Что случилось при Франклине
В течение нескольких дней, под снегом и дождем, маленькая армия генерала Шофилда припадала к земле за поспешно возведенными оборонительными сооружениями в Коламбии (штат Теннесси). Она поспешно отступила из Пуласки, в тридцати милях к югу, и прибыла как раз вовремя, чтобы расстроить планы Худа, который наступал по другой дороге из Флоренса (штат Алабама). Его силы более чем вдвое превышали наши. Он надеялся перехватить нас. Если бы его план увенчался успехом, мы очутились бы в окружении. Однако благодаря нашей скорости он просто занял позицию напротив нас. Он причинял нам много хлопот, но не нападал на нас; в его арсенале имелись другие трюки.
Непосредственно за нами находилась река Дак; по-моему, на ее берегу разместились оба наших фланга. Между ними находился городок. Ночью 27 ноября 1864 года мы снялись с лагеря и переправились на северный берег реки, откуда продолжили отступление в Нашвилл. Там находился Томас. Мы считали, что там безопасно – в той мере, в какой на безопасность можно рассчитывать на войне. Мы ушли вовремя, потому что утром следующего дня через реку в нескольких милях выше по течению переправилась кавалерия Форреста. Враг начал теснить нас к Спринг-Хилл, горе, которая находилась в десяти милях сзади. Отступать приходилось по единственной дороге.
Почему к нам на подмогу не отправили пехоту? Думаю, генерал Шофилд наверняка рассказал бы об этом лучше, чем я. Как бы то ни было, в том месте мы залегли в бездействии на целый день.
На следующее утро – оно выдалось ясным и теплым – в четырех или пяти милях вверх по течению высадилась бригада полковника П. Сидни Поста, чтобы увидеть то, что можно было увидеть. Бригада увидела голову колонны Худа, которая переправлялась по понтонному мосту. Зрелище можно было назвать красивым для тех, кого оно не касалось. Нас оно касалось самым непосредственным образом.
Как офицер, служивший при штабе полковника Поста, я, естественно, наблюдал за происходящим из первых рядов. Наш боевой порядок находился примерно в полумиле от моста, но враги в серых мундирах уделяли нам не больше внимания, чем если бы мы были толпой деревенских жителей. Да и зачем? Достаточно было повернуться налево, чтобы оказаться на линии фронта. Тем временем их ждали более срочные дела, чем необходимость разбить небольшое соединение, которое могло напасть на них разве что из любопытства. Люди Худа со всех ног спешили к Спринг-Хилл. Час за часом наблюдали мы за нескончаемым потоком пехоты и артиллерии, который направлялся в тыл нашей армии. Зрелище было тревожным, однако мы ни на миг не сомневались в том, что благодаря сообразительности наших вестовых все наши войска стремительно движутся к точке соприкосновения. Очевидно, время сражения на Спринг-Хилл уже было определено. Очевидно также, что наша вспомогательная бригада должна была прибыть на место одной из последних. Эта мысль раздражала нас, внушала беспокойство и огорчение. Наши всадники, злые, раздосадованные, ездили туда-сюда за рядами пехоты. Рядовые все чаще меняли положение, переминались с ноги на ногу, без нужды снова и снова осматривали оружие и прибегали к излюбленному средству недовольного солдата, которому хочется выпустить пар: они вслух проклинали облеченных властью. И все то время мы не отводили глаз от завораживающего и зловещего шествия.
Ближе к вечеру нам приказали вернуться. Мы узнали, что на Спринг-Хилл, на встречу с тремя закаленными корпусами Худа, отправили лишь одну дивизию Стэнли в количестве четырех тысяч человек, хотя в нашем распоряжении находились пять пехотных дивизий вместе с батареями, общей численностью в двадцать три тысячи человек! Вопрос о том, почему дивизию Стэнли немедленно не уничтожили, по-прежнему вызывает споры. Худ, который явился к месту сражения рано, заявлял, что отдал все необходимые приказы, но тщетно добивался их исполнения. Читем, который командовал его ведущим корпусом, утверждал обратное. Несомненно, прославленные командиры по-прежнему спорят, возлежа на постелях из златоцветника и дикого лука на Елисейских Полях. Нам же достоверно известно одно: Стэнли вытеснил Форреста и успешно удерживал перекресток дорог в боях с дивизией Клеберна, единственной пехотной дивизией, которая на него напала.
