Глава десятая

Либералы, консерваторы и радикалы

Промышленная революция

На момент окончания войны с Парагваем Аргентина представляла собой слаборазвитую страну, главным источником существования которой было скотоводство. Промышленность наличествовала, но она была примитивной, слаборазвитой и дополнялась ремесленным производством.

Британская экономическая экспансия привела в конце XIX века к бурному развитию аргентинской промышленности, которое впоследствии назвали промышленной революцией. Строились заводы и фабрики, прокладывались железные дороги, вдоль которых тянулись телеграфные линии, сельское хозяйство начало переходить от интенсивного пути развития к экстенсивному… Все это было хорошо, пусть даже и с учетом экономической зависимости от Великобритании, поскольку развитие всегда полезно, но, как известно, не каждая гора покрыта орегано – аргентинское правительство пустило «промышленную революцию» на самотек, не заботясь о гармоничном развитии всех провинций. В результате богатые провинции с более-менее развитым хозяйством бурно развивались и богатели, а бедные провинции, по которым прокатилась железными колесами Парагвайская война, пребывали в нищете и существовали в основном за счет дотаций. Никто в правительстве не задумывался о том, чтобы при помощи льгот и прочих инструментов перенаправить часть денежных потоков туда, где они были нужнее всего. В результате сегодня по такому важнейшему показателю, как валовой внутренний продукт на душу населения, провинции Санта-Фе и Буэнос-Айрес примерно вчетверо превосходят Чако.

Сельское хозяйство способствовало международному признанию Аргентины. На мировом рынке качественные и недорогие аргентинские сельскохозяйственные продукты пользовались популярностью, а торговать с непризнанным государством как-то не комильфо, поэтому установление дипломатических отношений с европейскими и иными государствами шло довольно бойко. Пример подала Испания, признавшая независимость аргентинского государства в 1863 году, «всего-то» спустя полвека после ее провозглашения. Но что поделать – испанцам тоже хотелось покупать мясо, шкуры, шерсть и прочие аргентинские продукты. К чести обеих наций нужно отметить, что былые раздоры были очень скоро были позабыты, а общность языка и происхождения способствовала сближению и развитию связей.

Доминго Сармьенто, «наставник Латинской Америки»

Доминго Фаустино Фидель Валентин Сармьенто-и-Альбаррасин был соратником генерала Бартоломе Митре и его преемником на президентском посту. На выборах 1868 года Сармьенто обошел генерала Уркису и министра иностранных дел Руфино Хасинто де Элисальде, ставленника буэнос-айресских «денежных мешков».

При всех своих недостатках Доминго Сармьенто оказался именно тем президентом, в котором нуждалось молодое аргентинское государство, только что пережившее длительную войну. Он имел управленческий опыт, стоял на либерально-демократической платформе и по складу души был реформатором, восприимчивым ко всему новому, что могло оказаться полезным. При этом Сармьенто старался дистанцироваться от трений между унитаристами и федералистами, отголоски которых сохранились до времен его президентства. Он родился в Сан-Хуане, в бедной семье и «по определению» должен был вырасти ярым федералистом, но стал сторонником централизованного государства, поскольку именно такую модель государственного устройства считал оптимальной. Политическую борьбу за свои идеалы Сармьенто отделял от межпартийной борьбы, которую считал бессмысленной и вредной. Какая разница – федералист ты или унитарист? Важно то, что ты – аргентинец. «В Буэнос-Айресе я провинциал, а в провинции – портеньо», говорил Сармьенто, желая подчеркнуть свою нейтральную позицию, и это было правдой, а не позерством. Нейтралитет выгодно отличал Сармьенто от его конкурентов на президентских выборах. Генерал Уркиса делал ставку на провинциального избирателя, министр Элисальде – на столичного, а Сармьенто привлекал голоса аргентинцев (вы уловили разницу?).

