– Отец!

– Каори!

Двигатели «Искателя истины» заглушали крики, шипящие хвосты огня сюрикеномётов заполняли промежутки между каждым вдохом. Канаты лестницы – нить за нитью – рвались. Их раскачивали силы ветра, инерции и гравитации, а в небесах ревели преследующие корабли Гильдии, изрыгающие смерть.

Мышцы Даичи разрывались, когда он правой рукой цеплялся за лестницу, а левой пытался удержать ладонь дочери. Губы мужчины покрылись черной слизью. Из легких вырывалось бульканье.

Крик Каори – тоненький, как бумага, на кровоточащем небе:

– Отпусти меня!

– Н-нет!

– Если не отпустишь, мы умрем оба!

Пальцы онемели. Ладони скользят.

– Я тебя не отпущу!

Вокруг роем кружились корветы Гильдии, сюрикеномёты «Искателя» изрешетили ближайшее судно вращающимися стальными звездами, корабль раскололся и рухнул на мертвые земли. Но еще трое проскочили меж сверкающими струями и закружились под мерцающим градом, кроваво-красные глаза уставились сквозь железные прицелы на пару, убившую их отца. Главу. Владыку. Первого Бутона.

Грохот выстрелов.

Огнем сюрикенов Даичи разорвало плечо и живот, одна звезда вонзилась глубоко в грудь, и от боли он почти ослеп. Каори закричала, а он ослабил хватку, исчезая под порывами ветра, когда они полетели вниз. Но он все равно продолжал держать дочь за руку, притягивая к себе, пока они кувырком неслись к земле.

Раны кровоточили, но боль, как ни странно, немного стихла.

Наконец Даичи обхватил Каори обеими руками и крепко прижал к груди, точно так же, как делал, когда она была маленькой девочкой. И она обняла его и закрыла глаза. Так они и летели, кувыркаясь и кружась, снова и снова. Ничто больше не имело значения, кроме того, что они были вместе, здесь и сейчас.

– Я люблю тебя, дочка. – Ветер подхватил слова и унес, как вор. Берущий чужие вещи липкими пальцами.

Но Каори сжала Даичи еще крепче. Она знала.

Теперь рев воздушных потоков заполнил барабанные перепонки мужчины, заглушая остальные звуки. Повсюду властвовал ветер. Кровь, вытекающая из ран Даичи, окрашивала и лицо Каори, и крошечные черные снежинки, зрение постепенно меркло.

Рев разрастался с каждой секундой, пока не поглотил Даичи полностью, а потом обратился в цвет свежевыпавшего снега на вершинах Йиши. Сверкающий металлическими переливами, прорезанный полосами глубочайшего черного цвета.

Янтарные глаза. Серо-стальные когти.

Каори и Даичи подхватили, перекинули на спины крылатые существа. Нежные, как горные ручьи, сильные, как камень. Низко ныряя и медленно поднимаясь, они поплыли мимо разрушенных корветов, падающих с небес подобно дождю. В воздухе раздавались прекрасные дикие крики, и угасающие глаза Даичи наполнились слезами удивления: полдюжины арашитор рассекали воздух и встречающиеся им на пути корабли Гильдии, как катана. Они оказались гладкими, округлыми, поменьше Буруу, но в чем-то грациознее – ни с чем не сравнимая поэма, созданная руками Бога Грома.

У него не было сил поднять голову, тепло покидало тело. Каори кричала, чтобы он держался, не отпускал ее. «Отец, пожалуйста!» Но разве они уже не упали? Или еще продолжали лететь вниз?

Ему хотелось спать. Смежить веки и отдохнуть. Он устал. Годы войны, пылающие поля лотоса, стремление сделать мир таким, в котором жизнь могла бы цвести, а не гнить. И все напрасно.

Все произошло в точности так, как обещал Тодзё.

Даичи почувствовал дерево, запах выхлопных газов и рокот двигателей. Женщина с серебряными лезвиями за спиной, зажимающая его раны на груди и на животе. Черный кашель, далекая-далекая боль, руки и ноги уже онемели.

– Отец.

Каори плачет и молит его:

– Отец, не сдавайся!

