Из-за темноты, грозы и бездорожья невозможно было перетаскивать артиллерию с открытого места у Питтсбург-Лэндинг. Данный недостаток больше давил на боевой дух, чем отражался на реальном исходе сражения. Пехотинец испытывает уверенность, зная о поддержке другого рода войск, но не ведая о реальных достижениях артиллерии в истреблении противника. Подобные знания вселяют ту же уверенность, что и пушечное ядро, способное разметать от пятидесяти до ста человек. Оно словно требует: «Пропустите!» Орудие словно расправляет плечи, спокойно разминает спину, посылает вперед ядра и картечь и уверенно грохочет, словно говоря: «Я здесь надолго». Затем оно вызывающе задирает ствол, как будто не столько угрожая врагу, сколько высмеивая его.

Наверное, наши батареи ехали где-то позади. Мы лишь надеялись, что враг отложит атаку до их прибытия.

– Пусть откладывает оборону, если хочет, – нравоучительно заметил один молодой офицер, с которым я поделился своим желанием.

Чутье его не подвело: не успел он произнести последние слова, как группа вестовых, окружавших бригадного командира, разбежалась в разные стороны, словно разметанная вихрем, и каждый галопом поскакал к командиру полка с приказом. Последовало недолгое замешательство; тонкая цепь стрелков отделилась от общего строя и вышла вперед. За стрелками следовали небольшие группы поддержки в половину роты каждая – одной из таких групп мне довелось командовать. Когда беспорядочная стрелковая цепь ушла на четыреста – пятьсот ярдов вперед, один из моих товарищей сказал:

– Смотрите! Они движутся!

Враг действительно двигался, и очень красиво: первые ряды шли прямо, как струна; за ними – резервные колонны, которые расширялись в центре. Они двигались, не слишком привлекая к себе внимание; не сверкали на солнце блестящие галуны и пуговицы, предупреждая противника, не били барабаны, не развевались флаги. Враг шел заниматься делом.

Через несколько минут мы вышли из единственного оазиса, который чудесным образом избежал запустения битвы, и теперь в изобилии видели признаки вчерашнего боя. Местность здесь была более или менее ровной. Миновав маленькую рощицу, мы вышли на луг. Здесь и там виднелись небольшие лужи – скорее, диски дождевой воды, красной от крови. Расщепленные и разломанные ядрами, стволы редких деревьев топорщились продолговатыми щепками, похожими на пальцы. Большие ветви надломились и нависали над самой землей или раскачивались, переплетаясь, как виноградные лозы. Многие ветви были срезаны ядрами подчистую, и пышная листва всерьез мешала продвижению войск. Кора деревьев на высоте в десять – двадцать футов была так густо усеяна пулями и шрапнелью, что невозможно было положить руку на ствол, не закрыв ладонью несколько пробоин. Никто не вышел целым. Как человеческое тело выдерживает подобные бури? Возможно, ответ лишь в том, что людям приходится выдерживать лишь по нескольку секунд за раз, в то время как деревья стоят под стальным дождем от рассвета до заката. Из грязных луж торчали зазубренные, выпукло-вогнутые осколки, показывая, где взорвались ядра. Вещмешки, фляги, рюкзаки с размокшими галетами, ружья с погнутыми стволами или разбитыми прикладами, ремни, шляпы и вездесущие коробки сардин – все обломки боя еще загрязняли пропитанную дождем землю повсюду, куда ни посмотри. Всюду лежали мертвые лошади, зарядные ящики и перевернутые орудийные передки; фургоны с боеприпасами сиротливо стояли за трупами мулов. А что же люди? Людей там тоже хватало; все мертвые, кроме одного.

Сержант федеральной армии, раненный в нескольких местах, лежал рядом с тем местом, где я остановил свой отряд, чтобы дождаться приближения остальных. Высокий, крепкий в прошлом, он лежал навзничь, дыша прерывисто и хрипло; на губах его выступила пена, которая ползла к шее и ушам. Пуля попала ему в череп над виском; из отверстия хлопьями и лентами вытекал мозг. Раньше я не думал, что, получив такую тяжелую рану, какое-то время можно жить. Один из моих товарищей, которого я считал несколько женоподобным, попросил разрешения проткнуть несчастного штыком. Потрясенный его хладнокровием, я ответил отказом. Мой отказ многих удивил.