Глава 18
Мы встретились опять, в том же парке.
— Деньги принесла? — спросила Олечка, впрочем, без особой надежды.
— За деньги забудь, — припечатала я вежливым, но непреклонным тоном.
— Тогда зачем?
— Я знаю, как решить все твои проблемы разом. Очень конструктивный, кстати, вариант. Ты на Олимпиаду едешь?
— Да какая Олимпиада!!! — вспыхнула демоническая женщина. — Они только своих подстилок берут. Перспективных! А мне сказали, что я старая! … Да! … Твари!
Молча выслушав экспрессивный монолог в полном объеме (именно что-то подобное я и предполагала), я сообщила:
— У меня есть одно приглашение на Олимпиаду. Могу тебе его отдать.
— Как? Просто так? — Ольга недоуменно захлопала ресницами, густо накрашенными модной синей тушью.
— Ну, понятно, что не просто так, — снисходительно ответила я, — ты напишешь отказ от Светки, оформим через органы опеки, чтобы все по закону было.
— Да ты что! Как ты можешь?! Это же моя дочь!
— Ты уж определись, — остановила поток словоизвержения я, — Значит, забирать и воспитывать ты ее не хочешь, и отказ писать тоже не хочешь. Нет, Ольга. Так не выйдет.
— Зачем тебе Светлана?
— Я не хочу, чтобы ты каждый раз приходила к нам и доводила Римму Марковну до предынфарктного состояния, — ответила я, — Это сейчас ее соседка выручила и успокоила, а когда никого рядом не будет — ни меня, ни соседки? А ребенку какой стресс! Так что, Ольга, или забирай Свету и воспитывай ее нормально, или оставь в покое.
— Мне не нужна твоя Олимпиада! — фыркнула демоническая женщина, с подчеркнуто независимым видом.
— Нужна, — сказала я и похлопала по лавочке, рядом. — Присядь и послушай меня внимательно. Очень внимательно.
Ольга сглотнула. Фыркнула. И села на лавочку.
— Я вижу твою ситуацию так: ты сейчас работаешь в театре, провинциальном. Актрисой так и не стала. Ты и в юности звезд с неба не хватала, а сейчас уж и возраст не тот, и молодые да дерзкие тебя давно задвинули.
Олечка покраснела и потупилась.
Я вспомнила ее диалог о гладиолусах с тощей девицей.
— Это сейчас ты хоть на подтанцовке, а дальше годы-то будут бежать еще быстрее, через три-пять лет ты уже будешь старухой. И тебя даже на подтанцовку не возьмут.
— Сама старуха!
— Да дослушай ты! — поморщилась я, — по вашим театральным богемным меркам — да, старуха. Я же не для того трачу свое время, чтобы сидеть тут тебя обижать. Если хочешь, могу рассказать тебе рецепт как устроить свою жизнь. Очень хорошо устроить.
Ольга сделалась предельно серьезной. Зря я ее дурочкой считала.
— Если ты поедешь на Олимпиаду, где будут иностранцы: спортсмены, тренеры, врачи, актеры, помощники и т.д. — ты легко сможешь найти там себе жениха. И если сможешь окрутить его (а ты сможешь) — то будешь жить в какой-нибудь Франции или Люксембурге и кушать каждый день трюфеля и лобстеры. Бренди заграничные пить будешь.
— Ты же сама сказала, что я старая, — ссутулилась Олечка и нервно поковыряла спинку лавочки ногтем.
— Да. Для нашего «колхоза» ты старая. А в Европе — это, между прочим, самый лучший возраст для женщин считается. У них женщины раньше тридцати замуж вообще не выходят (я точно не знала, было ли в 1980-х годах уже так, но старалась говорить, как можно убедительнее). Представь, поедешь в Москву на Олимпиаду и там какого-то шейха себе найдешь!
Олечка улыбнулась.
— Будешь жить в собственном замке на собственном острове на берегу моря. Слуги будут, бриллианты, гамбургеры! — продолжила искушать я.
Глаза Олечки затуманились.
— Но откуда там шейхи? — робко попыталась воззвать к голосу разума она, но прозвучало это крайне неубедительно.
— А ты хоть знаешь, что инициатором Олимпиады от Олимпийского комитета был барон Эдуард фон Фальц-Фейн? А у него, между прочим, личный замок в Лихтенштейне. И он приедет тоже. И не только он. Знаешь, сколько там других разных баронов и прочих богатых мужчин будет? Говорят, даже один арабский принц приедет, правда инкогнито. Для них твоя красота — каноническая, у них же своих красивых девок давно уже нету — инквизиция еще в средние века всех сожгла, поэтому все только от тебя зависит. Да даже простой футболист за границей знаешь сколько зарабатывает! Ого! Я уверена, что ты легко поймаешь себе иностранного жениха и выйдешь замуж удачно.
— Давай! — решительно сказала Ольга, глаза ее пылали инфернальным блеском. Она рвалась в бой.
— Э нет, сначала оформим отказ, и быстро. Времени-то пару дней осталось, — я посмотрела на нее добрыми глазами и продемонстрировала приглашение. — И комнату Риммы Марковны освободи. Ей тоже жить где-то надо будет.
— Но тут стоит Горшкова Л.С. — растерянно сказала Олечка, заглядывая на картонный листочек.
— Конечно, ведь приглашение выписано на меня. — кивнула я. — Но здесь только инициалы. Ты — Горшкова Ольга Сергеевна — О.С. Получается только одна буква «О» отличается. Я буду готовить документы от депо «Монорельс», и аккуратненько поменяю.
