Увлеченная кинжалами чужеземка обошла весь Китамар, но повсюду вела себя осмотрительно. Каждый, с кем эта женщина общалась, по прошествии дней наверняка столкнулся с сотней более свежих и занятных диковин. Пивовар в Притечье разрешил остаться на ночевку в подсобке какой-то даме, спрашивавшей про ножи, но ему она показалась местной. Уличный чародей, продававший амулеты из олова и стекла, встречал женщину с Медного Берега, но та разыскивала не кинжал, а своего сына. Мелкие знахари и гадатели, промышлявшие по рынкам, – скорее шарлатаны, чем настоящие – вроде кого-то видели, а может, прикидывались, считая, что Сэммиш подкинет деньжат взамен их истории. Сэммиш не вчера родилась и не платила звонкой монетой тому, кто попугаем твердил ровно то, что ей бы хотелось услышать.

О женщине, свитой из дыма, она не расспрашивала. Потому что этот след брала Алис, так она себе говорила – при этом лгала больше чем вполовину. Правда заключалась в том, что Сэммиш не хотела ее находить. И отталкивала не только замешанная здесь высокая магия. Главным была догадка о том, что та женщина, судя по говору, принадлежала Зеленой Горке. В игрищах богатых и знатных такие голодранки, как они с Алис, идут за разменную монету. То, что произошло с Дарро, влет произойдет и с ними, а Китамар при этом даже не почешется. Это расследование сулило нехорошие последствия.

И они уже наступили.

– Сегодня для тебя ничего нет, – заявил мясник.

Сэммиш рассмеялась, а потом поняла, что он не шутит. Она жестом обвела разделанные туши овец, ягнятину и свинину, готовую в печь.

– После всего этого ваши ножи не затупились?!

Он отвел взгляд.

– О моих ножах побеспокоился один парнишка с Новорядья. Еще вчера принес, как новенькие. – Когда она не заговорила, продолжил: – Ты дважды не появилась в свой день. Два раза я лишался утреннего заработка, потому что не имел при себе инструментов.

– И я сказала, что искренне сожалею об этом, – защищалась Сэммиш.

– Сказала, сожалела – сожалею и я, – проговорил он. – Но парнишка с Новорядья, когда я нуждался, принес мне ножи, а нарубить котлету с помощью извинений пока как-то не получается.

– А шкуры? – цеплялась Сэммиш. – Они же идут кожевникам? Я могу туда их носить.

– Шкуры носит подмастерье кожевника. Для тебя пока ничего нет. Не сегодня. Может… может, на будущей неделе. Не знаю. Сильно не рассчитывай.

Она замолчала, пытаясь не показывать свое унижение и стыд. Правда была в том, что на его месте она, наверно, поступила бы точно так же. Помощник, который не помогает, хуже безрукого. Пользы от нее не было.

– Вернусь позже, – сказала она и ушла. Безвозвратно.

Она отбежала к соседнему дому, стуча по камням так, что заболели ноги. И дала зарок, что больше никогда не пропустит работу. Надо только покрепче за себя взяться. Что бы на нее ни взвалили, она найдет способ справиться со всеми обязанностями.

Стояла неделя празднества жатвы, улицы были забиты людьми. Возвращались отбывшие на фермы мужчины и женщины, а с ними в город поступали роскошные земные дары. Мимо прогромыхала запряженная мулом телега с грудой мешков и яблочным ароматом. Прилавки Новорядья ломились от тыкв и кулей с фасолью, трудно было даже протиснуться между ними. По углам детвора пачкала пальцы в корзинках с горками поздних ягод и лесных орешков в меду. Любая еда продавалась задешево, и у каждого водилась монета. Сейчас и еще несколько недель вперед притворяться зажиточным будет весь китамарский люд. Ну, то есть всяк, кто не зря тратил время и заработал лишку серебра с медью.

Плохо, что, видя знакомых счастливыми и при деньгах, Сэммиш чувствовала себя обделенной, но куда от этого денешься. Даже у Алис был тайничок с золотом, хоть она и клялась его не тратить. Кое-что про запас имелось у всех, кроме Сэммиш. Вспомнилось отцовское наставление тех времен, когда она была маленькой и жив был отец. «Посадишь мечты, поужинаешь снами». Он имел в виду «Не ленись», но ведь Сэммиш и не ленилась. В это лето она, как всегда, трудилась на совесть, только принимала в оплату не деньги. Когда Алис предложила серебро, и то не взяла. Хотела стать для Алис незаменимой. А теперь, когда вокруг сплошь богатство и изобилие, часть ее начинала задумываться: уж не сглупила ли она?

