Мичи стояла на коленях перед низким столиком в своей комнате с кисточкой для каллиграфии в руке, а песик Томо дремал среди смятых одеял в пустой постели.

Мичи наносила на бумагу четкие линии иероглифов, быстро взмахивая кистью, и по странице разлетались крошечные брызги чернил. Девушка не спала почти всю ночь, писала, пальцы покрылись пятнами, заныла спина. Но она добралась уже до сегодняшнего момента в «Истории Войны Лотоса» и воспользовалась моментом, чтобы описать аромат костров, на которых готовился завтрак для воинов, и вонь выхлопных газов, лязг сапог и мечей, когда бусимены двинулись маршем на стены Йамы.

Железные самураи снова облачились в доспехи. Остатки запасов чи Кицунэ решили использовать, чтобы подпитать финальную битву. Прошлым вечером Мичи заправила цепные клинки, стараясь не думать о мужчине, у которого она их украла.

Не думать о том, что могло бы быть.

Раздался стук в дверь. Томо приоткрыл глаз, но не пошевелился.

– Да ладно, не вставай, – пробормотала Мичи. Поморщившись, она выпрямилась, подошла к двери и распахнула ее.

В коридоре стоял Блэкбёрд, облаченный в толстый нагрудник, с шипованной дубинкой тецубо в руках. Железо покрывало предплечья, голени и костяшки пальцев. И даже к нелепой шляпе он приклепал немного металла.

– Ну разве вы не прелесть, капитан-сан? – улыбнулась Мичи.

Капитан Рю одарил ее плутовской ухмылкой.

– И я подумал о том же самом.

– Мы готовы отчалить?

– Хм. – Блэкбёрд оглянулся. – Конечно, лучше было бы остаться дома. В постели теплее.

– Вы точно не из тех, кто владеет тонким искусством соблазнения?

– Да будет вам известно, я работал над этим почти целую ночь напролет.

– Нужно еще чуть-чуть потренироваться. – Мичи легонько похлопала его по плечу.

Блэкбёрд усмехнулся, когда девушка подобрала цепные клинки и пристегнула оружие к спине.

– Работаешь над книгой? – Блэкбёрд посмотрел на бумагу и перья на столе.

– Знаю, знаю. Бутылочки с чернилами не выигрывают сражений…

– Просто позорно жалко тратить свою, возможно, последнюю в жизни ночь на это.

Мичи двинулась к постели, наклонилась и поцеловала Томо в нос, указав щенку на сохнущий свиток.

– Я вернусь, чтобы написать концовку сегодня вечером, малыш. Охраняй, пока меня не будет.

Томо лизнул хозяйку в лицо ярко-розовым языком и закрыл глаза.

Мичи пальцами загасила фитили свечей, один за другим. От расплавленного воска вверх потянулся дымок, сплетаясь бледно-серыми нитями в промозглом воздухе, заставляя девушку вздыхать, вспоминая аромат теплого меда.

И, не оглядываясь, она повернулась и пошла прочь.

Хиро замер на носу «Почетной смерти», наблюдая за черными хлопьями, падающими с облаков. Глаза устремлены на городские огни, на реку, похожую на темное стекло в предрассветных сумерках. Небеса заполнены неболётами флотилии, внизу грохочет поступь людей, управляющих корчевателями-кусторезами, гремят раскаты шагов Землекрушителя – все это будоражило бабочек в животе, в венах бурлил адреналин.

– Даймё Хиро, прошу прощения.

Хиро обернулся и увидел, что у него за спиной, склонив голову, стоит один из самураев.

– Мы получили сообщение, предназначенное только для ваших глаз. – Самурай протянул квадрат рисовой бумаги с тиснением удостоверяющей печати.

Хиро вновь коротко взглянул на самурая. Лицо покрыто свежим слоем пепла, доспехи выкрашены в цвет смерти.

