Зеркало видело ее насквозь.

Юкико стояла обнаженная, затерявшись в собственном отражении. Кожа бледная, как снег Йиши, длинные стройные ноги, на плечи мягкими волнами ниспадают черные волосы. Повернувшись боком, она изучала живот в профиль, будто хотела найти в нем ответ на каждую загадку, на каждый вопрос.

Юкико провела по нему рукой, ощущая изгибы кожи и мышц. Она уже начинала набухать.

Теперь она могла не только чувствовать, но и видеть их.

Крошечный островок, запертый за стеной, которую она возвела в Кеннинге. Огонь, горящий внутри, ожидающий за барьером, который она создала в голове. Теперь она снесла преграду, испытывая острую боль, которая, словно раскаленный нож для колки льда, вонзилась в череп. Но зато она могла чувствовать все и всех. Ласточек, шуршащих крыльями в полуночном саду, паразитов, ползающих в сточных канавах, щенка Мичи, пыхтящего во сне. Буруу устроился на стропилах, его грызло растущее чувство вины. Кайя парит над головой, взывая к грому, в голове у нее – слезы и написанные кровью портреты.

Маленькие изломанные фигурки. Черные перья и крики.

Люди. Сколько людей. Охранники кивают и дежурят на постах, бормочут над картами генералы, потеют в кузницах кузнецы, крестьяне наполняют мешки песком, а матери утешают детей. Даймё Исаму, Йоши, Акихито, Хана перепутались так, что их вроде бы и невозможно распутать, однако они все же настолько разные, что Юкико вполне способна распознать их очертания.

И наконец, малыши в ее чреве. Никаких мыслей, которое стоило бы озвучивать, только жар и пульсация в темноте утробы.

Вот и весь их мир. В ней.

Как много… Это уже чересчур. В висках пульсировало, на губах ощущались тепло и соль.

Она с силой восстановила барьер, словно окно захлопнула с грохотом, слишком много всего, слишком… Лицо в зеркале было до подбородка измазано кровью, стекающей струйками на пол. Юкико снова провела рукой по животу, почувствовала его. Она уверена: уже появился крошечный изгиб. Неужели это ее реальность?

Интересно, так и должно быть? Как чувствуют себя женщины, в жилах которых течет кровь ёкаев? Их дети тоже обладают даром? Ей не у кого спросить. Она блуждала во тьме, неуверенная, испуганная, еще с тех пор, как началась бесконечная сага. Танцующая с бурей. Убийца сёгунов. Губительница династий.

Но ничего невозможно изменить. Остается одно – победить или умереть. Она знала это так же точно, как помнила свое имя. Когда Юкико подумала об армиях, выставленных против них, не было никаких сомнений: она встанет и будет сражаться – и если это храбрость, значит, она должна вести себя именно так.

Это казалось легко, когда единственной альтернативой храбрости было преклонить колени и молиться.

Но как сделать больше, чем просто ввязаться в драку и быть повергнутым в пыль? Как биться по-настоящему и победить? Того немногого, что у них есть, явно недостаточно.

Ведь им невозможно остановить гайдзинов, Тора, Фушичо и Землекрушителя. Одной смелости недостаточно, чтобы выиграть войну. Им нужны мечи.

Мечи и когти.

Кто-то постучал в дверь, едва слышно, как будто упали срезанные перья.

– Минутку, – отозвалась Юкико.

Она быстро смыла кровь, надела траурно-черные одеяния, оби, двенадцать раз обернутый вокруг талии. Танто скользнул внутрь пояса, и Юкико завязала его. Кинжал – все, что у нее осталось от отца, и он грел душу, как огонь, не дающий замерзнуть в зимнюю стужу.

Катана, подарок Даичи, клинок, который он назвал в честь ее ярости, – вот то, что у нее осталось от человека, который научил Юкико гневу.

А более у нее ничего нет.

– Заходите, – сказала Юкико.

Дверь скользнула в сторону, и порог переступила Мичи, легкая, как перышко, тихая, как кошка. Она держала сверток из черной ткани. Она поклонилась, как служанка, которой когда-то притворялась. Юкико вспомнила, что именно такой увидела ее впервые: входящей в купальню во дворце сёгуна с охапками шелка в руках.

Это было будто вчера.

– Я помню день, когда мы встретились, – улыбнулась Юкико.

– Помнишь, что я тебе принесла? – уточнила Мичи, усмехнувшись.

– Платье. Двенадцать слоев и сорок фунтов. Боги, как не хотелось его одевать, я сразу возненавидела наряд.

