Новости облетели каждый квартал к западу от реки, вызвав кипучее оживление во всех питейных заведениях. В гильдейских залах беспрерывно проводились многолюдные собрания, где торговцы и ремесленники порицали это событие либо отстаивали его пользу, и не раз приходилось вызывать охрану, чтобы жаркие споры не выплеснулись на промерзшие улицы. Ставни магистратской управы и налоговой службы далеко за полночь подсвечивало мерцание ламп, пока письмоводители и законники вчитывались в контракты, гильдейские договоры и городские указы.

Зимний караван прибыл.

Невдалеке от храмовых врат сколотили загон. Там разместили дюжину косматых инлисских лошадок под запорошенными попонами. Полдюжины фургонов с подернутыми инеем кожаными пологами расставили кругом. Распорядитель каравана был толстяком с лохматой, под стать коням, бородой. Его спокойствие говорило о том, что подобные скандалы ему не в новинку и даже отчасти забавны.

Караван по-тихому выписали три купеческих семейства. Риск был велик, и деньги выплачивались вперед. Ныне, когда реку все еще сковывал лед, а весна лишь изредка извещала о себе менее кусачим ветродуем, караванные вкладчики дерзнули покуситься на сделки с пряностями. При удаче к тому времени, как до города доберутся сезонные повозки и лодки, основные заказы уже будут выполнены, а рынки насыщены. В качестве призов разыгрывались целые состояния. И вот, дерзкие и нахальные победили, а обреченные на потери дома и семейства бешено, как обитатели разоренного муравейника, искали способы отмотать уже свершившееся назад. Окошки пивных начали принимать ставки, закончится ли эта борьба человекоубийством. И хотя шансы были невелики, в Долгогорье и Притечье нашлось немало народу прозакладывать медяк-другой на такой исход, будто скинуться на молебен. «Прошу, о боже, пускай сильные и богатые тоже хлебнут капельку горя».

По сути, для долгогорцев это значило встречи и сборища разнообразных людей, что, в свою очередь, значило возможность закрутить разнообразные тычки. А также доставлять за стены деньги и секретные послания, заключать с караванщиками побочные сделки без одобрения гильдий и налоговых податей. Значило гнев и страх у денежных граждан, а способов стрясти лишку серебра в такой обстановке было больше, чем звезд на небе. Лишь бы хватило ума их изыскать. Для Алис главное заключалось в том, что одна из семей, стоявших за караваном, звалась Лефт и их непутевый сынок был тем стражником, что крутил шуры-муры с девицей, которую ей предстояло убить.

У Андомаки не получалось нагадать подходящее для налета время, поэтому они с Уллином учредили свой дозор, меняясь по дням. Сегодня Алис потратила утро, сочиняя правдоподобный повод посетить Речной Порт, а потом отправилась кружить по кварталам в обход дома с голубыми ставнями. Каждый замеченный там домочадец заносился ею в особый список. В частности: старый дед, худосочная женщина, индюк – то есть коротышка с сердитым взглядом и не пролезающим в дверь торсом. Еще не единожды попадалась инлисская дева с полными губами и фарфорово-гладкой кожей, внешне очень похожая на чью-то возлюбленную, хотя Трегарро с твердостью адаманта настаивал, что они разыскивают ханчийку. И один раз она через три улицы увидала троих синих плащей, самый молодой из которых имел сходство с давешним дедом. Почти час Алис топала за ними, но городские стражи ничем особым не отличились, разве что застращали лоточника, поскромничавшего со мздой, да разогнали драку у пивной. Лицо молодого все же запало ей в память. При новой встрече она узнает его. И если стражник проявит галантность к некой ханчийке, то она тоже об этом узнает.

Кроме означенного, день подарил ей лишь ледяные до онемения ноги, и очередь Уллина вышла. Завтра выходить снова ей, в связи с чем возникал ряд проблем.

– Три дня подряд! – Алис понизила голос, чтобы ее не расслышали даже за соседним столиком. – Может, конечно, меня никто пока не срисовал. Но каждый новый выход повышает шанс, что я примелькаюсь. И что будет тогда?