В ту ночь, пока все мы – пехота, артиллерия и обозы – осторожно двигались по дороге, в полумиле от нее залегла вся армия конфедератов. В ночи алели вражеские костры – они уходили в бесконечность. Казалось, до них совсем близко, рукой подать. Мы отчетливо видели фигуры врагов у костров; они готовили ужин – зрелище настолько невероятное, что многие солдаты, принимая их за своих, подходили к кострам и не возвращались. Через каждые несколько сотен ярдов мы проходили мимо неподвижных всадников у обочины дороги. Нам приказано было молчать – напрасная предосторожность; мы не смогли бы заговорить, даже если бы хотели, так как слышали биение собственных сердец. Но Господь хранит глупцов, и одной из Его защитных мер становится глупость других глупцов. К рассвету последние наши фургоны беспрепятственно миновали то судьбоносное место, а голова колонны вошла во Франклин, в десяти милях впереди. Несмотря на отдельные кавалерийские атаки на обозы и арьергард, к полудню все благополучно добрались до Франклина, и из тех, кто еще не засыпал на ходу, сформировали неплотную линию обороны вокруг городка.
Франклин расположен – точнее, располагался в то время; не знаю, как обстоят дела сейчас, – на южном берегу небольшой реки под названием Харпет. На две мили к югу, до подножия невысокого горного хребта, тянулась открытая равнина. Через горы вела дорога, по которой мы пришли. С обрывистого северного берега реки равнина была видна как на ладони. На высоком берегу оставили обоз (ради безопасности); там же расположился генерал Шофилд (ради перспективы). Их охраняла пехотная дивизия генерала Вуда, в которую входила и моя бригада.
– Нам очень повезло, – сказал представитель штаба дивизии.
Испытывая дурное предчувствие и угадывая нервное напряжение говорившего, я не стал возражать, хотя вовсе не считал наше положение удачным. В пылу сражения сам не замечаешь, как седеешь от постоянной смены эмоций.
По какой-то причине, неизвестной автору, генерал Шофилд взял с собой генерала Д.С. Стэнли, который командовал двумя его дивизиями – нашей и еще одной, которой не так «повезло». В последовавшей битве, не в силах выносить напряжение, этот блестящий офицер с молниеносной скоростью пересек мост и ринулся в самое пекло. Вскоре его ранили в шею, и он упал с лошади.
Наши ряды, вместе с резервными бригадами, растянулись на полторы мили. Оба фланга спускались к реке, выше и ниже городка – настоящий плацдарм. Он не казался особенно устрашающим препятствием для армии, насчитывавшей сорок с лишним тысяч солдат. Находись Худ в более спокойном состоянии, не переживи он поражение при Спринг-Хилл, обошел бы нас слева и без труда вытеснил бы, заслужив большую золотую медаль Общества спасения. Очевидно, в тот день он не стремился спасать ничьи жизни.
Примерно в середине дня мы увидели в бинокль авангард колонны конфедератов, которая выходила из-за вышеупомянутого горного хребта, к которому подходит дорога на Коламбию. Но – зловещее обстоятельство! – дальше колонна не проследовала. Она повернула налево, под прямым углом, и зашагала вдоль подножия гор, параллельно нашему расположению. Другие колонны проходили через другие перевалы на дальних холмах. Они вставали внизу с развернутыми знаменами и сверкая оружием. Не помню, чтобы им угрожали даже пушки генерала Вагнера, которого по чьему-то недомыслию разместили с двумя маленькими бригадами напротив дороги, в полумиле впереди нас. Со своего места он не мог ни оказать сопротивление, ни оповестить нас о происходящем. Вспоминаю, что, сидя в наспех вырытых окопах, наши солдаты прекрасно видели уязвимое положение Вагнера, но воздерживались от критики, тем более что чуткие офицеры позволили многим из них поспать. Погода для сна была самая подходящая: сонливость разливалась в самом воздухе. Алое солнце на серо-голубом небе заволакивала дымка бабьего лета, навевая сны. Какой-нибудь моралист наверняка начал бы разглагольствовать о контрасте между мирным осенним днем и кровавой битвой. Если хорошему капеллану не удается «улучшить обстановку», будем надеяться, что он доживет до того дня, когда раскается «во вретище и пепле»в своей умственной расточительности.
Приведение армии в боевую готовность едва ли заняло больше часа или двух, однако нам показалось, будто прошла вечность. Спокойные перестроения врага нас раздражали, но наконец враг устремился вперед, и сражение началось! Сначала разразилась гроза. Отрезанные от остальных бригады Вагнера, на какое-то время скрывшиеся в огне и дыму, вскоре снова появились в поле зрения. Они являли собой плотную массу беглецов, перемешанных с преследователями. Они не останавливались ни на миг и, как можно догадаться, угрожали нашим основным рядам. Наш авангард мог защититься, лишь уничтожая своих же друзей! Но вот справа и слева заговорили пушки; одновременно на протяжении всей линии, кроме парализованного центра, затрещал винтовочный огонь. Но ничто не могло помешать отважным мятежникам вступить в рукопашную. Наши штыки и приклады оказали им достойный прием.