– Да уж, извивалась, как рыба.

– Я чувствовала себя идиоткой.

– Думаю, сейчас все будет по-другому. – Девушка прошлепала к кровати Юкико, положила туда сверток и развернула его.

У Юкико перехватило дыхание, в груди вспыхнул жар, мышцы расслабились, а на губах расцвела улыбка.

– Какая красота!

Это был нагрудник из черного железа с тиснением в виде девятихвостых лисиц. Металл отполирован до матового блеска и изогнут так, чтобы соответствовать форме женского тела – работа настоящего мастера.

– Я поговорила с главным кузнецом, когда мы прибыли. Как ни странно, но обычно они не делают нагрудники для дам, – объяснила Мичи. – Но когда я ему сказала, что это для Танцующей с бурей, он ответил, что не ляжет спать, пока не закончит.

С молчаливым вопросом в глазах Юкико указала на ту часть нагрудника, которая должна была прикрывать живот, – она состояла сплошь из переплетающихся пластин, ремешков и пряжек.

– Регулируется по размеру, – ответила Мичи.

– Ух ты.

– Но это снижает его защитные свойства.

– Конечно.

– Зато ты сможешь носить его, когда станешь больше. – Мичи замешкалась, пытаясь подобрать слова. – Я хотела сказать, если…

Юкико отвернулась и направилась к балкону, выходящему в спящий сад, где среди раскатов грома терялось журчание фонтана. Она прислонилась к перилам, наблюдая за фонарями, которые перемещались по верандам внизу: слуги порхали повсюду, как светлячки.

Мичи тоже вышла и встала рядом – просто силуэт в темноте.

Когда она наконец заговорила, голос у нее оказался настолько тихим, что Юкико едва ее слышала.

– То, что сказала Каори… о тебе… – Она махнула рукой в сторону живота Юкико. – О них. Она неправа.

– Мы обе злились. Обе выпалили то, что вовсе не имели в виду.

Долгая пауза, тяжелая от обещания черного дождя.

– А можно я спрошу…

– Хиро.

– Ох!

В темноте раскачивались фонари. Если бы Юкико прищурилась, то не сумела бы различить тех, кто их нес. Неяркий и бестелесный свет. Именно так, по ее представлениям, и должны выглядеть настоящие светлячки. Если они еще существовали.

– Прости, – смутилась Мичи.

– Я не вполне понимаю, за что ты извиняешься.

– Наверное, трудно жить с этим. Зная, что они от него.

– О нет.

– Ты знаешь, есть… – Голос Мичи стал глухим.

– Есть… что?

Девушка облизнула губы и неуверенно начала:

– Способы… справиться… Если ты не хочешь. Ты ведь в курсе, да?

– Я?..

– Ага.

– И тебе известно о конкретных способах?

– Я к ним прибегала.

Юкико повернулась, чтобы посмотреть на подругу.

– Правда?

– Секс – очередное оружие в залах власти. Аиша рано научила меня этому. И я использовала его, чтобы выведать секреты трона Йоритомо, а затем сбежать из заточения. – Печаль в голосе исчезла, Мичи пожала плечами. – Но рано или поздно стрела попадает в цель. Даже если лучник безнадежен, дайте ему шанс сделать достаточно выстрелов, и однажды он не промажет. О боги! Я уверяю тебя, там есть ужасные лучники. Хотя разве это сложно, господа? Прицелься и попадешь в человечка в лодке.

Между ними снова повисло молчание, наполненное отсветами слабых улыбок, которые медленно угасали.

– Не думаю, что я смогу, – наконец проронила Юкико.

– Нужно лишь выпить зелье. Ничего сложного. И ты будешь в порядке… позже, я имею в виду. Если захочешь создать настоящую семью.

– Настоящую семью?

– С мужем. С кем-то, кто полюбит тебя.

– Но они перестанут существовать, и я останусь одна.

– Ну и что? – Мичи нахмурила лоб. – Они – наследие Хиро. Он пытается тебя убить. Почему же ты хочешь произвести на свет его детей?

– Они и мои дети тоже.

– Юкико, тебе шестнадцать.

– Семнадцать, – вздохнула она. – На прошлой неделе был мой день рождения.

– Какая новость! – Мичи оживилась. – Тогда да благословит тебя Создатель.

Юкико натянула на губы ответную улыбку.

– Спасибо, сестра.

– А ты мне и вправду как сестра. Ты для меня родная кровь. Я бы умерла за тебя, Юкико.

– Боги, пожалуйста, не надо!

Мичи рассмеялась.