– Конец Тодзё… был именно таким, как он сказал. – Даичи посмотрел на руку дочери, обвивающую его окровавленным бантом. – Все, что мы делали… привело именно к этому развитию событий. Мы помогали им…

– Отец, не разговаривай. Пожалуйста, помолчи сейчас…

– Нет, ты должна меня выслушать.

– Прошу…

– Нет!

На губах Даичи пузырился страх. Отчаяние. Невесомость.

– Нет… от судьбы не убежишь. Невозможно победить врага… который знает, как сложатся события в будущем. Шима умрет… Придет Эндзингер… Вестница конца. Что будет, то будет…

– Эндзингер? Вестница конца?

– Прости, дочь моя. Я хотел… – Грудь раздирал кашель, словно в легкие насыпали окровавленного битого стекла. – Я стремился дать тебе… будущее. Но я… я только способствовал наступлению их будущего…

Каори повернулась к остальным со слезами на глазах.

– Помогите мне. Поднимите его.

– Его не следует… – начала женщина с серебристыми руками.

– Поднимите его! – воскликнула Каори.

– Все напрасно… – выдохнул он и краем сознания почувствовал, как его все же поднимают его на ноги.

Сил стоять не было, но его поддерживали, а Каори находилась рядом, отгоняя холод. Кровь на языке смешалась с пеплом, образуя густую пасту с привкусом меди и гари. Даичи посмотрел через перила на Главдом: желтое пятно посреди моря мертвых земель.

– Ты дал нам будущее, отец. И Гильдия его не увидит. Я обещаю. – Лицо Каори было мокрым от слез.

Но в голосе ее Даичи услышал огонь, сравнимый с тем, который потерял.

– Если бы они могли предвидеть все, они бы предвидели и это… – Каори указала на Главдом и небо над ним, кишащее кораблями Гильдии и рычащими грозовыми тиграми.

Зрение Даичи продолжало меркнуть, смыкаясь, как колыхающиеся занавески, как ночь, наступающая после долгого, промозглого дня. Но пока Даичи еще мог наблюдать и заметил, как вспыхнула крошечная искра – сперва просто огонек от спички, разгорающийся в надвигающемся мраке.

Искорка распустилась в цветок, яркую вспышку на солнце, осветившую небо, как в летний полдень, а через несколько секунд последовала целая канонада оглушительных взрывов. Кирпичи, известковый раствор, стекло и камень Главдома рассыпались на ветру, их сдувало, как пыль зимним ветром.

В лицо Даичи ударила волна жара, прогнав ужасающий озноб, растопив страх. Появилась уверенность, наконец вырвав семя фатализма, угрожающее украсть все, чем он когда-то был.

– Видишь, отец? – прокричала Каори сквозь нарастающий раскат грома.

– Да…

– Мы решаем! Не боги! Не судьба! Мы делаем выбор!

Взрыв был нереальным, он расколол горы Тонан на части, подняв тучи из валунов и каменного крошева. Корабль содрогался в дрожащем небе, по палубе разносились тревожные крики. Даичи опустился на колени, девушка крепко обняла его. Их швырнуло ударной волной. В небо взметнулось облако в форме гриба, но отец и дочь больше не видели ничего, потерявшись в объятиях друг друга, пока «Искатель» подбрасывало, как бумажного змея на обжигающем ветру. Сколько времени прошло? Годы? Мгновения? Он не мог сказать точно, но был уверен только в одном – боль исчезла.

Каори положила его на палубу, когда все, наконец, затихло, а небо словно покрылось синяками с грязью и мусором, летевшими дождем.

– Мы… делаем… выбор… – прохрипел Даичи.

Каори смотрела на отца: лицо залито кровью и слезами, серо-стальные глаза ярко сияют на маске из пепла и песка.

Как же Каори похожа на мать. Улыбка, от которой у Даичи перехватывало дыхание, когда она позволяла ей расцвести. Собрав оставшиеся силы, он протянул руку, обхватил ладонью ее щеку и провел большим пальцем по шраму на лице. Рана в ее душе так и не зажила полностью.

– Тогда выбери, – выдохнул он. – Освободиться… от него.

– Отец…

– Выбери… быть счастливой.

Она закрыла глаза, ее тело сотрясалось от рыданий.

– Обещай мне, Каори.