Сам фестиваль начнется на закате и продолжится три насыщенных хмельных дня. Прислуга в цветах великих семейств и цеховые работники уже выкатили на улицы тонны пива. Яркие вымпелы и полотнища свисали из окон. Пока не польет дождь, на улицах будет играть музыка и танцевать народ, а фонари, развешанные за счет казны, разгонять темноту. Повсюду маскарад, костюмы и открытые двери всех домов, с пищей и вином для прохожих. В лучшем мире Сэммиш с Алис и Оррелом рассекали бы среди них, собирая собственную жатву. Только ничего подобного не случится, потому что Дарро мертв, Алис утопала в его смерти, а Сэммиш пыталась выковать из страсти взаимность. Как тут не презирать всех троих? Впрочем, касаемо Алис и Дарро ей это кое-как удавалось.

Когда она принесла ножи, сколько смогла добыть, к точильщику, Арнал был наряжен в оранжево-синий плащ. Волосы завязаны в пучок плетеным кожаным ремешком, в целом смотрелось почти симпатично. Работать он, однако, не бросил, давил на педаль помпы, которая орошала водой блеклый точильный камень, и, держа клинок под нужным углом, вслушивался в мелодию заточки, пока лезвие обретало остроту граней. Проникшись простой, чистой чувственностью этих движений, она представила на его месте себя. Было бы не так страшно прожить жизнь в одиночестве, заполняй она свои дни такой же незамысловатой, наработанной красотой.

– Вечером разнесешь их обратно? – спросил мастер, когда она развернула кусок кожи и вынула ножи.

– Да, – подтвердила она.

– А как же праздничное веселье? Может, отложишь доставку на потом?

– Вот уж нахер, – сказала она.

– Хорошо, – мягко одобрил он.

– Вернусь до заката.

– Будет готово, – заверил мастер.

И когда после полудня она пришла, ножи были готовы.

Над празднованием окончания страды снижалось солнце, и Китамар снова, пусть ненадолго, менял свою сущность. Алис пробиралась переулками Долгогорья. Костюмы она одолжила у портного с конца квартала. Неровные швы и слабые нитки, зато теперь ее окружали синие, зеленые, черные ленты, колыхаясь и скручиваясь подобно речным водорослям. Фальшивые пальцы шлепали по мостовой, как дождинки. Маска была оторочена серой пряжей, выдававшей себя за серебро, и граненые камешки на ней могли сойти за драгоценные при плохом освещении. Другой костюм был белым как кость, и она несла его под мышкой.

Пекарня стояла закрытой. Хозяин с семьей разгуливали по улицам и каналам, и Алис барабанила в дверь комнатки Сэммиш, пока не удостоверилась, что той тоже нет. Показались звезды, заполняя небо, а с ними и огромная белая луна. Фестиваль, как и ветер, не проникал в глубину Долгогорья, но Алис слышала его отсюда. Нечеткий отзвук далеких увеселений. Город услаждал себя сам, и от сочетания людских голосов и скрипок, барабанов и топота плясунов казалось, будто кто-то разговаривает за стеной по соседству. Алис раздумывала, не положить ли белый костюм у порога Сэммиш и отправиться одной, и противилась поводам уйти, как и поводам потерпеть до прихода подруги, пока ее внутренний спор не стал сам собой неуместным.

У Сэммиш была при себе кожаная котомка, куда она клала ножи, и кислое выражение на лице. Кажется, она еле сдерживалась, чтобы не рявкнуть.

– Ты, я вижу, к вечеру подготовилась, – проронила Сэммиш. – Кем будешь?

– Буду водяной нимфой, – ответила Алис. – А ты – снежной феей.

– Кем-кем?

Алис протянула белый сверток.

– Снежной феей. Живо скидывай свои шмотки и надевай вот это. Мы идем на Зеленую Горку.

Сэммиш взяла костюм так, будто ей преподнесли дохлое животное.

– Зачем?

– А когда нас еще туда пустят?

– Зачем мы вообще туда идем?!