– Я никуда не спешу. Сперва хочу закончить книгу. Проклятые богами вещи сами не пишутся.

– Благодарю, Мичи, я тебя люблю. – Юкико сжала пальцы девушки. – Не то чтобы подобная мысль не приходила мне в голову. Каждый делает собственный выбор – и никто не может сказать, правильно ли поступил человек или нет. Но я чувствую их. Они живут внутри меня: две искорки, две свечи… и с каждым днем разгораются все ярче. Полагаю, никто не способен их остановить. Дело не в том, что верно или неверно. Но это касается только меня. В моих речах есть смысл?

– Наверное, да, – закивала Мичи. – Если бы я была Танцующей с бурей. Но я всего лишь маленькая я.

– Ты совсем не маленькая, сестра. Ты – выше гор.

– Вероятно, ты будешь думать по-иному, когда появятся Землекрушитель и гайдзины. Когда мы выглянем за стены Йамы и увидим железо и дым до горизонта, тебе, наверное, захочется чего-то большего, чем одна девушка и ее цепные мечи.

– Если бы мне сказали, что рядом со мной должна будет находиться одна-единственная девушка в целом мире, я бы выбрала тебя.

– Разговор с Инквизитором сегодня… то, как он общался с тобой… дескать, грядет что-то еще. Я уверена, что он не лгал. Всем существом чувствую. И нам понадобится армия, но не таких, как я. Нам требуется войско таких, как ты.

– Я ничто без Буруу, – покачала головой Юкико. – И чтобы выиграть войну, мы не нуждаемся в армии Юкико. Нам бы рать грозовых тигров.

– Жаль, в Шиме осталась только пара арашитор. Хотя Буруу и Кайя – самец и самка. Откуда берутся грозовые тигрята? А если вскоре мы услышим какое-нибудь романтическое пение…

– О боги, – прошептала Юкико.

– Что?

– Боги, я идиотка… – Юкико повернулась к Мичи и обняла ее, улыбаясь во весь рот.

– Что? – моргнула Мичи.

– Откуда берутся детеныши грозовых тигров?

– Откуда, черт возьми, мне знать? Вылупляются из яиц?

Юкико выскочила из комнаты, не прибавив ни слова, и топот ее босых ног по красному дереву был достаточно громким, чтобы разбудить обитателей гостевого крыла. Мичи осталась во мраке, и в ее душе боролись замешательство и озабоченность.

Когда она улеглась в постель десять минут спустя, явного победителя все еще не было.

Ее разбудили стоны штормового ветра и слабый запах пота. Было сумрачно, сердце застряло где-то в горле. Сама не зная почему, Хана села и, прищурившись в полумраке, стала разглядывать человека, сидящего на краю кровати.

Очертания вырисовывались в свете фонарей, просачивающемся сквозь стены из рисовой бумаги: плечи, широкие, как карнизы дворца, бицепсы высечены из цельного гранита.

– Акихито? – прошептала она.

– Хана.

– Который час?

Его голос был сладок и тягуч, как сахарный сироп:

– Час, когда мне пора перестать лгать самому себе.

– О чем?

– О том, почему ты так на меня смотришь.

Выпрямившись, Хана почувствовала, как участился пульс, забился в прерывистом ритме под обнаженной кожей. Она остро ощутила, какой тонкой была шелковая ночная сорочка и что делает с ее плотью холод. По телу девушки вовсю бежали мурашки.

Первой мыслью было скрестить руки, прикрыть грудь, но осознание того, что может означать присутствие Акихито, прогнали мысль прочь. Заменили на бабочек.

– Но и ты смотришь на меня, – шепнула она.

– А мне не следовало бы.

– Почему?

– Я слишком стар для тебя.

– В следующем месяце мне исполнится восемнадцать.

– Ради всего святого, ты еще девочка…

– Ты можешь это изменить…

Акихито промолчал, и она почувствовала его пристальный взгляд, когда выпрямилась, выпятив то немногое, что она называла грудью, облизывая губы кончиком языка.

Хана наклонилась вперед, свободный ворот ночной сорочки соскользнул с плеча.

– Иди сюда, – выдохнула она.

– Мне не следует.

– Тогда зачем ты в моей спальне?

– Не знаю…

Она с трудом сглотнула, во рту пересохло, как будто в рот ей затолкали пепла. А потом она очень медленно выбралась из-под одеяла.

Хана кралась по равнине из скомканного шелка, и скулы Акихито осветило мягким розовым сиянием ее радужки. Ее лицо находилось в нескольких дюймах от его, а губы – на расстоянии лишь одного вздоха.