Доминго Фаустино Сармьенто Альбаррасин

Будучи сторонником централизованного государства, Сармьенто понимал, что многие вопросы удобнее решать на местах, ведь вблизи и видно лучше, поэтому он выступал за предоставление провинциям довольно широкой самостоятельности. «Весы – вот главный инструмент политика, – сказал Сармьенто в одной из своих речей. – Все надо взвесить и добиться баланса, чтобы одна чаша весов не перетягивала бы другую. Тогда будет хорошо». Либеральные взгляды этого выдающегося человека преспокойно уживались с убеждением в том, что полная свобода нежелательна, поскольку она способна обернуться анархией, а то и новой гражданской войной.

А еще этот либерал был оголтелым расистом – увы, но это так. В 1844 году тридцатитрехлетний Сармьенто (уже не пылкий юноша, а зрелый муж) написал в одной из своих статей, что «истребление индейцев предопределено Провидением и полезно». Президент Сармьенто всячески поощрял европейскую иммиграцию, но делал он это не только из экономических соображений – для него было важно превратить Аргентину в страну «чистой» и «цивилизованной» белой расы, придерживающуюся европейских ценностей. Только белые, по убеждению Сармьенто, могли обеспечить Аргентине процветание, варвары-индейцы и метисы-гаучо на такое были не способны. При этом сам Сармьенто был сыном креола, а недаром же говорится, что «золото не бывает без примесей».

В 1861 году, накануне сражения при Павоне, Сармьенто писал Бартоломе Митре, командовавшему буэнос-айресской армией: «Не жалейте крови гаучо, кровь – это единственное человеческое, что у них есть. Их кровь – это удобрение, которое должно принести пользу стране». Впрочем, Митре в этом отношении не уступал Сармьенто. Годом позже, назначив Сармьенто командующим карательной армии, которой предстояло навести порядок в северных провинциях, Митре напутствовал его следующими словами: «Истребляйте гаучо, этих порочных двуногих животных». Передовые сторонники централизованного государства ненавидели гаучо как основную опору партии федералистов.

Сармьенто написал более пятидесяти книг, в основном философско-публицистического характера, наиболее интересной из которых является произведение «Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги, а также физический облик, обычаи и нравы Аргентинской республики», опубликованное в 1845 году. В ней, на примере Кироги и на фоне борьбы между унитаристами и федералистами, Сармьенто анализирует феномен каудилизма. «Аргентинский каудильо – это Магомет, который при желании мог бы изменить господствующую религию и основать новую, – пишет Сармьенто. – Он сосредоточил всю власть в своих руках, самоуправство несет беду его жертвам, но это не является злоупотреблением, поскольку он имеет право на беззаконие, более того, он должен творить беззаконие, это необходимо, и так было всегда».

Жизненный путь Доминго Сармьенто был прям, но тернист. В молодости он сражался в рядах унитаристов против Кироги, трижды покидал родину и уезжал в Чили, где в общей сложности прожил пятнадцать лет, а в 1855 году прибыл в Буэнос-Айрес, где сразу же включился в политическую жизнь – стал главным редактором передовой газеты «Эль Насиональ» и стал городским советником, а впоследствии – депутатом Палаты представителей.

В 1861 году Сармьенто вернулся в свой родной Сан-Хуан, где в следующем году был избран губернатором. Помимо политической и литературно-публицистической деятельности, Сармьенто интересовался педагогикой. В 1845–1847 годах по поручению правительства Чили он побывал в Европе и США, где изучал организацию народного образования. Итогом этой командировки стал трактат «О народном образовании», опубликованный в 1849 году. Смысл его можно выразить фразой «Без образования нет прогресса», а одним из любимых выражений Сармьенто было «Невежественный народ всегда выберет Росаса».