Тем временем победители Вагнера хлынули через брустверы, как вода через прорванную плотину. Пушки, прежде щадившие беглецов, теперь не имели времени, чтобы стрелять. Пехота дрогнула, и на расстоянии двухсот с лишним ярдов в самом центре нашего строя нападавшие, обезумевшие от ликования, обратили ситуацию в свою пользу. Серые массы на флангах просачивались сквозь бреши, прорывали строй и теснили наших из окопов. Стоя на возвышении, мы видели ликование врагов в серых мундирах.
– Нам крышка, – заметил капитан Доусон из штаба Вуда. – Пойду покурю.
Не сомневаюсь, таким способом он надеялся сбросить напряжение. Набивая трубку, он вдруг замер и снова посмотрел вниз – там снова трещали выстрелы. Полковник Эмерсон Опдайк бросил в гущу боя свою резервную бригаду и ожесточенно ликвидировал преимущество конфедератов. В бой пошли другие свежие полки; группы отступавших без командиров возвращались в строй и бросались в рукопашные, исполненные крайнего ожесточения. Линию соприкосновения размечали два длинных, неправильной формы, изменчивых и подвижных цветных пятна. Подобные жестокие схватки не продолжаются долго, и мы с великой радостью наблюдали за ними. Исход боя стал неожиданным, но был «ближе к тому, что милее сердцу». Постепенно одно подвижное пятно сместилось дальше от города, и серая его половина начала распадаться на части. Серые медленно отступали. Вновь отбитые пушки стреляли, поднимая клубы белого дыма; на востоке и западе над парапетом поднимался красноватый туман. Вскоре вершина холма от края до края стала напоминать огнедышащий вулкан. Наверное, янки кричали «Ура!», как и мятежники, которые испускали свой леденящий душу вопль, но в моей памяти ни то ни другое не сохранилось. На войне много сражений, а в каждом сражении много происшествий; невозможно упомнить все. Возможно, слух у меня не слишком цепкий.
Хотя бои в центре отличались особым ожесточением, дел хватало и на флангах. Работы хватало всем. Я читал о многочисленных «последовательных атаках», о «наступлении за наступлением», но, по-моему, единственными после самой первой атаки стали атаки некоторых резервных полков конфедератов. Бой не прекращался. Во многих местах солдаты, ранее вытесненные из окопов, пытались вновь их занять.
Победители сомкнули ряды, но не могли значительно продвинуться вперед, так как озадаченные нападавшие не сдавались. По всей равнине, до самых холмов, бродили раненые, которые еще могли ходить. В толпе противника здесь и там виднелись конные командиры, которые отдавали приказы, и обслуга, подававшая боеприпасы. Не было видно ни фургонов, ни зарядных ящиков; враг не пользовался, да и не мог пользоваться своей артиллерией. Ведя огонь, мы – неотчетливо из-за дыма – видели конных офицеров. Они, поодиночке и небольшими группами, пытались заставить своих лошадей перескочить невысокий парапет, но все они падали. В числе обреченных находился и храбрый генерал Адамс, чье тело лежало выше по склону. Передние ноги его коня находились на вершине. В нескольких шагах от него лежал генерал Клеберн; неподалеку находились еще пять или шесть павших старших офицеров. Настал великий день для тех конфедератов, которые жаждали повышения.
Иногда поле сражения надолго заволакивало дымом. О том, что там творилось, можно было лишь предполагать. Наблюдение за открытым участком сражения – своего рода защита; к невидимому же мы относились с дрожью. Глядя на покрытые густым дымом участки, мы ожидали худшего, но дым рассеивался, и мы видели, что положение не изменилось.
Конфедераты начали отступать. Общего отступления не было; во многих местах бой продолжался. Схватки стали не столь ожесточенными, зато более продолжительными. Бой затянулся далеко за полночь. Мы видели мерцание винтовочных выстрелов и языки пламени, вырывавшиеся из артиллерийских орудий; потом все смолкало во мраке.
Получив приказ отходить, Шофилд мог отступать беспрепятственно: армия Худа понесла такие тяжелые потери, а боевой дух его был настолько подорван, что он не мог организовать эффективную погоню. Рассвет застал нас на дороге. Мы оставили позади лишь нескольких раненых. В ту ночь мы разбили лагерь под защитой артиллерии Томаса в Нашвилле. Отважный враг бесстрашно преследовал нас и закрепился на расстоянии ружейного выстрела. На том месте противник оставался в течение двух недель, не стреляя, и позже был уничтожен.