– Зато я знаю, – прошелестела она.

Она провела пальцами по его щекам, и он смежил веки, глубоко вздохнув, раздувая огонь, разгорающийся у нее внутри. А затем она поцеловала его, долго, неторопливо и глубоко, и он впустил ее в свой рот, и ее язык искал его, и руки у нее опустились, взялись за его ладони и прижали их к себе.

Хана застонала, прикусив Акихито губу, почувствовав вкус крови. И когда он отстранился и распахнул глаза, зрачки у него расширились. Он изо всех сил пытался отдышаться, и она поняла, что он хочет этого столь же сильно, как и она.

– Сестренка, – сказал он.

– Что?

Он схватил ее за плечо и как следует потряс.

– Хана, – проговорил он. – Просыпайся.

Веко у нее приоткрылось, впуская яркий свет фонаря. Над Ханой в темноте навис Йоши, периодически встряхивая сестру.

Она полностью проснулась, завернулась в одеяло и зашипела:

– Яйца Идзанаги, какого черта ты здесь делаешь?

На его физиономии появилось выражение, которое в эти дни сошло бы за улыбку.

– Хороший сон?

– Чего ты хочешь, Йоши? Должно быть, уже наступил гребаный кошачий час.

– Брожу тут как призрак.

– Как кто? – Легчайшее прикосновение рук Акихито исчезло, и холод пробрал ее до костей. – Собираешься свалить? Куда?

– В Средиземье. – Он пожал плечами. – А оттуда в старый добрый Киген.

– Ты собираешься вернуться в Киген? Ты что, накурился до глюков?

– Я больше не могу курить, Хана. Иначе я просто перестану существовать.

Хана сразу поняла, о чем говорит Йоши – о тени, висевшей у него за плечами подобно савану с тех пор, как они покинули Киген. Каждый день – с того момента и до сих пор – был просто обратным отсчетом. Плавкий провод и брызги искр.

Она поняла, что он побрил голову. Срезал длинные, великолепные локоны, обрившись наголо. Он красив, как куча дьяволов, ее чертов братец. Но сейчас он почему-то стал выглядеть старше. Жестче.

Она с трудом сглотнула, не представляя, с чего начать.

– Йоши, что случилось с Джуру…

– Они устроили в его честь вечеринку с молотком, Хана. Оторвали ему пальцы. Забрали его… – Йоши поморщился, сглотнув. – Ты же видела, что они сделали…

– Верно. – Она взяла его за руку и сжала. – И мне очень жаль, Йоши.

– Этот ублюдок убил Джуру. Забрал твой глаз. И продолжает разгуливать на свободе? – Йоши покачал головой. – Нет, черт возьми, такому не бывать. Никогда. По крайней мере, пока у старины Йоши еще есть пара своих гляделок.

– Ты думаешь, что сможешь справиться с Детьми Скорпиона в одиночку?

Йоши криво усмехнулся, сунул руку в оби и достал знакомый кусок железа. Курносый. Однобокий.

Кусок железа, несущий смерть, а на рукояти вырезаны смеющиеся лисы.

Железомёт.

– Где ты его, черт возьми, раздобыл?

– Забрал из комнаты даймё. Тот его еще и зарядил. Ужасно мило с его стороны.

Хана сделала паузу, подыскивая слова, понимая, что ступает на опасную почву. Джуру и ей был самым дорогим другом, но для Йоши… Все, что он не отдавал ей, он отдавал ему. И теперь то место в душе, которое занимал этот мальчик, было заполнено страшной картиной – как он лежит выпотрошенный в том переулке и беззвучно кричит безгубым ртом.

Но…

– Йоши, но сейчас происходят более важные вещи.

Брат пристально посмотрел на Хану, и взгляд у него стал сердитым.

– Даже не начинай, черт возьми, девочка. Не смей вываливать на меня бунтарское дерьмо. Я не какой-нибудь уборщик из тех, что торчат вокруг радиоприемника в богадельне, и не фермер, вернувшийся с поля.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, и…

– Да неужели? Знаешь, что я хочу сказать? – Йоши вырвал у нее руку. – А давай ты мне сама все расскажешь, маленькая Танцующая с бурей?

– Что?

– До сих пор витаешь в облаках? Полные уши грома? Слишком высоко, чтобы разглядеть сточную канаву, из которой выбралась? Помнишь ли людей, с которыми ты росла?

– О чем ты, черт возьми? Я не забыла, кто я и откуда выбралась. И я тоже любила Джуру.