Став губернатором провинции Сан-Хуан, Сармьенто в краткие сроки инициировал издание закона о государственном образовании, согласно которому обучение в начальной школе стало обязательным. Дети из богатых семей посещали частные школы, а для детей бедняков создавались государственные школы, обучение в которых было бесплатным. Прогресс начального образования дал толчок общему развитию образовательной системы. Помимо этого, Сармьенто уделял большое внимание строительству общественных зданий и дорог, а также развитию сельского хозяйства, в котором главный упор делался на привлечение иммигрантов. То же самое он продолжил делать на президентском посту, который занимал с 1868 по 1874 год. При нем были основаны Академия наук в Буэнос-Айресе и национальная обсерватория в Кордове, а также открыто около восьмисот образовательных учреждений, гражданских и военных. Интенсивно прокладывались дороги, обычные и железные, и было проведено более трех тысяч миль телеграфных линий, а наличие телеграфа в то время было одним из основных признаков передового государства. Прокладка железных дорог при Сармьенто большей частью велась с учетом государственных интересов, а не интересов британских торговцев, которым нужно было связать провинции с Буэнос-Айресом, Санта-Фе и Баия-Бланкой для удобства вывоза сельскохозяйственной продукции. Британцы стремились прокладывать железные дороги там, где они сразу же начинали окупаться, а Сармьенто старался заставить их «работать на перспективу», и ему это удавалось. В его правление протяженность железных дорог увеличилась втрое!

Одним из главных достижений Сармьенто стало «переключение» аргентинской экономики на приоритетное развитие промышленности. При этом развитию сельского хозяйства продолжало оказываться большое внимание, ведь гармония была одним из жизненных принципов Сармьенто, просто инвестиции в промышленность сделались более выгодными, чем вложения в сельское хозяйство.

В 1869 году по инициативе Сармьенто была проведена первая общенациональная перепись населения, в которой учитывались только две категории населения – аргентинцы и иностранцы. Сармьенто крайне отрицательно относился к индейцам и метисам, можно сказать – ненавидел их, но не отказывал им в праве считаться аргентинцами. Перепись подтвердила то, что уже не раз было сказано: «аргентинцы – это единый народ». Но не стоит рисовать в воображении светлые картины равноправного интернационального общества. Индейское население пребывало в культурной и политической изоляции, белые заправляли всеми делами, и у стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что индейцев в Аргентине ничтожно мало, хотя на самом деле это было не так, особенно в таких провинциях, как Чако или Патагония. Просто индейцы находились в условной тени, из которой не могли выйти. Не могли и не хотели, потому что в процессе общения с колонизаторами и их потомками у индейцев выработался стойкий рефлекс – «держись подальше от белых».

Хороший во всех смыслах (ну разве за исключением своего расизма) президент Доминго Сармьенто не пользовался любовью граждан. Причин тому было несколько. Во-первых, начало его правления пришлось на завершающий период войны с Парагваем, который был для простых аргентинцев наиболее тяжелым, и люди винили нового президента в том, что он ничего не делает для улучшения их жизни. К сожалению, у Сармьенто не было волшебной палочки, а то бы он ею непременно воспользовался. Во-вторых, коренным аргентинцам не очень нравился, точнее – совсем не нравился, массовый приток иммигрантов (а кому нравятся чужаки?), особенно с учетом того, что им предоставлялись привилегии, недоступные местным жителям, в виде льгот при аренде или покупке земельных участков. Привилегии были обоснованными, ведь люди, сорвавшиеся с насиженных мест за океан, в полную неизвестность, должны иметь какое-то поощрение за свой героизм (это слово употреблено здесь без малейшей иронии), но коренным жителям было обидно, ведь получалось так, будто чужакам отдается предпочтение перед своими. Однако же за шесть лет президентства Сармьенто в Аргентину прибыло более трехсот тысяч иммигрантов, что составило шестую часть населения страны! В-третьих, у Сармьенто не было возможности ликвидировать соперничество между Буэнос-Айресом и провинциями, а нейтральная позиция приводила к тому, что им были недовольны и в столице, и на периферии. В-четвертых, Сармьенто не заигрывал с народом подобно Росасу. Непрестанно трудясь ради общественного блага, он считал, что его дела говорят сами за себя, и не предпринимал никаких усилий для того, чтобы нравиться электорату.

Рикардо Лопес Хордан

Центробежные настроения к тому времени еще не угасли окончательно. Много проблем президенту создавал один из последних каудильо Рикардо Рамон Лопес Хордан. В свое время тот служил под началом Хусто Уркисы, но начал отдаляться от него после поражения в сражении при Павоне. Хордан обвинял Уркису в недостаточной твердости, иначе говоря – в предательстве идеалов федералистов. Окончательно их пути разошлись во время войны с Парагваем, когда Хордан сказал Уркисе: «Вы призываете нас к войне против Парагвая. Никогда не бывать этому, генерал, ведь эти люди – наши друзья. Призывайте нас воевать против жителей Буэнос-Айреса и против бразильцев. Мы готовы к этому, потому что они и есть наши враги».