Руки Каори обвились вокруг его шеи, щека прижалась к щеке, дочь снова была у него на руках. Как маленькая девочка.

– Обещай мне.

– Обещаю.

Раздался вздох облегчения. На губах Даичи заиграла улыбка.

Небеса вокруг обрушивали дождь на руины всего, что могло бы быть.

– Да, папа.

Мастер-политехник закричал, когда пуля из железомёта пробила ему плечо, и он рухнул на колени. Кин охнул, покрытые волдырями ладони пылали от боли. По брюху Землекрушителя разносились тревожные голоса. Синдзи вывалился из корпуса трансмиссии на палубу, пол завибрировал, а гигант продолжал свой марш.

Раненый мастер-политехник схватил юношу за лодыжку. Кин выстрелил снова, но пуля прошла мимо цели, ярко вспыхнув на засаленном металле. Снова крики, сквозь пар и дым пронеслись фигуры в латунных панцирях. Синдзи вытащил из-за пояса детонатор, но получил сильный удар ногой, и устройство, вращаясь, улетело во тьму. Кин выстрелил еще раз, пуля срикошетила от шлема мастера-политехника, который втянул голову, как черепаха.

Вспыхнули сигнальные ракетницы, гильдийцы приближались к вентиляционному отверстию, где сидел Кин. Он сделал несколько выстрелов наугад, надеясь, что они просто не поднимут головы. Синдзи вскрикнул, когда раненый мастер-политехник схватил его, сила юноши не шла ни в какое сравнение с полностью экипированным гильдийцем.

Новый выстрел. И еще. Глаза Кина залило потом. На языке вкус чи. Его трясло, он едва мог дышать. Мастер-политехник приземлился на платформу прямо напротив его вентиляционного отверстия, и Кин опять выстрелил, попав гильдийцу в бедро.

Мастера-политехника отбросило в сторону, как камень.

– Кин! – воскликнул Синдзи. – Детонатор!

Очередной выстрел был выпущен по гильдийцу в латуни, спрятавшемуся за цепью привода.

Железомёт щелкнул, но выстрела не последовало. С прерывистым вздохом Кин оторвался от вентиляционного отверстия, упал на сетку и закричал. Кругом вспыхивали бело-голубые огни. По металлическим решеткам стучали сапоги.

– Проверьте систему трансмиссий! – проскрежетал громкий голос. – Они что-то туда подбросили!

Кин уловил блеск металла под узлом охлаждающих труб, алый шарик на верхушке детонатора весело подмигивал. Юноша поднялся на колени, превозмогая боль, и бросился на пол как раз в тот момент, когда двое мастеров-политехников завернули за угол, а третий приземлился в бело-голубом ореоле на платформе сверху.

Кин протискивался в узком пространстве между трубами и полом, вытянув руку, касаясь кончиками пальцев отшлифованного корпуса и не находил опоры.

– В блоке трансмиссий взрывчатка!

– Убрать! Немедленно!

Сотрясающий толчок-удар, огромные руки-косы, разбивающие древние стены в щепки, – они наконец-то добрались до Кицунэ-дзё, чтобы начать разрушение крепости. Кин почувствовал, как его схватили за лодыжку и сжали будто тисками, оттаскивая назад, и взревел от боли.

И снова бросился к детонатору, едва касаясь края.

Вытягиваясь.

Задыхающийся гильдиец оттащил его назад.

Слишком далеко.

Слишком больно.

– Юкико…

Кин рванулся, разрывая связки, вцепившись в детонатор, когда мастер-политехник почти вытянул его из-под трубы. В машинном отделении рванул взрыв, оглушительно прогремев в замкнутом пространстве.

Кин вскрикнул, когда вокруг полыхнуло. Ударной волной всех сбило с ног, сверху падали куски атмоскафандров, клочья окровавленной плоти летели, как красный снег. Стонал прогибающийся истерзанный металл. В воздухе зазвучал рваный, раздирающий уши визг, ворчание сломанных зубьев щелкающих приводных штоков и выскакивающих заклепок.

Пол качался, как палуба «Сына грома» в ту ночь, когда они с Юкико стояли вместе под чистым дождем. Землекрушитель накренился, заваливаясь набок, Кин отлетел в сторону и уперся в охлаждающие трубы, тяжело дыша, щурясь от удушливых паров, глядя на корпус блока трансмиссий, из внутренностей которого валил черный дым.