Они собрались вокруг Хиро – славная элита Казумицу. Люди, которые подвели сёгуна, теперь приговорены к смерти. Сегодняшний день должен смыть позор. Убийца Йоритомо будет уничтожен, восстание подавлено. А затем они предстанут перед великим судьей Энма-о, зная, что храбро сражались за такое же правое дело, как и все остальные дела в этой стране.

– У вас усталый вид, Кодзи-сан, – заметил Хиро. – Вы спали?

– Признаюсь, что нет, даймё.

– Я тоже, – улыбнулся Хиро. – У нас будет достаточно времени для сна, когда мы умрем.

– Я жажду этого, – донесся шепот Кодзи на ледяном ветру. – С момента убийства Йоритомо мне стыдно дышать. Но после сегодняшнего сражения мои родные смогут высоко поднять головы.

– А раньше не поднимали?

– Жена… По ее словам, это для нее не имеет никакого значения. И она бы предпочла жить со мной, опозоренным, чем потерять меня ради чести. Но она женщина и не понимает пути Бусидо.

– А сыновья? Что они сказали, когда вы объявили им, что отправились навстречу смерти?

– Я им ничего не говорил. Они слишком юны, чтобы понять.

– Однажды они поймут, Кодзи-сан. Оглянутся, вспомнят день битвы и осознают, что их отец был героем. И вырастут благородными и храбрыми, такими же, как он.

Кодзи прикрыл кулак и поклонился.

– Благодарю вас, даймё. – Железный самурай потопал прочь, о-ёрой выплевывал чи во влажный, пропитанный токсинами воздух.

Хиро вспомнил речи отца в тронном зале, настойчивым эхом отдававшиеся в голове.

Он посмотрел на записку, которую держал в руке, и узнал печать отца. Это было, без сомнения, последнее послание от погибшего героя войны, несколько фраз поддержки, чтобы сын не дрогнул.

Хиро сломал удостоверяющую печать и развернул послание. Ревел ветер, крошечные черные снежинки, кружась, падали на ресницы и на палубу.

Но взгляд был прикован к тщательно прорисованным иероглифам, каллиграфическому почерку, который Хиро узнал мгновенно.

Хиро сжал кулак, блеснули во тьме металлические костяшки пальцев, протез выпустил шлейф сгоревшего чи. Юноша посмотрел на горизонт, на огни Йамы, медленно пробуждающейся ото сна. На лица самураев, покрытые пеплом от собственных погребальных даров.

Он уставился на свою руку. Которую Хиро подарили после того, как у него вырвали кусок плоти.

Юкико оставила его ни с чем. Сделала никем.

Хиро поднес к губам маленький микрофон, и на всех неболётах флотилии с треском ожили динамики:

– Солдаты клана Тора! Сегодня мы покончим с убийцей Йоритомо и ее сообщниками! С теми, кто нарушил клятву верно служить господину и стране! Вы готовы?

Рев раздался сверху, снизу, со всех сторон. Лязг клинков, вырванных из ножен. По палубам застучали рукояти. Корчеватели-кусторезы взревели двигателями и взметнули к небу рукояти бензопил.

– Не ведайте страха! Не проявляйте милосердия! И если сегодня вечером предстанете перед судьей всех кругов ада, стойте гордо и во весь рост! Ибо вы погибнете в славной битве за честь дзайбацу Тора и во имя нашего сёгуна Йоритомо-но-мия!

И крик Хиро подхватили тысячи голосов:

– Йоритомо! Йоритомо!

– Смерть Кицунэ! Смерть Танцующей с бурей!

– Смерть! – взревели они. – Смерть!

Кин находился на капитанском мостике в рубке Землекрушителя, слушая, как разносится над бесплодными полями Йамы голос Хиро. Солнце почти поднялось над горизонтом: тусклым лучам иногда удавалось пробиться сквозь тучи и бурю. Черный снег пока еще тонким слоем прикрыл иллюминаторы Землекрушителя. Внизу двигались сотни крошечных огоньков. Это занимали свои позиции корчеватели-кусторезы. Неболёты флотилии выстроились клином, флагман даймё – впереди и в центре. Видимо, Хиро намеревался повести войска прямо в гущу сражения.