– Искать женщину-призрака, зачем же еще? – Алис удивилась тому, что Сэммиш не уследила за ходом ее мысли. – Давай. В костюме ты будешь очаровашкой. Не бойся, оплачено.

На секунду Сэммиш показалась такой потерянной и подавленной, что Алис уже настроилась на отказ. Но та взяла одежду и, махнув рукой, велела Алис подождать, а затем сама отомкнула дверной замок и скрылась в темноте. Через несколько минут она вышла вновь. Костюм был сшит из превосходной белой ткани и сиял при луне. Желтые узоры выглядели словно огни под водой, а маска из кожи увеличивала глаза, но Сэммиш носила новый наряд так, словно это какой-то бесформенный мешок.

– Насколько плохо? – спросила она.

– Тебе будут кланяться и умолять об исполнении желаний, – ответила Алис. Солгала, но это была ложь в правильном направлении, и Сэммиш наконец удалось улыбнуться. Вдвоем они пошли по извилистым улочкам, а когда последняя вывела их на площадь, здесь было уже Новорядье. Фестиваль жатвы бушевал в самом разгаре. Они прокладывали путь среди толпы и громкой музыки, пока не выбрались к ряду колясок, на которых сегодня позволяли кататься за так. Алис отыскала ту, что шла к самому северному мосту через Кахон, соединявшему Речной Порт с Зеленой Горкой, и осторожно, памятуя о накладных пальцах, забралась на сиденье. С каждой оставленной позади улицей сердце билось чуточку чаще, и она попыталась представить, что должен чувствовать охотник в лесу.

Речной Порт кишел факелами, фонарями, мангалами. Сочный аромат жареной свинины и сладость сахарной свеклы мешались с запахом дыма. Такое самобытное сочетание вызвало в памяти другие праздники урожая, когда она была совсем девочкой. Бегом среди толпы поспевала за матерью, отплясывала на крыше, а домовладелец криком понукал ее скорее слезать – или сидела на чьих-то плечах во время танцев, а вокруг плыли по воздуху и тлели искры. От мелькания огней, казалось, раскачивались сами здания, и синие плащи, усиленные телегой песка, совершали обход, бдительно пресекая беспризорное пламя. У домов челядь и хозяйские отпрыски раздавали ломтики ветчины и жареные колбаски, свежую дичь и еще теплую, из печи, пареную тыкву. Гуляки окунали кружки в чаши с горячим компотом и пряным вином. Алис на глаза попался вроде бы Нимал, наряженный в древнего инлисского воина, но, может, и кто-то другой, просто похожий. Час работать тычку пока не пришел. Чем дальше в ночь, тем сильнее город упьется.

Алис жила в Китамаре со своего первого вдоха, но досель никогда не пересекала северный мост. Прогулка на Зеленую Горку представала путешествием в иной мир. Черные воды струились под мостом и взбивались добела, налетая на старый камень опор; река была холодна, сердита и полна голосов, никогда не знавших человеческой речи. В воздухе стояла не просто прохлада, а настоящая стынь. Алис приостановилась на середине пролета, вглядываясь в течение. На миг она сделалась совсем маленькой, как кролик, а река предстала огромной темной совой, способной убить – или не убивать – чисто из прихоти. Сэммиш взяла ее за руку, их пальцы соприкоснулись. Робость в глазах под маской давала понять, что Сэммиш охвачена тем же волнением, и до спуска с моста обе дошли рука об руку.

Алис вообще не понадобилось времени, чтобы осознать, насколько она недооценивала Зеленую Горку.

Если огни и кипучая жизнь Речного Порта затмевали сумрак и глушь Долгогорья, то Зеленая Горка превосходила весь ведомый Алис мир. Улицы расчерчивали нити крошечных фонариков, и каждый из них сиял, как светлячок. Среди теней скакали и кувыркались акробаты, жонглеры заставляли метаться по воздуху разноцветные шары и подкидывали ножи, а потом ловили их зубами. Между двух величественных строений была сооружена пешеходная арка, ее оштукатурили под камень, и мужчина с женщиной, то ли до невероятного обнаженные, то ли в таких специальных костюмах, стояли на ее изгибе и пели голосами небожителей. Здесь не было синих плащей; вся охрана носила дворцовое красное. Толпа, что вихрем вертелась вокруг, разрядилась в невиданные костюмы и маски. Если на свете есть настоящие феи и нимфы, они бы не привлекли тут большого внимания.