Огромные двигатели задрожали, заглохли и умолкли. Металл содрогнулся и испустил последний вздох. И колосс, наконец, затих.

Но только на мгновение.

Юкико в последний раз сжимала разум Хиро, когда южный горизонт опалила вспышка. Она повернулась, чтобы посмотреть, как светлеет небо – над краем острова словно всходило второе солнце. Палуба задрожала, а израненный корпус «Почетной смерти», неторопливо падая, крушил своим брюхом дома. Когда подземные толчки от взрыва в горах Тонан достигли их, по палубе поплыл дым, и даже воздух содрогнулся.

Хана и Кайя налетели с запада, за спиной тигрицы падал пылающий броненосец, а голос девушки ярко звучал в Кеннинге:

Затем до ушей Юкико донесся стон истерзанного металла. Она подняла глаза и обнаружила, что Землекрушитель тоже падает, и из брюха колосса вырываются громадные клубы дыма. Руки-косы дергались среди расколотых стен Кицунэ-дзё, но гигантский монстр был не в состоянии двигаться дальше.

Сердце Юкико переполнял восторг, по небу сновала стая Края вечных бурь, грозовые тигры взывали друг к другу сквозь дым и пепел. Все арашиторы получили боевые раны, но в янтарных и зеленых глазах светилась победа.

Даже глаза Сукаа сияли.

– Видишь, Хиро? – Юкико улыбнулась даймё, стоявшему на коленях, с залитым кровью лицом. – Главдома уже нет. Землекрушитель парализован. А Йама устояла. Все, что ты сделал, напрасно.

«Почетная смерть» рухнула на землю, проехав днищем по Рыночной площади и оставив за собой борозду. Корабль задрожал, врезавшись носом в храм Аматэрасу. Юкико вцепилась в перила, когда судно остановилось, содрогаясь. Повсюду висели тучи пыли, издали доносились звуки сражения, треск пламени.

Юкико подняла руку, сосредоточенно нахмурив брови, когда даймё дзайбацу Тора схватился за виски и свернулся калачиком на палубе.

– Прощай, Хиро…

Дрожь.

Сначала это был лишь шепот, словно затихшее эхо давнишнего землетрясения. Земля задрожала, мелкие камешки затанцевали на разбитой брусчатке, а с крыши слетели остатки черепицы. Но вскоре звук усилился, а почва уже сотрясалась и взбрыкивала, издавая грохочущий, дробящий все вокруг стон, сочившийся из глубин.

И в голове Юкико зазвенел голос Сукаа.

Буруу зарычал, сверкая глазами.

Юкико вскочила Буруу на плечи, и могучий грозовой тигр взлетел, когда земля взревела, как избалованный ребенок, бьющийся в истерике и орущий, распластавшись на спине.

Стены Йамы раскололись и осыпались, трясло весь город, рушились дома, поднималась новая завеса из пыли, а каменные плиты раскалывались, разлетаясь в разные стороны, образуя новые трещины, ухмылявшиеся беззубыми улыбками. Мегаполис затопило ужасом, высокие здания в мгновение ока превратились в руины, пятигранная башня капитула Йамы накренилась, Причальные шпили искорежило и поломало, а руины моста через Амацу падали в черную дрожащую воду.

Они летели над городом, глядя на юг, в сторону мертвых земель Кицунэ, удушливых и испепеленных. Юкико охватил ужас, ледяной, тошнотворный, когда она наблюдала, как клубится пелена пепельно-серого дыма, как трещины в истерзанной почве расходятся все шире и шире, превращаясь в бездну, от которой хотелось ускользнуть.

В глубине сознания раздался слабый крик.

Юкико вспомнила Край вечных бурь, тьму, которую увидела мельком, когда взирала на Шиму через песню жизни. Тогда она проникла в Кеннинг, в огонь каждого живого существа, в бурю, в дух и дыхание, чувствуя пульс мира.