На мостике царило странное спокойствие. Сятеи следили за приборами, как пауки за добычей. Бо сидел за панелью коммуникаций, к шлему были прикреплены динамики. Кин стоял рядом с троном рулевого. За спиной маячил Кенсай со своим ужасным лицом юноши, взиравшим на город, лежащий перед ним. Командор Рей проводил заключительную проверку систем.

– Командор. – Бо отвернулся от консоли. – Разведчики докладывают, что армия гайдзинов дислоцируется в двух милях к востоку. У них полный сбор, и они готовятся к запуску топтеров.

– Умные собаки, – задумчиво пробормотал Рей. – Ждут, когда мы ударим по Кицунэ, а затем набросятся на раненых победителей.

– У гайдзинов нет ничего, что способно причинить вред Землекрушителю, – проскрежетал Кенсай. – Машина была построена, чтобы положить конец войне с гайдзинами, командор. Разношерстное вторжение не представляет никакой опасности. Продолжайте.

– Хай, – кивнул Рей. – Сятей Бо, необходимо выделить одно судно для постоянного наблюдения за гайдзинами.

– Хай, – поклонился Бо.

Кенсай, прихрамывая, подошел к Рею, тяжело дыша.

Щелкнул переключателем, заговорил в громкоговоритель, и его голос достиг высоких стен Йамы:

– Народ Йамы, воины клана Лиса, я – Сятей-гасира Кенсай из капитула города Киген, верный слуга Тодзё, Первого Бутона Гильдии Лотоса. Услышьте меня сейчас! Вы нам не враги. Но вас обманула так называемая Танцующая с бурей, жаждущая мести. Мы добиваемся только справедливости в связи с убийством нашего сёгуна Йоритомо-но-мии и его любимой сестры леди Аиши. Мы не хотим ссориться. Даймё Исаму, я очень прошу вас – изгоните мятежников из вашего города. Передайте нам Танцующую с бурей и присоединяйтесь для выдворения гайдзинов. Сегодняшний день может стать началом новой эры для Империи. Если мы объединимся, для нас не будет ничего невозможного. Откройте ворота в знак согласия. У вас есть пять минут, чтобы подчиниться. Если за это время мы не получим ни слова о вашей готовности сотрудничать с руководством Гильдии, мы сотрем ваш клан с лица Шимы. С тяжелым сердцем и еще более тяжелыми руками. – Кенсай выключил систему громкоговорителя и сцепил пальцы за спиной.

Кин чувствовал, как, несмотря на холод, по лицу струится пот, а в ушах гудят двигатели огромного монстра.

– Думаете, они уступят? – спросил Рей.

Кенсай пожал плечами.

– Узнаем через пять минут.

Рей напрягся, устроившись в кабельном коконе:

– Возможно, раньше.

Кин навел телескопы, щурясь от тусклого света и падающего снега. Он различил крепостные стены из серого камня, окутанные колючей проволокой и утыканные пушками для стрельбы сюрикенами. Он видел солдат, несущих дозор наверху. И заметил парившую над городом флотилию неболётов – изящные корабли, выкрашенные в черный цвет Кицунэ, с девятихвостыми лисами, украшающими воздушные шары. На палубах выстроились облакоходы, бусимены и самураи, похожие на марионеток, – тени на фоне светлеющего неба.

И каждый человек на стенах, палубах – все до единого встали в одну и ту же позу, от чего сердце Кина заколотилось в груди.

Кулаки воздеты в воздух.

Тысячи рук, поднятых как одна. Жест неповиновения перед лицом непреодолимых трудностей, символизирующий мужество и солидарность, отрицающий отвратительную тиранию. Кину пришлось призвать на помощь всю волю, чтобы не поднять кулак в ответ.

– Да будет так. – Кенсай повернулся к Бо, сидевшему у станции связи. – Передайте сообщение командирам. Атака по всему фронту по моему сигналу.

Бо потыкал пальцем по консоли, постукивая по микрофону.

– Но у нас исчезла связь, Второй Бутон…

Кенсай выругался и включил систему громкой связи.