Сэммиш пожала плечами. Взгляд ее будто блуждал и Алис почти не касался. С последней встречи подруга схуднула. Такой облик Алис наблюдала у тех, кого ждала незавидная участь. Когда вставал выбор не поесть или замерзнуть на улице, недоедание убивало помедленнее. Летом обстояло по-другому. Взамен оплаты ночлега Сэммиш могла купить миску похлебки или кулек лесных орехов. Теплыми ночами в Китамаре водились свои опасности, но выжить все равно было проще, чем в холода. Но ведь тут как тут была Алис, с хорошей работой за солидное жалованье, – а Сэммиш не удосуживается уделить ей внимание!

– Да ты просто создана для таких дел, – убеждала Алис. – Это как быть отходным, только без шансов попасться. Ты ничего не сделала, ты чиста. И когда придет время, тебе не придется браться за нож. Будешь сидеть себе здесь или в харчевне, да хоть на одной лавке с полудюжиной синих плащей. Вообще не важно. Побудешь нашими глазами несколько дней, и все. Андомака заплатит, я прослежу.

Сэммиш покачала головой, и у Алис опять взыграло нетерпение.

– Тебе с лихвой хватит до оттепели. Это даже сложной тычкой не назовешь. Не понимаю, с чего ты такая упертая.

– Вот такая упертая, – сказала Сэммиш. Алис задумалась, не навеселе ли девица с голодухи. Такое случается. Если не есть несколько дней, мозги размягчаются. Может, всего-то и надо дать ей тарелку похлебки и корку хлеба, а потом еще раз объяснить суть. Но когда Сэммиш заговорила вновь, ее речь звучала отчетливо и резко:

– Чем вы занимаетесь?

– Я только что тебе рассказала. Парень водит девчонку к себе в старый дом. Мы наблюдаем за окрестностями. Когда они замаячат, то мы…

– То вы что? Убьете девушку, потому что так велели ваши приятели с Зеленой Горки?

– Потише ори!

Сэммиш послушалась – прильнула ближе и понизила голос, но слова ее скрежетали зубцами безжалостного механизма:

– Что же, по-твоему, там у вас происходит? Ты ведь хотела понять, не по твоей ли вине погиб Дарро. И в этом уже давно убедилась. Что, думаешь, его убила девчонка, которую вы выслеживаете? Не убивала, да ты и сама это знаешь. Тебе плевать, виновата она или нет.

Тот самый, необъяснимый страх из снов затопил грудь, как хлещущая в бочку ледяная вода. Алис откинулась назад и хмуро уставилась на Сэммиш, словно укоряла собаку, которая ее тяпнула.

Сэммиш не затыкалась:

– Ты в жизни не пришибла никого крупней крысы, а теперь вдруг стала мокрушницей? Год назад про такие тычки ты бы и слушать не стала. А теперь все пофигу, прешь вперед, не задавая вопросов. И знаешь почему?

– Я не знаю, что тебя укусило. С меня хватит.

Рука Сэммиш рванулась стремительно, как змея, а пальцы обхватили запятье Алис, точно путы закона.

– Потому что боишься остановиться и посмотреть на себя. Весь этот план – поработать заместо брата, он не про какую-то там справедливость. И даже не про месть. Он про то, чтобы Дарро не умирал, но это не в твоих силах! Он мертв. Но чтобы он не уходил из мира, ты превращаешься в него. А что твое превращение съест по ходу дела тебя, кому не похер, да? Но и это не все. Так оно не работает! Ты – не он. Не он, и никогда им не станешь!

Алис ответила суровым и низким голосом. Он даже практически не дрожал.

– Мне больно, – сказала она. – А ну убрала руки.

На миг показалось, Сэммиш не уберет. Назло стиснет сильней и расплющит Алис кости. На ее лице была написана ненависть. Хуже того, презрение. Она разжала хватку.

– Он, Алис, вообще был другим. До чего ты дошла со своим куражом, со своими заговорами и происками? Ты выдумала, будто Дарро себя так вел, но Дарро был обычной шустрилой из Долгогорья и, как вся шпана, крутил тычки. Он не был верным воителем. Не обладал могуществом. Не бегал ручной собачонкой твоей бледной погани. А ты что творишь? Да на него это непохоже и близко!

Алис чересчур поспешно вскочила. Скамейка царапнула неошкуренный пол. Нимал и Кейн с веселым любопытством оглянулись со своего столика. Алис подступила, нависая над Сэммиш и тыча пальцем при каждом слове:

– Я пыталась тебе помочь. Я тебе желала добра.