Крик в ушах становился громче, Буруу ревел от страха, ему обеспокоенно вторили другие арашиторы. Юкико ощутила боль в животе и прижала ладонь к растущему в утробе источнику тепла и жизни. Сосредоточилась на звуке – чудовищном маслянисто сверкающем вопле, напоминающем звук окровавленных гвоздей, которые с визгом царапают классную доску… и среди ужаса – первобытного, парализующего – услышала перевернутый ритм, выбиваемый на коже безумия когтями мертворожденных детей.

И поняла, что пространство раздирает вовсе не крик. Не стон, не завывание, не плач. Это была…

Ее пела мать, голосом, пронизанным ненавистью и тоской, доносящимся с края времен. Слова безглазого Инквизитора теперь эхом отдавались в голове Юкико, ухмылка его напоминала маску трупа.

«В конце концов, малыши уже здесь».

И, заглянув в разломы мертвых земель, чувствуя, как кишки вцепились в горло в попытке вырваться, она все увидела. Силуэты на фоне еще более глубокой тьмы, выползающие из трещин, покрытые пеплом, с горящими кроваво-красными глазами. Гуманоиды с темно-синей кожей, длинными, изогнутыми руками, с пастями, забитыми оскалившимися зубами.

А за ними, выползая из расширяющихся ям, ведущих в недра, бог знает куда,

появились создания, вырванные из ночных кошмаров, сплошь рты, глаза и мясо без кожи, существа с крыльями, клыками и измазанной пеплом плотью, вывернутыми назад пальцами и острыми как бритва клыками. Общее имя темных ночных тварей известно любому ребенку, играющему при свете дня, но слово это хотелось бы забыть каждому.

Óни…

Óни поднялись роем, всего лишь горстка, но… Голоса звучали вместе с Ее голосом, и, глядя на юг, на Пятно, в сердце разложения, которое человечество посеяло на собственной шкуре, Юкико познала истинный страх.

Наконец-то она догадалась, к чему все вело. Что должно наступить.

Кто должен прийти.

Она поняла.

– Богиня Идзанами, – выдохнула Юкико. – Великий Создатель, спаси нас…

Небо задыхалось от пепла, клокотало, среди черного снега падали остатки гор Тонан и Главдома, из Пятна поднималась волна чада и испарений, стенки трещин осыпались, а мертвые земли проваливались в бездонную пропасть – огромную, бурлящую бездну, образовавшуюся там, где прежде раскинулась целая долина. Каори посмотрела во тьму и почувствовала, что та вглядывается в нее.

Тьма была обширной, бездонной, недоступной для постижения. Каори ощутила, как из расщелин вырвался пронизывающий до костей ветер, запах погребальных костров и горящих волос. Когда в разуме зазвучала нестройная, визгливая песня, рев чистого психического ужаса, девушка до крови расцарапала себе уши в попытке заглушить ее.

– Лети! – крикнула она рулевому, впавшему в ступор. – Лети, черт бы тебя побрал, вытащи нас отсюда поскорее!

Грозовые тигрицы в панике взревели, устремившись на север, когда из тьмы выбрались существа, бурлящие страхом, подобные бесформенным крылатым кошмарам, схожие со скользящей жутью, без кожи, с многосуставными пальцами и дюжинами ртов, с головами вообще без лиц. И за всем хаосом Каори смогла почувствовать его – нет – Ее, набухающую беременностью во мраке, ощутить страх и ненависть, настолько совершенные, что рассудок девушки раскололся и веки начали кровоточить, пока это существо кричало.

На палубе распростерлось тело отца. Глаза Даичи были закрыты. Он, наконец, обрел покой. Как легко и просто лечь рядом с ним. Погрузиться в объятия существ, поднимающихся из утробы земли, поприветствовать их возвращение домой, улыбаться и напевать вместе с ними песню, которая уничтожит весь мир.

Эта мысль вырвала Каори из тьмы. Впилась в разум.

Каори проползла вперед, ухватилась за штурвал и с трудом поднялась на ноги. Мисаки лежала на досках, сверкающие паучьи лапы отплясывали дергающуюся, испуганную джигу, а голова билась о палубу в прерывистом ритме. Эйко свернулась калачиком в углу и кричала, бедный ребенок, прижав колени к груди и покачиваясь взад-вперед.

Каори резко повернула руль на север, добавляя оборотов двигателю, как будто одной лишь силой воли могла заставить корабль лететь быстрее.

