Пересмешник

Время действия – ранняя осень 1861 года, погожий воскресный день. Место действия – лес в гористой местности на северо-западе Виргинии. Рядовой федеральной армии Грейрок удобно устроился у корней большой сосны, прислонившись спиной к стволу. Вытянул ноги, положил поперек бедер ружье, руки, чтобы не упали безвольно на землю, сжимают ствол. Оттого что затылок прижат к стволу, фуражка сползла на глаза, почти скрывая их; на первый взгляд может показаться, что он спит.

Рядовой Грейрок не спал. Если бы он заснул, то подверг бы опасности интересы Соединенных Штатов, так как он находился далеко за линией фронта, и ему угрожала опасность попасть в плен или быть убитым врагом. Более того, из-за расположения его духа об отдыхе не могло быть и речи. Причина его смятения заключалась в следующем. Накануне ночью его назначили в пикет и поставили часовым в этом же лесу. Ночь была ясной, хотя и безлунной, но в лесу царил полный мрак. Пост Грейрока располагался на значительном удалении от соседних постов справа и слева. Охранение выставили вдали от лагеря, удлинив линию фронта и затруднив врагам задачу. Война началась недавно, и командиры часто совершали ошибку, считая, что лагеря ночью лучше охраняют разрозненные посты, выдвинутые ближе к противнику, чем более стянутые пикеты, расположенные ближе к лагерю. Кроме того, часовые обязаны были заранее предупреждать своих о приближении врага, потому что в то время все еще принято было раздеваться перед сном – что совсем не подобает солдатам. Утром памятного дня 6 апреля в Шайло конфедераты закололи штыками многих солдат Гранта, которые спали раздетыми, как штатские; однако не стоит винить в том часовых. Командиры совершили ошибку совсем другого рода: пикетов не было вовсе. Впрочем, отступления ни к чему. Не стоит даже пытаться заинтересовать читателей судьбой армии; нас сейчас интересует судьба рядового Грейрока.

На протяжении двух часов после того, как его оставили на посту, он стоял неподвижно, прислонившись к стволу большого дерева, вглядываясь во мрак впереди и пытаясь разглядеть что-то знакомое – ведь днем он караулил на том же самом месте. Но ночью все казалось другим; он ничего не узнавал и видел лишь неясные очертания, которых как будто не было при свете дня. Более того, его окружал однообразный пейзаж: деревья и кустарники. В таком окружении нетрудно было растеряться. Он не видел ни одной запоминающейся приметы. Добавьте мрак безлунной ночи, и тогда ориентироваться на местности помогут лишь природный ум и хорошее образование, полученное в городе. Вот как получилось, что рядовой Грейрок, внимательно рассмотрев все, что находилось впереди и вокруг него, и походив вокруг дерева, совершенно запутался и утратил свою ценность часового. Ему казалось, что все про него забыли. Он не мог бы сказать, с какой стороны можно ждать врага и где спят его товарищи, за чью безопасность он отвечал головой. Сознавал он и многие другие неудобства своего положения. Иными словами, рядовой Грейрок был сильно встревожен. Времени для того, чтобы успокоиться, у него тоже не было. Почти в тот же миг, как осознал, в каком сложном положении оказался, он услышал шелест листьев и треск сучьев. Он резко обернулся, и сердце замерло у него в груди. Во мраке проступили неотчетливые очертания человеческой фигуры.

– Стой! – громко крикнул рядовой Грейрок, как предписывал ему долг. Команду он подкрепил резким металлическим щелчком взводимого курка. – Кто идет?

Ответа не последовало; во всяком случае, отвечавший замешкался, и даже если бы потом ответил, слов не было бы слышно из-за выстрела. В ночной тишине, среди леса, звук казался оглушительным. Не успел он стихнуть, как огонь открыли часовые на постах справа и слева; они поддержали товарища. На протяжении двух часов все бывшие штатские, стоявшие на посту, воображали, будто в лесах вокруг них полным-полно врагов. Выстрел Грей-рока придал достоверности невидимым полчищам. Отстрелявшись, все часовые, задыхаясь, поспешили отойти к лагерю – все, кроме Грейрока, который не знал, в какую сторону отступать. Враги больше не появлялись; в лагере, после недолгой суматохи, все снова разделись и легли спать. Часовых вернули на посты. Грейрока обнаружили на прежнем месте. Офицер, начальник караула, похвалил его как единственного здравомыслящего солдата, который может служить образцом спокойствия и не нарушает тишины «адским шумом».