– Не так, как я. Даже наполовину.

– Йоши, грядет война. С десятками тысяч людей. С машинами, которые заслоняют солнце. С флотилиями неболётов и железными самураями…

– И как всему этому может противостоять жалкая трущобная крыса? Что именно я здесь делаю, кроме того, что занимаю место за столом выжившего из ума дряхлого придурка?

– Йоши, ты нужен нам.

– По-твоему, на грозовой тигрице хватит места для двоих?

– Ты ревнуешь? Потому что Кайя выбрала меня, а не тебя?

– Дело совсем в другом, что ты прекрасно понимаешь. Ты же знала меня, когда я был по колено лотосовой мухе. Хоть раз я пытался приспособиться к картам, которые мне сдавали? Нет. Я делаю то, что нужно. Всегда так было. И будет. И что надо предпринять прямо сейчас, так это разделаться с Шинши и его бандой разрисованных свиней.

– Но ты ведь постоянно приглядывал за мной! – Хана почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Йоши покачал головой.

– Двухтонной арашиторы должно хватить просто на отлично. У тебя за этими стенами – целая армия. Гильдийцы, Танцующие с бурей, неболёты и прочее. Пока я просто дышу свежим воздухом наверху. Но внизу есть несколько Детей Скорпионов, которыми необходимо заняться, а учитывая нынешнее положение дел, не думаю, что их кто-нибудь заколет, если только я не пущу в ход нож.

– Йоши, ты не можешь бросить меня. Боги, не сейчас…

– Акихито тоже присмотрит за тобой. Классный парень. Он мне нравится, сестренка.

– Ты не уйдешь! – Хана обняла его за талию, впиваясь в Йоши пальцами, словно мир вокруг рушился, а он был ее единственной опорой.

Йоши сызмальства находился рядом с Ханой. Он единственный знал, через что им пришлось пройти и каково это – быть бесклановыми полукровками-гайдзинами.

Девушка уже заметила, что за последние несколько недель он отдалился. Но уйти насовсем? Боги, она не вынесет даже мысли об этом…

– Теперь ты должна держаться прямо, Хана. – Йоши обнял ее в ответ. – Ты ведь становишься выше всех, когда сидишь на спине у арашиторы. Ты особенная. Я тебе и не нужен.

– Тебе совсем не обязательно действовать в одиночку. Просто подожди. Когда война закончится, мы вместе…

Йоши отстранился, прижал ладони к ее щекам и посмотрел сестре в глаза.

– Не могу ждать. Пока ублюдок живет, дышит, жрет и пьет каждый день. Он этого не заслуживает. И Джуру не заслужил, чтобы уйти вот так. Он был всем для меня, Хана. А они убили его молотками и плоскогубцами, и каждый раз, когда я хоть на секунду снова оказываюсь там, меня всего сжимает так сильно, что я не могу дышать. Я ничего не вижу, потому что у меня кровь в глазах. И я просто больше не могу терпеть.

Хана моргнула, глядя на него в полумраке, взялась за руку, прижатую к ее щеке.

– Ты же меня понимаешь, сестренка? Что это – из-за него, а не из-за нас?

Она тяжело всхлипнула.

– Да.

– И ты знаешь, что я тебя люблю?

Хана поцеловала его руку, и слезы снова хлынули бурным потоком.

– Я тоже люблю тебя, брат.

– Тише, девочка, не плачь. – Йоши заключил ее в объятия, когда она громко всхлипнула, а затем душераздирающие рыдания сотрясли ее тело. – Не плачь, сестренка. Все будет хорошо.

– Неправда. Ты врешь, Йоши.

– Держись прямо, слышишь? С высоко поднятой головой!

– Да… буду.

Йоши дотронулся до золотого амулета, висевшего у Ханы на шее. Вот и все, что осталось от матери, да еще воспоминания о грустных голубых глазах и светлых волосах, которые они оба прятали.

Хана опустила взгляд на выгравированного на металле оленя с тремя рожками в форме полумесяца. Если у животного и имелись какие-то секреты, олень держал их при себе.

– Будь возле Акихито. И поговори с круглоглазым, если сумеешь понять хоть что-нибудь из его бормотания. Он получше, чем кто-либо другой, разбирается в том, что все это означает. Я имею в виду твой глаз. Постарайся выяснить правду о себе, слышишь? А потом, когда я вернусь, расскажешь мне.

– Хорошо, – фыркнула она. – Так и сделаю.

– Мне пора.

– Нет, – прошептала она.

Но он не послушал.