– Всем силам, полный вперед! В атаку!

Взвизгнули железные механизмы и поршни, и корчеватели-кусторезы бросились вперед – бегущая, грохочущая орда двуногих машин встала на дыбы, задрав пилообразные верхние конечности. За ними затопали бусимены, держа в руках арбалеты и копья-нагинаты. Флотилия неболётов выплюнула клубы выхлопных газов и с глухим ревом устремилась в ту же сторону.

И после всего этого, с небрежным высокомерием мясника, направляющегося на бойню, привстал в стременах командор Рей, побуждая к действию Землекрушителя.

Пульт управления издал глухой лязгающий кашель. Взревели двигатели, из труб повалили громадные клубы черного дыма. Но, невзирая на шум и ярость, Землекрушитель не сдвинулся ни на дюйм.

Впервые за все время, что он себя помнил, Кин был благодарен судьбе за оболочку из латуни, закрывающую лицо, – ему не нужно было скрывать ухмылку.

– Что происходит, во имя Первого Бутона? – прошипел Рей.

Мисаки стояла на борту неболёта «Искатель истины», глядя на горы Тонан. Мятежники-гильдийцы, находившиеся на борту судна, собрались наверху. Каждый облачился в сверкающую новую кожу-доспехи, любезно предоставленные после спасательного рейда в капитул города Йама. Борта корабля блестели свежей краской, а целая гроздь алых флагов на корме означала верность капитулу Кигена.

Пока Мисаки ждала неизбежного столкновения с патрулями Главдома, паучьи лапы за ее спиной нервно дергались. Она думала о Шуки, маленькой дочке, которая осталась в крепости Кицунэ в относительной безопасности. И поймала себя на печальной мысли, пожалев, что у нее нет богов, которым можно было бы помолиться.

На защищенных частотах зазвучало сообщение.

Пальцы Мисаки затанцевали на мехабаке, ловкие и грациозные, как у музыканта, который все же не научился играть по-настоящему.

Мисаки прикусила губу, бросая настороженные взгляды на товарищей.

– Будь готов развернуться и перекрыть доступ, – прошептала она.

Пауза, заполненная гулом двигателей и густой, как смог, вонью чи.

Мисаки отключила связь, ухмыльнувшись как сумасшедшая. Уловка сработала, Главдом разрешил приземлиться. Казалось, Кицунэ продолжает приглядывать за своими.

«Искатель истины» продолжил полет через горы, и его капитан приказал заглушить двигатель правого борта. Пропеллер зашипел и заглох, выплюнув короткую струю выхлопных газов в поднимающуюся метель.

На палубе скапливалась черная жижа, Мисаки дрожала, хотя тело покрывала кожа без пор.

Мисаки устремила взгляд на облака, отмечая тени притаившихся броненосцев, трехместных корветов, порхающих среди заснеженных горных вершин.

И наконец, вдалеке, на вершине огромного гранитного отрога, окутанного дымом, она разглядела пятиугольную крепость из грязно-желтого камня, укрепленную могучими контрфорсами на отвесных черных утесах. Здесь сходились трубопроводы, извиваясь по склону горы и низвергаясь в чрево Главдома. Из долины, усеянной сторожевыми вышками, серпантином вилась вверх служебная дорога, заканчиваясь у грузового лифта в ста футах ниже вершины. Мисаки поблагодарила небеса за украденный неболёт – никто и никогда не смог бы попасть в Главдом без крыльев.

Когда «Искатель истины» преодолел внешнюю стену, Мисаки и пятеро других мятежников собрались у перил. По сигналу рулевого облакоходы в трюме «Искателя» забросили дымовые шашки в выхлопные фильтры, после чего из двигателя правого борта вырвался гигантский столб удушливой смолы. «Искатель» вращался вокруг своей оси, размазывая черноту по небу.