Сам же Грейрок пытался найти останки незваного гостя, в которого он выстрелил и в которого, как подсказывало ему чутье, он попал. Ибо он был одним из тех прирожденных снайперов, которые стреляют не целясь, руководствуясь чутьем. Ночью такие люди стреляют почти так же метко, как и днем. Добрую половину из своих двадцати четырех лет Грейрок наводил ужас на хозяев всех тиров в трех соседних городах. Не найдя убитого, он из скромности держал язык за зубами. Естественно, офицер и солдаты решили, что он никуда не убежал, так как не видел врага. Как бы там ни было, его похвалили уже за то, что он не бросил пост.

И все же ночное происшествие не давало покоя рядовому Грейроку. На следующий день, воспользовавшись каким-то предлогом, он попросил отпустить его за пределы лагеря. Командир охотно дал ему пропуск в награду за стойкость накануне. Грейрок отправился туда, где ночью стоял на посту. Сказав часовому, что он кое-что потерял – что отчасти было правдой, – возобновил поиски человека, которого, как он считал, застрелил. Если же он только ранил незваного гостя, то надеялся догнать его по кровавому следу. Днем ему повезло не больше, чем ночью; обойдя большой участок и отважившись проникнуть на территорию, занятую солдатами Конфедерации, он спустя какое-то время устал и решил отдохнуть. Грейрок сел у корней высокой сосны, где увидел врага, и дал волю разочарованию.

Не нужно думать, будто неудача внушила Грейроку горькую, жестокую досаду. По его ясным большим глазам, четко очерченным губам и широкому лбу можно было сделать вывод, что характер у него совсем другой. Отвага сочеталась в нем с чуткостью, а бесстрашие – с совестью.

«Какое разочарование! – говорил он себе, сидя в золотистой дымке, накрывшей лес тонкой сетью. – Как жаль, что мне не удалось найти человека, встретившего смерть от моей руки! Жалею ли я, что лишил кого-то жизни, исполняя свой долг, а не нечаянно? И можно ли желать большего? Если нашим угрожала опасность, мой выстрел ее предотвратил; для того меня и поставили часовым. Нет, я в самом деле рад, если не лишил никого жизни без необходимости. Но я в сложном положении. Мне было плохо, когда командиры хвалили меня, а товарищи мне завидовали. Весь лагерь превозносил мою стойкость. Это несправедливо. Я знаю, что я не трус, но меня похвалили за конкретный поступок, которого я не совершил – или все же совершил? Все думают, что я отважно остался на посту и не открыл огонь, а ведь именно я начал стрельбу и не отступил вместе со всеми, потому что растерялся. Что же мне делать? Объяснить, что я увидел врага и выстрелил? Другие часовые говорили то же самое про себя, но им никто не поверил. А если я признаюсь, мои слова обесценят мою смелость, да к тому же меня еще сочтут лгуном… Брр! Положение не из приятных. Как же мне хочется найти его!»

С такими мыслями рядовой Грейрок, которого в конце концов одолела усталость, задремал под жужжание насекомых, которые роились над душистыми кустами. Интересы Соединенных Штатов отошли на второй план, и он заснул, рискуя попасть в плен. Ему приснился сон.

