Три плюс один – один
В 1861 году Барр Ласситер, молодой человек двадцати двух лет, жил с родителями и старшей сестрой в окрестностях Карфагена (штат Теннесси). Семья жила довольно скромно. Они возделывали маленькую и не слишком плодородную плантацию. Так как рабов у них не было, их не причисляли к «лучшим людям» своего округа. Так как они слыли людьми честными, получили хорошее образование и обладали неплохими манерами, Ласситеры пользовались не меньшим почтением, чем и любая другая семья, пусть и не владеющая сыновьями и дочерьми Хама. Старший Ласситер отличался суровостью манер, которая так часто сопровождает непреклонную преданность долгу, однако скрывает теплый, любящий нрав. Он был сделан из того железа, из которого льют пушки, но в глубине его души таился более благородный металл, который плавится при более низкой температуре, однако не отражается на внешнем виде. И в силу происхождения, и в силу воспитания что-то в его несгибаемом характере влияло на прочих членов семьи; дом Ласситеров, хотя и не лишенный тепла, был настоящей цитаделью долга, а долг – ах, долг не менее жесток, чем смерть!
Когда началась война, в семье Ласситеров, как и во многих других семьях того штата, столкнулись разные взгляды. Молодой человек был верен Союзу, в то время как его родные относились к Союзу крайне враждебно.
Такое несчастливое разделение вызвало крайнее ожесточение в семье, и, когда обидчик, сын и брат, покидал родной дом, собираясь вступить в федеральную армию, ни одна рука не коснулась его, не услышал он ни одного прощального слова, ни одно доброе пожелание не провожало его в мир, куда он отправился на встречу со своей судьбой.
Добравшись до Нашвилла, где стояла армия генерала Бьюэлла, Барр Ласситер записался в первый же полк, какой нашел, – в Кентуккийский кавалерийский полк. В свой срок он прошел все этапы военной эволюции, от новобранца до опытного бойца. Он стал хорошим, правильным солдатом, хотя, судя по его словам, на основе которых создан этот рассказ, он себя не хвалил; после того как Барр Ласситер отозвался «Здесь!» на призыв сержанта по имени Смерть, о нем можно было узнать от его выживших товарищей.
Через два года после того, как он записался в армию, его полк очутился в его родных краях. Местность сильно пострадала от ужасов войны; ее попеременно (а иногда одновременно) занимали враждующие войска, и в непосредственной близости от усадьбы Ласситера шли кровопролитные бои. Но об этом молодой солдат не ведал.
Очутившись в лагере рядом с домом, он испытал естественное желание повидать родителей и сестру, надеясь, что в них, как и в нем, прошлая враждебность смягчилась благодаря времени и разлуке. Получив отпуск, он как-то летним вечером отправился в путь, и вскоре после того, как взошла полная луна, подошел к гравийной дороге, которая вела к его родному дому.
Солдаты на войне быстро взрослеют, а в юности два года – долгий срок. Барр Ласситер считал себя стариком и готовился увидеть отчий дом в развалинах, а плантацию – в запустении. Однако на первый взгляд ничего не изменилось. При виде каждого дорогого и знакомого предмета на душе у него становилось тепло. Сердце билось учащенно, к горлу подступил ком. Сам того не сознавая, он ускорил шаг, потом почти побежал. Его длинная тень смешно пыталась угнаться за ним.
Света в доме не было, дверь была открыта. Он остановился рядом с дверью, чтобы отдышаться и успокоиться. Вдруг из дома вышел его отец с непокрытой головой и остановился у входа. Его освещал лунный свет.
– Отец! – воскликнул молодой человек, бросаясь к нему с распростертыми объятиями. – Отец!
Пожилой мужчина сурово посмотрел сыну в лицо; какое-то время он стоял неподвижно, а потом, не говоря ни слова, развернулся и скрылся в доме. Горько разочарованный, униженный, испытывая невыразимую боль и волнение, солдат опустился на грубо сколоченную скамью и дрожащей рукой подпер голову. Вскоре он опомнился; хороший солдат не считает отторжение поражением. Он встал и, переступив порог, очутился прямо в «гостиной».
Свет проникал в комнату через восточное окно, не завешенное шторами. У очага на низком табурете, единственном предмете мебели, сидела его мать и смотрела на холодные угли и остывший пепел. Он что-то ласково спросил у нее. Мать как будто нисколько не удивилась, но не ответила и даже не пошевелилась. Правда, муж наверняка успел сообщить ей о возвращении преступного сына. Барр Ласситер подошел ближе, собираясь положить руку на плечо матери. Вдруг из соседней комнаты вышла его сестра, посмотрела на него в упор, словно не узнавая, и вышла из комнаты через дверь, которая находилась у него за спиной. Он повернул голову, чтобы проследить за сестрой, а когда та скрылась, развернулся к матери, но оказалось, что она тоже ушла.
Барр Ласситер подошел к двери, через которую он вошел. Лужайку перед домом освещал дрожащий лунный свет; трава колыхалась, точно море, покрытое рябью. На ветру подрагивали ветви деревьев и их черные тени. Гравийная дорожка посреди лужайки выглядела шаткой, ненадежной; она словно уходила из-под ног. Молодой солдат понимал, что перед глазами у него все расплывается из-за слез. Они текли по лицу, блестели на мундире… Выйдя из дома, он вернулся в лагерь.
На следующий день, без какого-либо определенного намерения, руководимый каким-то смутным чувством, которое не мог назвать, он снова отправился к отчему дому. В полумиле от участка он встретил Башрода Албро, друга детства, с которым они вместе учились в школе. Тот тепло приветствовал его.
– Иду домой, – сказал солдат.
Друг детства довольно странно посмотрел на него, но ничего не сказал.
– Знаю, – продолжал Ласситер, – у родителей ничего не изменилось, но…
– Там много чего изменилось, – перебил его Албро, – все меняется. Я пойду с тобой, если не возражаешь. По пути поговорим.
Но по пути Албро молчал.
Вместо дома они увидели лишь почерневший от огня фундамент. Внутри, посередине, лежал пепел, спрессованный дождями.
Ласситер пришел в крайнее изумление.
– Я не знал, как тебе сказать, – вздохнул Албро. – Год назад, во время сражения, в твой дом попал снаряд федералов.
– А… где мои родные?
– Надеюсь, на небесах. Все были убиты снарядом.