Человек на ходулях раскачивался и болтал неправдоподобно длинными руками, предлагая кусочки гвоздичного сахара. Рядом кружила и разбрасывала лепестки танцовщица с завитушками цветного стекла в волосах. Паланкины на плечах здоровяков с голой грудью развозили из дома в дом высочайшие китамарские семейства, изящно лавируя среди веселящегося народа. Куда бы ни посмотрела она, повсюду люди глядели в ответ. Некоторые с неодобрением во взгляде, другие с любопытством. Алис покосилась на Сэммиш и увидела отражение собственных мыслей. В костюмах напрокат они бросались в глаза, как кровь на свадебном платье.

– Можем уйти, – произнесла Сэммиш.

Алис сперва крепко стиснула, а затем выпустила ладонь подруги.

– За мной.

Со вскинутой головой и выпяченным подбородком, точно нарываясь на драку, Алис врезалась в толпу. Она скорее позволит им втоптать себя в мостовую, чем сдаст назад из-за дешевых костюмов и презрения богатеев. Сэммиш болталась в хвосте – белое с желтым порхало на краешке взора. Дворец вырастал перед ними, высокие стены растекались чернотой, заслоняя небо, и непомерных размеров лампы свисали с них, как ягоды с ветки. На подходе к массивному углу замка толпа уплотнилась. Ради лучшего обзора толкалась даже знать. В Долгогорье такой наплыв зевак означал бы, что впереди уличная драка. Что это значило здесь, Алис не знала.

На них надвинулась огромная конструкция, широченная, как парусник, обитая яркой тканью с блеклыми полотнищами знамен. На носу этого корабля стоял человек. Князь Бирн а Саль, владыка и светоч Китамара, воздел руки, и толпа возликовала. Алис видела теперь, что это могучая повозка, влекомая упряжью коней-тяжеловозов с серебряными лентами в гривах. Колеса высотой с ее рост, скрежеща об уличное покрытие, обещали назавтра раздробленную мостовую. За князем стояли его приближенные, вельможи глядели на город и махали народу. Толпа заходилась криками восторга. Мужчина за спиной Алис затянул ритмичное: «Это наш год, это наш год». Она не знала, к чему относится его песнь и вообще вся происходящая церемония. Будто попала в сон, не иначе.

Панику она почуяла едва ли не до того, как поняла причину. Дернула за руку Сэммиш, грубо, та даже ойкнула. Алис показала на верх великой повозки. Там, персон за пять до самого князя, стояла женщина в платье из зеленых перьев с золотыми цепочками. У нее была бледная кожа и блеклые волосы. Женщина протягивала руки вперед, раскрыв ладони толпе, словно отогревалась у костра.

– Она! – перекрикнула Алис сутолочный гвалт. – Вон она, вон она, призрак!

Сэммиш посмотрела наверх, потом прижалась вплотную, касаясь уха Алис губами, чтобы не посвящать никого в их разговор.

– Разыщу кого-нибудь из слуг. Выясним, кто такая.

Женщина в зеленом блаженно сияла над всеми. Она была так близко! Алис вытянулась повыше и сорвала с себя маску.

– Эй вы! – заорала она, тыча на женщину. – Вы! Я видела вас!

– Ты что делаешь? – зашипела Сэммиш, но Алис не отреагировала на подругу. Она отчаянно махала руками. Человек впереди нее отвернул в сторону, и Алис вновь завопила. И, отпихивая всякого на пути, побежала рядом с могучей упряжью, пока та катила по улице. Из виду пропала Сэммиш, пропала следящая за улицей стража, все, кроме бледнокожей дамы, плывущей над ней. Горло саднило от крика. Нарастающее отчаяние все вернее убеждало в том, что ее голос всякий раз тонет в шуме толпы. Величественная повозка-баржа доехала до угла и притормозила, пока лошадей переставляли, чтобы сделать поворот. На гранитном постаменте стояла высокая статуя какой-то ханчийской богини, и Алис увидала свой шанс.

Она ухватилась повыше и подтянулась, взгромождаясь на каменный постамент. На нее напустились гневные голоса, криком понукая слезать. Алис вскарабкалась на плечи богини и уселась, как ребенок на шее у матери.