И двинулась к выходу широким шагом с прямой, гордой шеей – убеждая себя, будто слезы не жалят глаза. Она ждала, что Сэммиш наверняка выкликнет ее имя, возьмет за локоть, потянет обратно к столу. И Алис готова была вернуться, но дверь кабака открылась на промерзшую улицу и никто ее не позвал. Обернувшись, она увидела, что Сэммиш сидит где была, опустив голову на ладонь. Без горечи и раскаяния. Скорее устало. Алис отпустила створку, и дверь закрылась.

Первые несколько улиц с ее сердца словно сорвали струп, открыв голую рану. Но с каждым пройденным углом, со скрипом каждой повозки или колесной бочки, с каждым услышанным на холоде окриком боль смягчалась. Ко времени, когда она добралась до Новорядья, ее сознание обагрила ярость. Сэммиш взревновала. Ну конечно же. От бездомных ее отделяет полшажочка, тогда как Алис на содержании сундуков Зеленой Горки. Но ведь Алис в этом не виновата. Она честно предлагала поделиться. Настаивала. Когда Сэммиш в лютый мороз забрела на Камнерядье, Алис пустила ее к себе.

К тому же Алис вовсе не нуждалась в подружкиной помощи. Основных успехов она добилась самостоятельно. Если бы Сэммиш не хотела в этом участвовать, то и сидела б на тощей заднице в Долгогорье, никто ее силком не тащил. Алис все равно нашла бы ту, первую, черную свечку. Все равно отнесла бы на Зеленую Горку кинжал. Не Сэммиш выделила и взяла к себе Андомака. Не Сэммиш договаривалась с Трегарро, и не она обставила работорговцев ради мальчишки с Медного Берега. И все, что Сэммиш наговорила про Дарро…

Что Сэммиш наговорила про Дарро, Алис не хотелось и вспоминать.

«Почему ты не глядишь мне в лицо?»

Вперед нее рванулась собака, едва не задев, и Алис, крутнув дубинкой, попала животному в бок. Собака заскулила и отбежала. Промельк раскаяния, если и был, прошел быстро.

– В следущий раз вали с дороги, – крикнула она вслед. Но довольно долго присматривалась, чтобы убедиться, что собака не захромала.

Выстроившиеся вдоль улицы дома понемногу делались выше. Дорога расширилась достаточно, чтобы разъехаться двум повозкам с добрым промежутком. На западе заслышался высвист синих плащей, зовущих на подмогу в потасовке, и Алис от греха подальше взяла курс восточнее. В какую-то минуту она, должно быть, всплакнула, потому что щеки стало прихватывать местами, где холод заговорщицки объединился с солью. Она растирала лицо ладонями, покуда боль не ушла. Успев до того, как Уллин ее увидел.

Он коротал время на крыльце, раскуривая глиняную трубку, – делал вид, будто заждался припозднившегося товарища. Заметив напарницу, капельку поднял брови. Алис нашла местечко рядом с ним и приткнула спину к забору.

– Не ожидал тебя сегодня тут встретить, – сказал он.

– Жизнь полна маленьких потрясений, – едко молвила она, и напарник расхохотался.

– Ну тогда не стану мешкать, поделюсь добрыми новостями. Я их засек.

Сэммиш и унизительная сцена в кабаке исчезли, как пламя задутой свечи. Уллин улыбнулся и выпустил дым.

– Дед с молодым паренем – симпатичным парнишкой – увезли в коляске инлисскую девку. Похоже, на собрание гильдии или в магистрат. Солнце не сдвинулось и на два пальца, как Гаррет был тут как тут. А вскоре за ним – молодая дама, путешествующая в одиночку.

У Алис участилось дыхание, но Уллин покачал головой.

– Сейчас их здесь нет. Экипаж подъехал быстрее, чем я успел бы чего-нибудь предпринять, да и не люблю я исполнять такие задания в одно рыло. Но если наши влюбленные песики встречаются здесь, когда уходят трое других, то появилась возможность предсказать их свидания. Еще я увидел, каким путем счастливая пара украдкой покидает дом. Значит, и мы сумеем туда потихоньку войти.

Сегодня выдался трудный день, вот и все. А тягучая резь в животе – лишь отдача от непредсказуемой жестокости Сэммиш и этого радостного сюрприза. В сознании всплыло: «Ты в жизни не пришибла никого крупней крысы». На миг Алис сделалась моложе своих лет и совсем одинокой, в том смысле, какой и постигать не хотелось. Она сообразила, что Уллин ждет от нее какого-то отклика, поэтому ответила:

– Прекрасно.