В спину дул ледяной ветер: вплетал замерзшие пальцы в ее волосы, доносил до ушей шепот, древний, как само творение.

Каори приковала взгляд к небу, стиснула зубы, не желая даже моргать.

В голове звучал вой, вопль из времен до сотворения мира, из времен, предшествовавших тьме, когда вокруг не было ничего, кроме пустоты. Кин перекатился на живот, зажал уши ладонями и заорал. Земля раскалывалась и осыпалась, увлекая его вниз, в бездонную темноту. Но нет, он не падал, все происходит у него в голове, в разуме, боги, что за шум?

Воздух заполнил заикающийся стук мехабаков, все гильдийцы дергались, распластавшись на спине, пока машины на груди выдавали один и тот же прерывистый ритм, а затылки в такт бились об пол. Кин подполз к ближайшему, трясущимися руками вытащил у него аптечку. Наполнив шприц жидкостью, воткнул иглу в руку и вздохнул, когда боль утихла. На крыльях-тенях опустилось блаженство, шепча, чтобы он закрыл глаза и подождал, когда кошмар смоет благодатный сон.

На щеках Кина затрепетали чьи-то ресницы, словно крылья бабочек, которых он видел только на картинках.

Бабочек, которых больше не существовало благодаря яду лотоса, вечно извергающемуся ввысь…

И Кин поднял голову, держась за бедро. Встал на ноги, которых не чувствовал, и, спотыкаясь, пробрался сквозь дымящуюся темноту, обнаружил Синдзи, который содрогался и пускал слюни, ударяясь головой об пол в сбивчивом ритме. Кин отсоединил мехабак от юноши, аппарат замолчал, судороги замедлились. Затем глаза Синдзи широко распахнулись, зрачки стали как блюдца, зубы стучали так, словно он замерз до полусмерти.

– Синдзи? – Кин коснулся руки юноши. – Ты меня слышишь?

– Боги небесные… – Синдзи моргнул, вытер слезы. – Кин…

– Ты в порядке?

– Я слышал ее, – выдохнул тот. – Боги мои, она мне пела.

– Ты можешь идти? Мы должны убраться отсюда, пока они не проснулись.

Синдзи посмотрел на мехабаки гильдийцев. Устройства пристегнуты к груди. Кабели впивались в плоть, как черви.

– Не думаю, что они проснутся, – покачал головой юноша. – Уж точно не сейчас, когда она поет…

– Вставай. – Кин напрягся и потащил за собой Синдзи, смутно осознавая, что на ладонях нет кожи, а предплечья и колени изранены и кровоточат.

Синдзи изогнул бровь.

– Разрази меня Первый Бутон, неужели ты чувствуешь себя нормально?

Кин указал на пустой шприц на полу с невеселой улыбкой на бескровных губах. Синдзи забрал аптечку у другого гильдийца, зашедшегося в припадке, выудил оттуда запасные бинты и перевязал раны Кина. Юноши прихрамывали по накренившемуся полу, сквозь ослепляющий дым. Потрескивание остывающего металла сопровождалось ударами дюжин голов об пол. Карабкаясь по лестнице вдоль верхних пролетов, Кин ощущал себя легче воздуха, а язык, казалось, стал немного великоват для рта.

Они прошли по тесным коридорам мимо сятеев. Все лежали на спине, подергиваясь в такт беззвучной мелодии. Добрались до служебного лифта на хребте Землекрушителя, нажали на кнопку и понаблюдали, как он опускается. Глубоко дыша, Кин слизнул с губ привкус дыма и дурных снов. Выбитый из колеи обезболивающим дурманом, он вспомнил об Йиши, об ожогах, которые получил, о том, как они с Юкико прятались в маленькой пещере у озера.

Он снова находился в больнице, и над ним возвышался Кенсай с горящими глазами на идеальном, прекрасном лице.

Кин открыл глаза, когда лифт приехал, вошел в кабину и нажал на кнопку. Теперь они прибудут в рубку управления. Синдзи нахмурился.

– По-моему, лучше спуститься в преисподнюю. Зачем нам в рубку?

Кин улыбнулся и смежил веки, пока лифт поднимался.