Она не доставала и до половины повозки, но рассчитывала, что привлеченная суматохой женщина должна будет на нее взглянуть. Алис наклонилась и выдернула из сапога кинжал. А когда подняла его, серебро заблестело пойманным светом огней. И та, что стояла над ней, замерла.

А затем, точно раскрылся цветочный бутон в лучах солнца, бледная женщина улыбнулась.

У человека, который за ней пришел, шею и щеки точно латали частыми стежками скверные бугристые шрамы. Сперва Алис подумала, что они накладные, прилепленные на праздник, наподобие страшной маски. На боку он носил меч, и тоже не бутафорский. Он разыскал ее среди толчеи и повел в темноту с мрачной уверенностью – пугающей, хоть Алис старалась не подавать виду. Отомкнув калитку между двумя валами заросшей плющом изгороди, мужчина кивнул, пропуская ее вперед. Опыт и здравый смысл подсказывали – пора разворачиваться и улепетывать прочь. Она стиснула зубы и ступила во тьму.

Сзади рев празднества захлебывался в рукоплесканиях, происходило что-то потрясающее – акробат исполнял особенно опасный кульбит или глотатель огня выдувал в небо пламя. Алис на все это было начхать, как, похоже, и ее провожатому.

– Что случилось с…

– Не здесь, – оборвал залатанный. – Никаких разговоров.

Он завел ее в узкий проход между колючей изгородью и шершавой каменной стеной. Зеленели мясистые, кожистые листья, на сучках торчали опасные шипы. Дорожка из щебня влажно блестела в лунных лучах. Если Алис хотели заманить в местечко потише и там убить, то в ее представлении обстановка тому соответствовала. Нож все еще был в сапоге. Если залатанный нападет, то достать меч займет у него не менее полсекунды. Можно будет попробовать полоснуть по ноге и сбежать.

Если человек и заметил ее приготовления к схватке, то тоже не подавал виду. Они подошли к проему в гранитной стене с потемневшей деревянной дверью. Закрытой на металлический засов – железные скобы запорошили камень ржавчиной. Мужчина отпер и шагнул в проем, очевидно ожидая, что она последует за ним. Пока Алис мешкала у темного зева, внутри вспыхнуло сияние: залатанный человек зажег свечку.

Помещение было маленьким и холодным, без окон и с черным пятном на стене – что-то пролили или просочилось сквозь штукатурку. Пахло плесенью, и, кроме грубо сколоченного стола с парой скамей по бокам, в комнате было пусто. Возникла догадка, что это могла быть неиспользованная кладовая, если только высокородные господа Зеленой Горки не содержат личных застенков. Залатанный сел за стол.

– Он у тебя?

– У меня что?

– Не озорничай. У тебя.

Алис стала по другую сторону стола. Он выразительно взглянул на низенькую лавку, но присаживаться девушка не спешила. Лишь молча кивнула.

– Ну что, доставай, посмотрим.

Она вынула кинжал, опасаясь приближаться – чтобы не дать ему вырвать клинок. Неизвестно, насколько он скор. Мужчина и не пытался, но выдвинулся вперед и, опираясь на локти, всмотрелся в насечки на плоскости лезвия. Сквозь тусклый свет и сетку шрамов ей показалось, что его внимание обострилось.

– Что запросишь за него?

– Кто убил моего брата?

Он стрельнул глазами – холодными, оценивающими.

– Ясно.

– Его из-за этого убили? – задала она вопрос, потрясая кинжалом. – Из-за вас?

Залатанный встал, и она сделала шаг назад – движение не бегства, но осторожности. На его роже было написано презрение – и еще жалость.

– Жди здесь, – велел он.

– А если не стану?

– Переживем, – сказал он и вышел, закрывая за собой дверь. Через секунду послышался буравящий скрежет, и когда она попробовала открыть створку, засов оказался заложен. Она села на лавочку и злобно скривилась, словно от этого был бы прок. Ее кураж начал увядать, к груди потихоньку подкатывал нутряной страх. Ей же было все невтерпеж! Понесло сиюминутным хотеньем. Главное выяснить, что случилось, а своя голова не так важна.

«Пятьдесят шагов гляди только вниз и вперед», – со вздохом подумала она. В следующий раз – непременно. Если этот следующий раз только будет.

