Оптинское старчество

Оптина Пустынь также явилась преемницей духовного наследия преподобного Паисия. Особо остановимся на ней, так как ни в одном из русских монастырей старчество не было поставлено так твердо, так прочно, нигде оно не пустило так глубоко корней, как в ней. В Оптиной соединились многочисленные нити духовного влияния старца Паисия через его различных учеников: монах Феофан принес непосредственно от самого старца Паисия полученную им в Нямецком монастыре духовную закваску; схиигумен Авраамий принес духовные предания старца Паисия, полученные от Клеопы Островского; преподобные Моисей и Антоний принесли предания двух Афанасиев, Серафима Свенского и Рославльских пустынножителей, а преподобный Лев – предания Феодора и Клеопы-малороссиянина. От такого сочетания многообразных духовных воздействий и получился замечательный расцвет Оптинского старчества. Оптину пустынь не случайно сравнивают с «чашей, куда сливалось все драгоценное духовное вино».

Святой вертоград Оптинского старчества принес дивные духовные плоды. Союз любви Евангельской, который лежит в основе старчества, возникал в общежительных монастырях далеко не так часто, особенно в такое позднее время, как XIX век и начало XX столетия. Необходимо особенно подчеркнуть традиционность Оптинского старчества. Изучение источников показывает незыблемо строгое следование преподобных Оптинских старцев православному святоотеческому учению, сохраняемому нашей Церковью.

Все Оптинские старцы, следуя духовному наследию преподобного Паисия, шли путем трезвения и делания умно-сердечной молитвы, совершаемой в чувствах смирения, сокрушения и покаяния. И, как усердные и смиренные труженики, они сподоблялись великих духовных дарований, которые помогали им быть верными сынами Православной Церкви и вести своих духовных детей тем же путем ко спасению их душ.

Неуклонное следование учению Православной Церкви и ее Преданию проявилось в издании Оптиной Пустыни при преподобных старцах Макарии и Амвросии ряда творений святых отцов древности, затем в постоянном обращении самих великих старцев к опыту, урокам и заветам святоотеческих писаний, в устных наставлениях ученикам и в обширной переписке.

Старцы предлагали своим ученикам бесценные сокровища святоотеческого опыта, собранные в Патериках, «Лествице» и «Добротолюбии». При этом нужно отметить, что старец Макарий строго осуждает изучение слова Божия и святоотеческих книг, которое имеет целью одно только приобретение теоретических познаний и обогащение памяти. По его словам, такое изучение не приносит истинной пользы. Настоящее же изучение слова Божия и святоотеческих книг есть то, которое совершается практическим исполнением читаемого жизненным подвигом, и к этому он призывает своих учеников. Время показало плодотворность оптинского подхода к делу духовного руководства. Послевоенное старчество Глинской пустыни и Троице-Сергиевой Лавры основывалось и на благодатном опыте Оптинских старцев с использованием их творений.

Важно отметить наиболее существенные особенности Оптинского старчества. Старчество в Оптиной Пустыни достойно внимания тем, что оно преемственно, так сказать, «из полы в полу», продолжалось в Оптиной целое столетие беспрерывно. Мы удивляемся не столько самому старчеству, сколько неизреченному Промыслу Божию над обителью Оптинской, где целое столетие не оскудевал обильный источник пророческого старческого служения на благо всей Церкви Божией. Итак, непрерывная и продолжительная преемственность старческого служения в Оптиной есть его первая характерная особенность.

Другую особенность можно назвать присущим только русскому языку словом «соборность». Здесь под соборностью будем понимать особое единство в Духе, таинственное единение во Христе единовременно несущих послушание старчества подвижников Оптиной Пустыни. Соборность старчества как понятие подразумевает также нерасторжимое духовное единство уже почивших и еще труждающихся на земной ниве делателей-старцев. Дух единства во Христе действовал на учеников старцев, на всех братий, соединяя их союзом любви апостольской.