Мисаки подождала, когда корабль проплывет над первыми складами горючего. Вместе с собратьями, стоявшими рядом, она перемахнула через перила и спрыгнула на резервуары. «Искатель» дрейфовал над комплексом Главдома, извергая дымовую завесу, и его железный клаксон выл дуэтом с пронзительной сиреной. С несколько преувеличенным усилием экипаж заставил судно опуститься на четвертую причальную площадку. Их уже ждали наземные бригады с пожарным снаряжением, окутанные густым клубами, исходящими от «неисправного» двигателя.

Присев на корточки у люка доступа, Мисаки с помощью мехабака настроилась на каналы службы безопасности Главдома в ожидании сигнала тревоги. Она обратила внимание на болтовню о каком-то важном заключенном, которого сопровождают в Камеру Пустоты. Но, ничего не услышав о незваных гостях в бункерах чи, кивнула товарищам, и те принялись за работу, чтобы открыть люк.

Затем Мисаки кивнула себе, пытаясь унять бурю в животе.

Подъем был мучительным, они ощупью брели в темноте, хватаясь пальцами за жирные внутренности трубопровода. Вонь чи, кроваво-красная, практически непереносимая, пропитала Каори насквозь, просочившись в каждую пору. Поначалу подъем был пологим, но по мере того, как они поднимались, склон становился круче, а опираться было особо не на что, кроме ног, которые скользили в густой жиже.

Каори уступила просьбе Маро и зажгла вольфрамовую лампу с ручным управлением, отбрасывающую длинные тени на сводчатые стены. Они миновали еще две насосные станции, протиснулись через тяжелые односторонние люки в цилиндрические камеры диаметром двадцать футов. Над головой маячили плунжеры, застывшие и окоченевшие, поскольку качать было нечего.

В конце концов впереди раздался ритмичный стук механизмов, отдававшийся эхом в маслянистой тьме. Посветив фонариком во мрак, Каори заметила, что трубопровод изгибается и опускается, переходя в другой, расположенный еще ниже. Соединение между ними было герметично закрыто тяжелым односторонним клапаном. За ним слышался шум насосной станции, прерывистый гул, похожий на поток масла, плещущийся по внутренностям трубопровода.

– Думаю, мы добрались до того самого места, где трубопровод Йамы встречается с остальными потоками, – пробормотал Маро. – Теперь начнется самое интересное. – Мужчина склонил голову набок, прислушиваясь к звукам, которые издавали плунжеры.

Насосная станция наверняка являлась копией сухих станций, которые уже встретились им некоторое время назад: три массивные плунжерные камеры, приводимые в движение гидравликой. Плунжеры должны подниматься, всасывая чи в камеры. Затем поочередно опускаться, как массивные поршни в шприце, и выталкивать чи в трубу.

Последующее действие накачки поддерживало поток чи после того, как он пройдет через камеры, подобно тому, как пассажиров пригородного поезда подталкивают люди, набегающие сзади.

– Десять секунд на заполнение камер, – заключил Маро. – Каждому плунжеру требуется шесть секунд, чтобы достичь дна. Как только опустится третий плунжер, три поднимаются. Потом все начинается заново.

– Двадцать восемь секунд, чтобы проплыть шестьдесят футов, – прошептала Каори. – Тяжеловато.

– Работа насоса поможет протолкнуть нас через клапаны. Меня больше беспокоит, как мы будем дышать. Когда попадем в течение, воздуха останется мало. И вокруг станет черно. Как ночью. И едва мы окажемся внутри, пути назад не будет.

Каори посмотрела прямо перед собой: в стекле, закрывавшем глаза, отражался слабый свет.

– Пути назад никогда и не было, – пробормотала она. – Для любого из нас. Все, что мы делали и делаем, привело нас к этому моменту. К этой минуте. К секунде. – Каори оглядела каждого из повстанцев Кагэ. – И я не боюсь.

Ветер хлестал и колол тысячью ножей, сдирающих кожу с костей.

Мороз оставлял следы укусов на коже Ханы, а на щеках застывал черный снег. Она прижалась к Акихито, чтобы согреться, когда они по спирали спускались к лагерю гайдзинов. Вспоминала, как засыпала, ощущая его дыхание, целующее ее в затылок. Грубая сила, обернутая в нежную ласку.