В тишине тянулись минуты. Компанию составляла лишь одинокая, неторопливо оплывающая свеча с ее маслянистым сиянием. Алис напрягала слух, пытаясь уловить гул праздника либо чьи-нибудь голоса. Даже мышиные шорохи были бы приятнее этой давящей тишины. Напоминало келью на Старых Воротах, только там Алис сидела по своей воле. Распоряжалась она, а не ею. А если завопить, откликнется ли кто? И если на ее зов придут, то что будут делать?

До костей грызло беспощадное осознание – она повела себя импульсивно и очень, очень глупо. Была лишь надежда на то, что произошедшее видела Сэммиш. Быть может, та спешит подруге на выручку, разыскивая сейчас эту дверь. Алис выкрикнула имя Сэммиш несколько раз, но стены поглощали звук. Она замурована, как в могиле.

Алис уже склонялась к мысли, что наилучший способ остаться в живых – резануть того, кто откроет дверь, и в темноте попытаться удрать, как вдруг ее думы оборвал утробный скрежет засова. Она поднялась – с ножом в руке, с молотящим по ребрам сердцем. Дверь долго не сдвигалась, даже проскочили сомнения, не почудился ли ей этот скрежет. А открывшись, захватила ее врасплох. Залатанный вошел первым, оценил ее нож, позу и мотнул головой: нет. А за ним в комнату шагнула та женщина.

При личной встрече женщина пугала уже не так сильно. Она осязаемо присутствовала во плоти и, будучи постарше Алис, немного не доставала до девушки ростом. И кожа ее, и волосы были необычайно бесцветны, точеные брови почти невидимы – Алис специально отыскала их взглядом. От костюма дама избавилась, на его месте была шерстяная накидка, опоясанная тем же плетеным поясом. И теплей эта женщина не улыбалась бы и родной сестре.

– Ты нашла меня, маленькая волчица! – воскликнула она. Тот же голос слышала Алис на Старых Воротах. – Как чудесно, что ты меня нашла!

– Я не волчица. И я вас не знаю, – сказала Алис.

– Помимо прочих имен, я зовусь Андомака, – ответила женщина. Затем приблизилась, положила руку Алис на плечо и заглянула прямо в глаза. Пожелай Алис ее убить, это было бы просто. Нож уже в кулаке, открытый бок подставлен под удар. Залатанный настороженно подобрался, однако выразил неуют лишь осанкой плеч и мрачной гримасой.

– Я Алис. Дарро был моим братом.

– Побеседуем, Алис, – молвила Андомака. – Давай-ка присядем.

Алис уселась на скамью. Свет одинокой свечи замерцал в глазах напротив.

– Сколь много брат рассказывал тебе про нашу работу? – спросила Андомака.

– Нисколько, – проронила Алис, и прозвучало жалобно. – Мне он ничего не рассказывал.

– И я тому причиной. О том, чем мы занимались, я просила его молчать. И он послушался, что означает одно – твой брат относился ко мне с почтением. Не думай хуже о нем оттого, что мне он был предан.

Алис почувствовала, будто что-то сдвинулось с места. Она попыталась взглянуть на собеседницу глазами Дарро. Как далеко заходила его преданность? Был ли брат влюблен в эту бледную женщину? Это от нее он получил золотые монеты?

– Отчего он погиб?

В облике дамы впервые проявилось что-то вроде расстройства. Сложив ладони, она наклонилась к Алис через стол, словно они сидели в корчме и ей хотелось оставить разговор между ними.

– Загнило ложью сердце Китамара, – сказала Андомака. – Свершилась великая несправедливость, а те, кому было заповедано хранить порядок, от него отступились. На городских улицах ведутся войны, о которых малым и безмятежным ничего не известно.

– Не знаю я, кому тут у нас безмятежно. В Долгогорье бывают драки – вам и не снилось, – заявила Алис. Дурацкое замечание, порожденное бессилием и страхом. Дымная женщина, Андомака, великодушно его проигнорировала.

– Я – племянница покойного князя и двоюродная сестра Бирна а Саля, скажем так, занявшего его место. За этим стоит большее, чем кажется на первый взгляд, и у случившегося есть немалая цена. Мы с моими друзьями с непрестанным усердием служим истинной власти над городом. Твой брат тоже участвовал в этом в качестве моих глаз и ушей. А когда требовалось – и рук. Если надо было сделать дело, я могла обратиться к нему – и вопрос решался.