«Поучительны и назидательны были отношения между старцами отцом Леонидом и отцом Макарием, – пишет агиограф. – Умилительно было видеть единодушие и взаимную любовь двух старцев». Игумения Павлина, ученица преподобных Льва и Макария, вспоминает: «Сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим пред ними на коленях и двум открываем свои души, как бы одному… Поистине в них бе сердце и душа едина…»

Одно из проявлений такого внутреннего духовного единодушия между подвижниками – это те взаимно уважительные и понастоящему искренние отношения, которые были в Оптиной между старцами и настоятелями обители. Настоятель преподобный Моисей с братом своим скитоначальником преподобным Антонием и преподобные старцы Лев и Макарий в одно и то же время управляли и руководили всей внешней и внутренней жизнью обители. Это были четыре духовных столпа, на которых созидалась и упрочивалась духовная жизнь Оптинского братства. И замечательно, что все эти поистине святые мужи были совершенно различных характеров. Но, несмотря на эту разнохарактерность, они жили в таком союзе мира и искренней любви христианской, что каждый из них готов был за другого душу положить. Плодом такого единодушия было то, что все скитяне составляли тогда одну духовную семью. Мир и любовь царствовали в ней. Все отличались глубоким смирением. Даже взглядом боялись друг друга оскорбить, испрашивая прощения при малейшем оскорблении брата.

Дух мира Христова, обретенный оптинцами через святое старчество, ощущался всеми благочестивыми посетителями обители. «За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ее благоухание: все становится приветливее, поклоны ниже и участие к человеку больше», – писал Н. В. Гоголь.

Таким образом, святая любовь, наполнив «златую чашу» самой Оптиной, излилась в изобилии на окружающий мир. Архимандрит Леонид (Кавелин) услышал от жителей деревень по дороге в Смоленскую губернию, что они прекрасно знают старца Льва. «Как нам не знать отца Леонида? – говорили они. – Да он для нас бедных пуще отца родного. Мы без него были, почитай, сироты круглые». Поэтому неудивительно, что третьей характерной особенностью Оптинского да и вообще всего русского старчества можно считать такое его свойство, как народность. Это понятие включает в себя очень многое: и особенное попечение старцев об окормлении и просвещении простого народа; и широкую благотворительность обители во время голода, неурожаев, эпидемий; и болезнование старцев за свое Отечество, скорбь по причине несчастий, его постигающих; и деятельное стремление оказать ему помощь как молитвами, так и благотворениями.

Преподобный старец Амвросий скорбел и болезновал душой и о всем дорогом ему Отечестве, и о благочестивых царях русских. Одним из главных предметов его переживаний было ослабление православных устоев в жизни российского общества.

Великие старцы Оптинские, Глинские и многие другие самим делом помогали страждущему народу. Старец Моисей затевал в голодные годы обширные постройки, не столько оплачивая труд работников, сколько благотворя им. Отвечая на упреки братии, он говорил: «Разве можно сказать голодному: ты мне чужой, мне до тебя дела нет; уходи отсюда, умирай!.. Нет! Нет! Будем делать для самого же народа, дондеже Господь не закрыл еще для нас щедрую свою руку». При этом слезы неудержимо текли по лицу старца.

Именно русские старцы доказали своим примером, что доля старца – быть на служении всему человечеству. Если чем мы можем гордиться, так только тем значением, какое имели наши монастыри в народной жизни. Русский народ любил монастыри прежде всего как свои народные святыни. И старцы отвечали на эту народную любовь. Когда, например, преподобный Лев Оптинский говорил, что он ничего более не желал бы, как возможности сидеть тихонько в своей келлии, но только жалость к народу заставляла его вечно быть на людях, – то он точно выражал настроение и всех других старцев.

В мировосприятии старцев, объемлющих своей любовью, своей молитвой всех верных и всех заблудших чад Церкви, всех православных христиан нашего Отечества и других славянских стран, российская интеллигенция не была чем-то особенным, отдельным или совсем оторванным от русского народа. Они не угождали внешней учености или одаренности представителей этой прослойки, но и не принижали ее значения. Писатели, ученые, художники – все находили радушный прием и получали то единое на потребу, что могло укрепить или исцелить их душу, показать им смысл деятельного служения во славу Божию и для пользы своего народа.

На святое служение своим ближним русским старцам давалась особая благодать, являющая себя в многоразличных духовных дарованиях.