если холодно или страшно, звать, когда плохо или одиноко. К. Лоренц произвел импринтинг на самого себя. Он сидел на корточках рядом с новорожденными гусятами и дальше птенцы считали его своей мамой. Важно было именно сидеть на корточках, потому что прямостоящий человек слишком большой, а вот присевший – для гусенка уже нормален. Не чудище какое-то, а мама-Конрад.

Существуют необычные ситуации импринтинга, например когда гусята запечатлевают собаку, а лосенок – сотрудницу фермы.

В интернете гуляют смешные фотографии собаки Йоги породы вельш-корги, который стал отцом-одиночкой для двух утят. Птенцы увидели Йоги, когда им было всего по два дня, и решили, что это их мама. Этот же механизм используется и в практических целях. Например, под Костромой есть лосиная ферма, где работают с импринтингом лосей, потому что хотят получать от самок молоко, а для этого надо, чтобы лосиха давала себя доить. Поэтому, когда рождается лосенок, его быстро убирают от мамы, и на замену детенышу приходит доярка, одетая в специальный ватник, натертый плацентой, пахнущей новорожденным лосенком. Дело сделано – теперь лосиха этой доярке (точнее, этому ватнику) дает себя доить. А лосенка кормит из ведра или из соски маминым молоком другая доярка, запах которой детеныш тоже запоминает и отныне будет считать ее своей мамой. Он начинает за ней ходить, подражать и доверяет ей свою жизнь.

Этим удивительным вариантам поведения способствует то, что у нас, млекопитающих, есть индивидуальный запах. Мы так устроены, что не просто каждый вид, будь то грызуны или приматы, но каждая особь имеет свой уникальный аромат. Это в основном заслуга нашей иммунной системы, так называемых белков главного комплекса гистосовместимости (именно с этими белками связана проблема отторжения чужих органов при их пересадке). Каждая лосиха и лосенок, каждый младенец и взрослый человек пахнут по-особенному. И существа с хорошо развитым обонянием, такие как розыскные собаки, способны эту индивидуальность различать и запоминать. Иногда это дополняется зрительными сигналами: например, детеныш зебры запечатлевает не только мамин запах, но еще ее уникальные полоски. А у птиц импринтинг затрагивает еще и звучание, особенно если они обитают на птичьем базаре. Только представьте: птенец чайки запоминает мамин голос, даже если еще не вылупился из яйца! И когда он пробивается через скорлупу, он слышит, движется к источнику звука и прячется под этот объект, потому что отныне это для него – мама. Когда зоологи записали крик чайки на магнитофон и включили рядом с ее вылупившимся птенцом, тот сразу побежал и спрятался под электроприбор: «Ой, мама, вот ты какая, я тебя узнал!».

У людей, у Homo sapiens, это тоже работает, хотя и не в такой сильной форме, как у других млекопитающих и птиц. Тем не менее образ матери и образ ребенка – это очень значимо. Сын или дочь вырастет, изменится, но образ мамы будет всю жизнь присутствовать в его мозге и определять его или ее дружеское расположение к другим людям. Порой от этого зависит даже предпочтение при выборе половых партнеров, что, конечно, очень интересно для психологов.

Опиоиды, опиоидные пептиды, в том числе казоморфины молока, оказывают на детское поведение позитивное влияние, усиливают стремление находиться в контакте с матерью. Ребенок, который на постоянной основе потребляет материнское молоко (а не его заменители на основе белков сои или лактоальбуминов и лактоглобулинов коровы), чувствует себя более комфортно, менее тревожно. Проявляется быстрый положительный эффект казоморфинов, и, кроме того, у такого новорожденного, судя по всему, лучше созревает мозг. В частности, в экспериментах на детенышах белых крыс показано, что в коре больших полушарий будет более эффективно работать серотониновая нейромедиаторная система, снижающая «шумовые» процессы в нейросетях, способствующая большей концентрации мозга на решаемых задачах.

Получается, что детеныш, выкормленный мамой, оказывается более спокойным, он будет лучше обучаться, вероятность успеха его действий будет выше. На кафедре физиологии человека и животных МГУ мы проводили работы на грызунах, а сотрудники Научного центра психического здоровья выполняли аналогичные клинические исследования.

Доказано, что питание именно материнским молоком способствует нормальному (оптимальному) уровню и скорости психомоторного развития ребенка.

А если ребенка кормят, например, заменителями материнского молока, где опиоидоподобных фрагментов казеинов нет, то психомоторное развитие замедляется, возникает множество негативных симптомов. Это относительно соевых или сделанных на основе молочной сыворотки заменителей. Но что, если младенца кормить коровьим молоком? Он же будет получать казеины от Буренки? Да, но ситуация опять окажется не блестящей. Дело в том, что в коровьих казеинах, конечно, тоже есть казоморфины, но они существенно более мощные, чем в женском молоке. Избыток их опиоидной активности также является негативным фактором и ведет к замедлению психомоторного развития.

Опиоидоподобные фрагменты в коровьем молоке такие эффективные, видимо, потому, что теленок рождается практически полностью готовым к жизни, и ему антистрессорное действие казоморфинов особенно необходимо. Только появился на свет – и сразу бегай, взаимодействуй с большим незнакомым миром. Тут каждому понадобится что-то успокоительное.

Человеческий детеныш после рождения несколько месяцев полностью зависим от мамы, она носит его, пеленает, кормит по часам, создает комфорт. А теленок или жеребенок, только лишь родившись, сразу же может скакать, играть, хорошо видит. И стрессорное влияние окружающей среды в отношении таких детенышей нужно особенно надежно купировать, для чего и служат более мощные опиоидные фрагменты молока, которые человеческому мозгу не очень подходят.