– Дарро дрался за Китамар?

Голос залатанного как будто принадлежал нездешнему миру. Алис вздрогнула, вообще позабыв, что он в этой комнате.

– Мы платили ему. Не будем выдавать одно за другое.

– Он помогал мне, – сказала Андомака. – И я помогала в ответ. Он пал, трудясь во имя мое. Ради возвращения мне клинка, который прежде похитили, а сейчас носишь ты. После его гибели мне пришлось полагаться на тех, к кому я не питаю доверия, чьи сердца отгорожены от меня. Но вот явилась ты, и я гадаю – неужто так суждено?

– Я не понимаю, о чем вы.

Андомака взяла ее за руку. Бледные глаза вонзились глубоко в душу. При столь тусклом свете они казались совсем бесцветными.

– Я считаю, что это он направил тебя. Я считаю, что ты пришла принять на себя его труд. И окончить. Я не знаю, кто убил Дарро, знаю одно – то был наш общий враг. Приди ко мне. Займи подле меня его место. И вместе мы добьемся справедливости.

– С вами? Вы хотите, чтобы я?..

– Когда предстоит работа, – ответил человек в шрамах, – ты будешь делать все, что делал он. А мы – платить тебе, как платили ему. И да, с нами ты встанешь против тех, с кем твой брат воевал. Получишь шанс поквитаться.

– Значит, не я привела его к гибели? – пролепетала Алис. – Эта не моя вина?

– На тебе нет вины за его смерть, – сказала Андомака. – На тебе труды по отмщению.

Алис не могла описать словами разбушевавшуюся бурю в груди и горле. Лишь сотрясалась под ее порывами. Кивнула.

– Одним из его последних заданий, – продолжал залатанный, – было добыть нам этот кинжал. С этим заданием он не справился.

– Нет, справился, – сказала Алис, кладя на стол серебряный клинок и отпуская его из рук.

Андомака положила ладонь на рукоять.

– Благодарю тебя, – сказала она.

– Еще бы она не сказала, что воюет на стороне добра и света, – сделала замечание Сэммиш. – Никто не признается в том, что он злокозненная тварь, которая собирается поджечь город и взвинтить цены на песок. Не могу поверить, что ты отдала ей нож.

Празднество урожая еще гудело вокруг, но бешеная вечерняя суматоха угасла. В фонарях пока горели огни, на улицах играла музыка. Дома и гильдейские залы стояли открытыми, но их гостеприимством пользовалось уже куда меньше народу. Переполнена была только набережная. Улицы пропахли недоеденной пищей и разлитым вином. Стая бродячих псов, пировавшая на объедках, провожала подруг настороженными взглядами. Луна зашла, и воздух подхватил чувствительный холодок, что предвещал приближение зимы.

– Не понимаю, чего ты дуешься, – произнесла Алис. – Все прошло хорошо. Это здорово нам поможет.

– Поможет в чем? Нам все еще надо в чем-то помогать?

– Ну конечно, – сказала Алис, сворачивая к югу. – Нам по-прежнему неизвестно, кто убил Дарро. Ради чего все и затевалось.

– Нам известно, что убийство никак не связано ни с тобой, ни со мной, ни с Оррелом. Дарро проворачивал свою тычку, которая пошла не по плану. Не сказать, будто нам тут есть что ловить.

Несколько длинных кварталов они шли молча. Сэммиш издавала какие-то негромкие звуки, словно продолжала распекать Алис, но про себя. Алис подмывало остановиться и потребовать у подруги все высказать вслух, но одновременно ей не хотелось ничего такого выслушивать. Поэтому она молчала и на ходу лелеяла в себе гнев. Такое чувство, будто что-то изнутри прогрызало грудину. Но и давление, и боль были лучше того, что скрывалось под ними. О чем она пыталась не думать.

Андомака и залатанный, чье имя, как оказалось, было Трегарро, поблагодарили ее за кинжал и в ознаменование нового сотрудничества выдали горстку серебряных монет и черную свечку с особым темным фитилем. С ее помощью можно было поговорить с ними, как делал Дарро. А после Трегарро отвел ее обратно на праздник, где кучка юнцов, совершенно голых, за исключением масок, скрывавших лица, устраивала пьяные гонки по главным улицам Зеленой Горки. Ряженые кутилы приветствовали состязающихся бегунов с обочин.