Первый мятеж Хордан устроил в апреле 1870 года. Генерал Уркиса, занимавший в то время должность губернатора провинции Энтре-Риос, был убит, а тремя днями позже Палата представителей провинции избрала Хордана временным губернатором. Сармьенто направил в Энтре-Риос войска, которые вынудили Хордана бежать в Бразилию, где он начал готовиться к новому мятежу (сам он предпочитал называть их «революциями»). Заодно он попытался организовать покушение на Сармьенто, состоявшееся 22 августа 1873 года, – итальянский анархист, сопровождаемый своим братом, выстрелил в карету, в которой ехал президент, но, к счастью, пуля прошла мимо. Попытка мятежа, предпринятая в конце ноября 1876 года, обернулась для Хордана заключением в тюрьму, из которой он бежал в августе 1879 года, на сей раз – в Уругвай. Что же касается Доминго Сармьенто, то в 1874 году, по завершении президентских полномочий, он стал генеральным директором школ провинции Буэнос-Айрес, а впоследствии занял пост генерального инспектора школ при министерстве образования, на котором добился принятия закона о бесплатном школьном образовании.

Сармьенто умер 11 сентября 1888 года в Асунсьоне, куда он переехал четырьмя месяцами раньше. Дата его смерти отмечается как Панамериканский День учителя, а самого Сармьенто называют «президентом-учителем» или «наставником Латинской Америки». Потомки относятся к нему гораздо лучше современников, и в этом нет ничего удивительного, поскольку великие дела невозможно оценить сразу, для этого нужны годы и годы. Надо сказать, что на президентском посту Сармьенто мог бы сделать гораздо больше, если бы ему не мешала оппозиция, в которую, наряду с крупными землевладельцами и торговцами, входили церковные иерархи и сторонники бывшего президента Митре, считавшие, что Сармьенто потакает провинциям в ущерб интересам Буэнос-Айреса.

В Буэнос-Айресе стоит памятник Доминго Сармьенто (не единственный в Аргентине) работы знаменитого французского скульптора Огюста Родена. Одна из столичных улиц носит имя «президента-учителя». Также в Буэнос-Айресе есть Исторический музей Сармьенто, а в доках Пуэрто-Мадеро пришвартован фрегат «Президент Сармьенто», который сначала служил учебным кораблем для Морской академии Военно-морских сил Аргентины, а после был превращен в музей. В Росарио есть площадь Сармьенто, памятник ему можно увидеть в Бостоне, а еще в честь Сармьенто названо здание посольства Аргентины в Вашингтоне. Но, пожалуй, лучшим памятником великому человеку стало стихотворение Хорхе Луиса Борхеса:

 

Ни мрамором, ни лавром он не скрыт.

Присяжным краснобаям не пригладить

Его корявой яви. Громких дат,

Достойных юбилеев и анналов,

Не хватит, чтобы в нем, ни с кем не схожем,

Убавить человека. Он не звук,

Подхваченный извилистой молвою,

Не символ, словно тот или другой,

Которым помыкают диктатуры.

Он – это он. Свидетель наших сроков,

Он видел возвышение и срам,

Свет Мая, ночь Хуана Мануэля

И снова ночь, и потаенный труд

Над кропотливым будущим. Он – тот, кто

Сражается, любя и презирая.

Я знаю, он в сентябрьские утра,

Которых не забыть и не исчислить,

Был здесь, неукоснительной любовью

Пытаясь уберечь нас. День и ночь

Он в гуще толп, платящих за участье

(Нет, он не мертв!) поденною хулой

Или восторгом. Дальней перспективой

Преломлен, как магическим стеклом,

Три лика времени вместившим разом,—

Грядущий, нынешний, былой, – Сармьенто,

Сновидец, снова видит нас во сне.

 

Он – это он, Доминго Фаустино Сармьенто, президент-наставник и президент-созидатель. Аргентине повезло, что у нее был такой президент.