Ему снилось, что он еще мальчик и живет в далеком прекрасном краю на берегу большой реки. Вверх и вниз по течению ходят огромные пароходы; клубы черного дыма извещают об их приближении задолго до того, как они выходят из-за поворота. Дым виден еще долго после того, как пароходы скрываются из вида. Мальчик смотрел на пароходы, а рядом с ним неизменно находился тот, которого он любил всей душой и всем сердцем, – его брат-близнец. Они вместе бродили по берегу ручья, вместе гуляли по полям, которые лежали дальше от реки, или поднимались в горы и собирали там пряно пахнущую мяту и веточки душистого сассафраса. Дальше находилась Страна Догадок, откуда, глядя на юг, на тот берег большой реки, они иногда видели Зачарованную Землю. Вместе душой и телом, они, единственные дети овдовевшей матери, гуляли по тропинкам, залитым солнечным светом, по мирным долинам и неизменно видели каждый день что-то новое. Их золотые дни сопровождались еще одним чудом – пронзительной, звонкой песней пересмешника, сидевшего в клетке над дверью их домика. Песня пересмешника звучала постоянно, точно музыкальное благословение. Птичка радостно пела всегда; казалось, бесконечно разнообразные рулады вылетали из ее горлышка без труда. Пересмешник издавал звонкие трели, напоминающие журчание ручейка. Его простая, радостная песня казалась подлинным духом всей сцены, смыслом и разгадкой тайн жизни и любви.

Но наступило время, когда золотые дни потемнели от горя и слез. Их добрая мать умерла, домик на берегу большой реки сожгли, а братьев разделили между родственниками. Уильям (мечтатель) попал в многолюдный город в Стране Догадок, а Джона увезли на тот берег реки, в Зачарованную Землю, где, как говорили, живут странные и злые люди. После смерти матери Джону досталось то, что братья считали самым ценным, – пересмешник. Брат увез птичку в чужие края, и Уильям больше никогда его не видел. Однако часто, страдая от одиночества, он слышал песню пересмешника во сне, и ему всегда казалось, будто песня звучит у него в ушах и в сердце.

Родственники, которые взяли к себе мальчиков, были врагами и не поддерживали отношений. Какое-то время братья обменивались письмами, полными мальчишеской бравады и хвастовства новой, более интересной жизнью. Вначале они взахлеб писали о своих новых победах. Постепенно письма сходили на нет, а после того, как Уильям переехал в другой, еще более населенный город, переписка прекратилась. Но у него в ушах неизменно звучала песня пересмешника. Открыв глаза и всмотревшись в окружавший его сосновый лес, мечтатель понял, что не спит, потому что песня умолкла.

Красное солнце клонилось к западу; горизонтальные лучи подсвечивали стволы огромных сосен. Золотистая дымка постепенно темнела; наконец свет и тень смешались в трудноразличимых синеватых сумерках.

Рядовой Грейрок встал, осторожно огляделся по сторонам, вскинул ружье на плечо и зашагал к лагерю. Через полмили ему попались лавровые заросли. Вдруг из их середины вылетела птичка и, сев на ветку росшего рядом высокого дерева, извлекла из своей грудки такие радостные звуки, какими Божье создание возносит хвалу своему Создателю. Птичке не нужно прилагать большого труда – достаточно раскрыть клюв и вздохнуть. Однако человек вдруг замер на месте, точно громом пораженный. Он остановился, выронил ружье, закрыл лицо руками и зарыдал, как дитя! В тот миг на него нахлынули воспоминания детства. Он снова жил на берегу большой реки, вдали от Зачарованной Земли! Усилием воли он взял себя в руки, подобрал ружье и, вслух называя себя идиотом, зашагал дальше. У самых густых зарослей он увидел небольшую поляну. На ней на земле лежал человек в сером мундире. Он лежал навзничь, раскинув руки в стороны. На груди засохло небольшое пятно крови. Его бескровное лицо было запрокинуто вверх. Грейрок увидел свое отражение. Он нашел еще теплое тело Джона Грейрока, погибшего от огнестрельной раны! Он нашел свою жертву…

Когда несчастный солдат опустился на колени, проклиная Гражданскую войну, птичка, звонко певшая на дереве у него над головой, замолчала и, окруженная алыми закатными лучами, тихо улетела прочь в мрачную лесную чащу. На вечерней перекличке в лагере федералов Уильям Грейрок не отозвался на свое имя, и больше его никто не видел.