Получается, если используется коровье молоко как заменитель женского, надо в несколько раз разводить его водой и давать ребенку в менее концентрированном виде. Лучше убирать часть казеинов, чтобы не было избытка опиоидной активности казоморфинов.

Материнское молоко очень важно воспринимать не только как источник питания и веществ для построения организма ребенка, но еще как субстанцию, содержащую много гормоноподобных молекул, часть из которых улучшает работу кишечника, часть – функции иммунитета, а часть влияет на состояние и на созревание мозга новорожденного.

Поэтому если кто-то производит заменители грудного молока, ему хорошо бы позаботиться о том, чтобы в них присутствовали в числе прочего «правильные» опиоидоподобные фрагменты казеинов.

Нарушение детской привязанности

Существует патология, специфически связанная с нарушением всей сферы социального взаимодействия, и эта патология – аутизм. Представление о детском аутизме сформировалось в середине прошлого века благодаря работам психиатров Л. Каннера и Г. Аспергера. В случае аутизма центры детской привязанности часто работают либо недостаточно активно, либо, напротив, так мощно «склеивают» маму и ребенка, что у последнего появляется стремление к новым социальным контактам (социальной новизне).

Аутизм рассматривается сейчас как серьезная проблема, значимость которой постоянно нарастает. Если 50 и даже 30 лет назад диагноз «аутизм» почти не ставился или его ставили одному ребенку из тысячи, то сейчас в число аутистов попадает примерно 1 ребенок из 70. Это очень много, а причины происходящего весьма разнообразны.

Во-первых, опытные клиницисты нередко признаются, что диагноз «аутизм» иногда ставится избыточно легко и на поверку в число «аутистов» попадают умственно отсталые дети или, например, дети с шизофреноподобными симптомами. Когда они вырастут, то их патология может проявиться в полной мере. А в детстве диагноз «аутизм» рассматривается как более щадящий, мягкий.

Во-вторых, аутизм, как множественное нарушение работы нейросетей в высших центрах головного мозга, может быть результатом ухудшающейся экологии, хронического стресса, отравлений и инфекций в ходе беременности матери, гормональных и генетических расстройств родителей – все эти факторы быстро увеличивают свою значимость в современном мире (см. рис. 5.3, внизу).

Аутизм (расстройство аутистического спектра) характеризуется аномалиями анатомического или клеточного строения головного мозга. Например, плохой работой так называемых зеркальных нейронов (которым будет посвящена особая глава нашей книги), недостаточностью социальных взаимодействий пациента, ограниченностью интересов и повторяющимися моделями поведения – двигательные и поведенческие стереотипы.

В любом случае у человека он возникает как результат пренатальных (во время эмбрионального периода) нарушений процессов развития мозга. При этом в нейрофизиологической литературе обсуждается вклад в патологические проявления самых разных нейромедиаторных систем: серотониновой, опиоидергической, глутаматной, системы ГАМК.

При легком аутизме для улучшения состояния ребенка порой достаточно педагогических и психотерапевтических подходов и «сажать» его на таблетки не требуется. Нужно просто помочь и подсказать ему, как взаимодействовать с людьми в этом мире. Бывает даже, что такой человек вырастает, ничего не зная о своем диагнозе, имея репутацию необщительного интроверта, но ведя полноценную жизнь, имея работу и семью.

А вот тяжелый аутизм, который ведет к пожизненной инвалидности, уже приходится корректировать лекарственными препаратами. Но здесь кроется подвох: это заболевание почти не поддается традиционной фармакотерапии антидепрессантами, психомоторными стимуляторами, нейролептиками. А поиск специфически действующих препаратов только начинается.

Для того чтобы разрабатывать такие препараты, используют модели аутизма на лабораторных животных. Они, как правило, базируются на введении беременным самкам веществ, нарушающих формирование перечисленных выше нейромедиаторных систем. Наиболее известна модель аутизма, основанная на инъекциях вальпроевой кислоты – молекулы, которая не только мощно воздействует на ГАМК-синапсы, но также меняет активность многих генов, отвечающих за формирование мозга новорожденного. Причем такая измененная активность порой даже наследуется (эпигенетические эффекты).

Меняя дозу вальпроевой кислоты, можно вызвать у крысят аутизм разной степени тяжести. Например, когда детеныш, в принципе, имеет нормальный уровень любопытства и тревожности, но нарушено взаимодействие с мамой и сибсами (братьями и сестрами).

Или социальное взаимодействие внутри выводка в норме, а страдает лишь «социальная новизна». При этом поведение детенышей тестируется в Т-образном лабиринте, когда крысенок, свернув, например, направо, может взаимодействовать с мамой, а свернув налево, – с чужой «тетей» (незнакомой кормящей самкой); другая модификация – взаимодействие с сибсом или с незнакомым ребенком его возраста. Исследователь может оценивать нарушения зоосоциальных контактов – изменение их выраженности, проявления избыточной агрессивности, признаки страха – а потом пытаться их исправить. Для коррекции служат, например, ноотропные препараты, которые улучшают общее состояние нервных клеток, их энергообмен и т. п. Одним из позитивных факторов оказались бета-казоморфины, вводимые в низких дозах. В высоких, напомню, они, напротив, рассматриваются как фактор, увеличивающий риск проявлений аутизма.