Хана чувствовала, что Кайю переполняют дурные предчувствия, и поэтому у девушки дрожали руки.

Арашитора терзалась при мысли о возвращении Ханы в армию дураков – детей обезьян, которые сдирали шкуры со зверей и носили их в нелепой попытке узурпировать животную силу.

Грозовая тигрица промолчала, погрузившись в раздумья. Голова у Кайи кружилась из-за смутных ноток печали, потерь, воспоминаний о крошечных комочках, выброшенных в пустоту бескрылыми, истекающими кровью.

Тигрица спикировала к замерзшей земле, и за ее спуском наблюдали сотни гайдзинов, многие склоняли головы, расступаясь подобно волне, когда всадница соскользнула со спины Кайи. Акихито хмыкнул, подтянул больную ногу и слез с арашиторы, встав рядом с девушкой.

Хана заметила мрачные взгляды, направленные на здоровяка, ощутила агрессию, повисшую в воздухе.

Александр проталкивался сквозь толпу, выплевывая морчебские слова, которые, как догадалась Хана, были ругательствами. Рядом прихрамывал Пётр. Он поклонился, когда увидел девушку.

Дядя был одет в волчью шкуру, торс защищал нагрудник из расплющенного железа с выбитым гербом дома Мостовых – точно такой же олень поблескивал и у нее на шее.

Она много лет прятала подарок матери, но теперь могла носить его открыто. Уже не надо скрывать, кто она такая. Золото, сверкающее в лучах восходящего солнца.

– Нужно поторопиться, кровь моя, – сказал Александр. – У нас мало времени.

Хана заметила, что дядя не касался ее, даже не стал хватать за руку и тащить за собой, как можно было бы ожидать от человека, который спешит. Ободряюще улыбнувшись Акихито и наполнив разум Кайи теплом, девушка направилась к шатру командующего.

Александр шагал позади, за ним следовали Акихито и грозовая тигрица. Замыкал процессию Пётр.

В ожидании ее приближения солдаты в грязной форме и шкурах могучих зверей выстроились в два ряда, образовав проход, в конце которого стояли две Зрячих. Сестра Катя, несмотря на кажущуюся свирепость, обняла Хану так, словно они знали друг друга много лет. Святая мать Наташа тоже крепко притиснула девушку к себе костлявыми руками, проявив удивительную силу.

К щекам Ханы прижались сухие губы, сияние правой радужной оболочки глаза Наташи разливалось по морщинам.

Мать Наташа заговорила. Александр переводил ее речи.

– Добро пожаловать, Хана Мостовая, к нам в час Богини. Ты готова к встрече с ней?

– Не знаю, – ответила Хана. – Думаю, готова.

– Святая мать велит тебе идти с ней, – добавил Александр. – Она чувствовала дурное предзнаменование со вчерашнего позднего вечера. Но тут тебе нечего бояться. Ты среди сестер. Пора познакомиться и с Матерью.

Катя пошире распахнула полог шатра, приглашая Хану в полумрак. Девушка неуверенно обернулась. Акихито приподнял защитные очки и смотрел прямо на нее с ободряющей улыбкой. Она потянулась к Кайе, чувствуя силу и ярость, полыхающие в пристальном взгляде.

По долине эхом разнесся трескучий голос, окаймленный металлом и помехами на фоне отдаленного рева двигателей неболётов:

Вот кем она была. И чем дольше будет балансировать на грани, тем больше времени ей потребуется, чтобы помочь друзьям. Мичи и Блэкбёрду, Кагэ и мятежникам-гильдийцам. Даже даймё Исаму. Они рассчитывали на нее. И Хана всегда поддержит их.

Она рождена для этого.

Слова, которыми они с Юкико обменялись при расставании, прозвучали у нее в голове.

«Я – не ты, Юкико, – проговорила Хана тогда. – Я – не герой».

И, улыбнувшись Акихито в последний раз, она шагнула в полумрак, сделав выбор.