Сэммиш поблизости не было. И даже не было мысли ее поискать. Однако, когда подруга, будто не расставаясь, появилась под боком, радостное облегчение в глазах девушки породило чувство вины. А когда Сэммиш взяла ее за руку и спросила: «Ты как, жива?» – Алис не нашлась, что ответить.

По дороге назад через реку Алис поведала Сэммиш, что с ней случилось. И к тому времени, как закончила, уже наметила свои следующие шаги. Длинный путь по темноте в Долгогорье она проделала с четким планом в уме.

Хозяин, сдававший Дарро жилье, был знаком Алис наравне с прочими местными. Земля, на которой стояло здание, принадлежала богатой семье из Речного Порта, но домами на ней заправлял Кеннат Уотер. Этот сварливый толстяк прекрасно понимал, кем считался у долгогорцев – кем-то средним между предателем и вшивым аристократишкой – за то, что безвозвратно уводил их деньги в богатые округа и имел власть решать, кому спать под крышей, а кому мыкать долю на улице. По крайней мере, в том квартале, где правил.

Алис нашла его, где ожидала: на крыльце, полуодетым в костюм, кажись, жреца-воина и попивающим дармовое винишко. Он наблюдал за приближением девушек с превеликим безучастием и, когда Алис подошла вплотную, лениво вскинул голову. Сэммиш встала рядом и, скрестив руки, отвела взгляд.

– Я тебя знаю, – поделился домовладелец.

– Алис. У меня был брат, Дарро. Он снимал у вас комнату.

– Может, снимал, может, нет.

– Теперь его комната нужна мне.

– Сочувствую твоим нуждам. Я уже отдал ее девчонкам с крыши. Дело близится к зиме.

– Переселите их куда-нибудь. Мне нужна именно комната Дарро.

Сэммиш шикнула ей, позвав по имени, но Алис не повела бровью. Она вынула один золотой из запаса и положила его аккурат на середину широкой ладони владельца. Кеннат не сразу отвел от монеты взор. Его лицо сделалось более трезвым, нежели голос.

– Завтра утром комната будет свободна.

Она собиралась потребовать от хозяина, чтобы тот выселил постояльцев немедленно. За те деньги, что она платит, с этим можно живо управиться. Жажда скорее выставить чужаков из комнаты брата застучала в висках, но от мысли вот-вот привести туда Сэммиш ей вдруг стало немного не по себе.

– Пойдет, – согласилась Алис и двинулась прочь. Ощущение победы было странным и непривычным, но ведь оправданным! У нее комната Дарро. У нее работа Дарро, в чем бы его работа ни состояла. Единственным изъяном в этой ночи было шлепанье шагов Сэммиш из-за спины, будто та за нею гналась.

– Теперь и золото тратишь? Я думала, ты его бережешь.

– Андомака не просила его вернуть, – бросила Алис.

– Может, золото вообще не ее. Может, он работал на кого-то другого. Как-то не сходится. Дарро полагалось вернуть им нож. Нож, выходит, у него был, но он его так и не отдал. Почему? Что за женщина искала этот кинжал? Твой брат разжился золотом, но люди, на которых он работал, похоже, об этом не знают. Не складывается. Видишь, ничего из этого не складывается.

– Не ты ли только что убеждала меня, что я узнала достаточно и больше искать нам нечего?

– Я, – сказала Сэммиш, и в голосе стояло отчаяние, – сама не знаю, что говорю.

– Ты просто их невзлюбила.

– Я не ревнивая.

– Я и не говорю. Невзлюбила ты их, только и всего.

Они прошли еще полквартала. Ближние дома стояли почти в полной темноте, совсем тихие. Там и сям мерцало по окошку, из ставен выбивались отсветы свеч. Звезды тонули в тучах и выныривали вновь. Кругом ни звука – только их шаги да хохот какого-то мужика невесть над чем вдалеке.

Дальше на юг будет Притечье – пиво и уличные костры, где можно погреть озябшие руки. Будет жареная сахарная свекла и медовые орешки, и им обеим хватит питья навеселиться вволю до самой зари. В конце концов – окончание жатвы. Китамар накопил жирка на год вперед. Может расщедриться.

– Невзлюбила, – согласилась Сэммиш.