– Но мне нужно кое-кого увидеть…

Хана издала боевой клич, когда арашитора спикировала с небес на искривленных тварей из ночных кошмаров, вылезающих из глубоких трещин. Юкико и Буруу летели во главе, высоко подняв мечи, а среди пепла и дыма падали хлопья черного снега. Хана украла цепную катану у мертвого железного самурая, а теперь подняла клинок над головой и запустила двигатель. Вибрации, появившиеся в руке, оказались приятными, придавая девушке больше мужества и сил, пока они мчались навстречу мерзостям, выбирающимся из ран на мертвых землях.

Кайя и Хана пронзили существо, состоявшее из бормочущих ртов и кожистых крыльев, укрепленных на костяных отростках, тигрица царапала и рвала чудовище на куски, а Танцующая с бурей рубила цепным клинком. Кровь была черной, дымилась, наполняя воздух зловонием разлагающихся трупов и горящих волос.

Монстр с воем рухнул в яму, а пара развернулась и ринулась на высокого, длинноногого демона с темно-синей кожей, покрытой коркой пепла, с поясом из черепов на талии. Он застыл на краю расщелины, моргая, как новорожденный, воздев руку к свету.

Они набросились на него сзади, перерезав горло, и в воздух брызнула черная кровь, обжигая кожу там, куда попали густые капли.

Голос Юкико эхом отозвался в Кеннинге среди пропитанного кровью рева стаи Края вечных бурь, обрушившейся на выводок демонов и разрывающей их в кровавые клочья.

Кайя вырвала горло у безликого чудовища, выпотрошила его, сильно пнув в живот, и отправила кувыркаться обратно в зияющую утробу, которая его породила.

Хана набросилась на многоликую тварь, выкрикивавшую задом наперед разные слова, которые девушке каким-то образом почти удавалось понять. Безымянный ужас сотрясал ее изнутри, заставляя тянуться к теплу Кайи, к железной воле грозовой тигрицы, переплетенной с ее собственной. Руки, сжимающие клинок, дрожали.

Кайя сорвала голову демона с плеч, обрызгав черной жижей все вокруг, но рты продолжали что-то бормотать, даже когда туша рухнула в пропасть.

Они лавировали среди порождений ночных кошмаров, и Хана стиснула зубы, загоняя панику глубоко в живот. Она видела солдат Кицунэ на зубчатых стенах Йамы, наблюдающих, как грозовые тигры и Танцующие с бурей уничтожают демонов, отправляя тех в кромешную тьму. Глаза мужчин горели, они издавали радостные возгласы, когда в бездну летел очередной демон. Она вспомнила, что однажды говорила ей Кайя: грозовая тигрица обращалась к перепуганной девушке-буракумину, бесклановой беспризорнице, которой Хана когда-то была.

Тогда Кайя сказала, что Хана будет петь о себе сама, а слова песни пишутся прямо сейчас.

Юкико и Буруу кружили рядом, отбиваясь от тварей, до сих пор выползавших из ямы. Один из морчебских арашитор был убит и провалился во тьму. Теперь от стаи осталось только четыре грозовых тигра, но они оказались невредимы. Демоны же выглядели ошеломленными, несколько сбитыми с толку, как младенцы, моргающие в ожидании первого рассвета.

Хана вытерла черную запекшуюся кровь с лица, сплюнула, продолжая ощущать ее вкус на языке Кайи. Солдаты на крепостных стенах подняли клинки, торжествующе взревев.

Хана посмотрела на Юкико, возглавляющую стаю, – бледная кожа забрызгана кровавой смолой, волосы развеваются на ветру – и поняла, что лицезрели солдаты. То же самое они должны увидеть и в Хане.

Здесь она – не маленькая испуганная девочка с разбитым сердцем, которая страшилась признаться себе, что рана слишком глубока. Не существо из плоти и крови, с болью и слезами.

Она – легенда.

Танцующая с бурей.

Хана стряхнула струйку черной крови с чейн-катаны, посмотрела в разверзшуюся тьму. Раззявленная пасть, выплевывающая детей Йоми в мир людей. Трещина на теле Шимы, ведущая прямо в круги ада, в преисподнюю.

Глаза Ханы сузились.

Ответ девушки эхом повторился в Кеннинге, где все было пронизано страхом, который ощущала и Хана.

Юкико перевела взгляд на Кицунэ-дзё.