— А на приглашении?
— Я аккуратно дырочку сделаю, маленькую-маленькую. Пишущие машинки иногда прорывают бумагу. Там такая суета будет, поверь, никто к этой дырочке и не придерется. А в списки я тебя сразу запишу так, как надо.
— Так в каждой же делегации руководитель есть, — проявила трезвость мысли Олечка, — Оттуда. В смысле «сверху». Он же сразу все поймет. Кроме того, я же не буду на все эти мероприятия и собрания ходить. С этим как?
— Ой, да ладно тебе прибедняться, — снисходительно пожала плечами я, — с твоими-то талантами. Ты же актриса. Я-то тебя на сцене видела.
Ольга аж вспыхнула от удовольствия и согласилась, с радостью.
Фух, если получится все, как я и планирую, одной из головных болей будет меньше. В том, что семейство Горшковых доставит мне потом кучу хлопот я не сомневалась. А так, если Ольга упорхнет — то вопросы с комнатой и со Светкой отпадут, сами собой. И даже, если ей потом дадут пинком под зад, или никто из заморских женихов не клюнет — то мою квартиру с комнатой Риммы Марковны я до того времени уже разменяю.
Эх, еще бы Горшка куда-нибудь пристроить — и жизнь бы сразу заиграла по-новому!
Да. Вот такой вот я Робин Гуд.
Римма Марковна и Нора Георгиевна сидели во дворе на лавочке и мирно сплетничали, пока Светка в песочнице увлеченно лепила домики, а Лёля дремала рядом. Я прислушалась:
— Вы не правы! Она была тонкой и романтичной женщиной! Настолько интеллигентной, что даже своего супруга, Льва Генриховича, била по голове бюваром исключительно с репродукциями Тициана.
— Но, согласитесь, музицировала она всё-таки дурно.
— Зато так прелестно ухаживала за могилой Льва Генриховича, высадила там лиловую герань и душистый горошек…
— Но Лев Генрихович ненавидел герань.
— Полагаю, в этом и есть причина.
Я хихикнула, и соседки сразу меня заметили:
— О! Лидия! — замироточила Нора Георгиевна. — Когда освободишься — загляни ко мне, я приготовила для тебя дневники Гиппиус.
— А я — рагу и пирог с рыбой — лучезарно ухмыльнулась Римма Марковна, и посмотрела на Нору Георгиевну с победоносным видом.
— Говорят, французские ведьмы готовили рататуй из потрохов мышей и лягушек, — не удержалась от милого комментария Нора Георгиевна, и любезно при этом улыбнулась.
— Не знаю за рататуй, а уж синие книги — точно! — подколола в ответ Римма Марковна, елейным голосом.
— А я для вас — кое-какую информацию, — прерывая ответное возмущение Норы Георгиевны, тоже заговорщицки понизила голос до шепота я. — Конфиденциальную.
Римма Марковна и Нора Георгиевна аж встрепенулись. Мгновенно и Зинаида Гиппиус с «Синей книгой» и рагу были забыты, как несущественное.
— Светочка, — торопливо позвала Римма Марковна, — пошли-ка быстренько домой, пора компотик кушать!
А Нора Георгиевна просто подхватила дремавшую Лёлю на руки и первой метнулась в подъезд.
В общем, после небольшой вступительной речи, вручила я дамам «Манифест» и попросила чуток отредактировать. Ну, запятые там расставить, «жи–ши» всякие проверить… и остальное… «усочнить»… по возможности.
Вечером, отведав рататуй и рыбный пирог, я решила нанести визит Ивану Тимофеевичу.
Сосед принял меня крайне любезно, был мил и гостеприимен, лишь поблескивающие от сдерживаемого смеха глаза выдавали то, что он жутко доволен своей выходкой и никакого раскаяния отнюдь не чувствует.
— Лидия, — весело сказал он, пока мы пили чай на кухне, — твоя последняя заметка имела успех у наших читательниц.
— Я рада, — скромно кивнула я, помешивая чай ложечкой, и добавила. — Но если вы заговорили вдруг о моих успехах, значит, это еще не всё, правильно?
— Правильно, — не стал кривить душой сосед. — Ты же взрослая девушка и понимаешь, что у всякого успеха есть и обратная, так сказать темная, сторона.
— Вы меня увольняете? — вздохнула я и отодвинула чашку. — Надеюсь хоть не из-за Бальмонта?
— Да что ты! — сосед сделал ручкой жест в стиле «уйди, прАтивный». — Пришло письмо, от возмущенного читателя.
— Ну, хорошо, — сказала я, чуть удивленно, — давайте сюда, напишу ответ.
— Дело в том, что пришло оно не нам, не в газету, а сразу в райком Партии, — поморщился Иван Тимофеевич.
— И что теперь? — спросила я.
— Да проверка теперь будет, — скривился как от лимона сосед. — Мы-то привычные, а вот у тебя проблемы могут быть, как у кандидата в члены Партии.
— А что у меня проверять? — удивилась я, — я работаю на производстве, замечаний не имею, общественную деятельность веду активно, в институт вон поступила, в педагогический. Что не так?
— На вот, сама ознакомься, — Иван Тимофеевич протянул мне сложенный листок из тетрадки в косую линию.
Я развернула и вчиталась в неровные строчки:
«…Обилие чепухи в нашей газете поражает. Кинематограф убил театр. Телевиденье убило кинематограф. Женские колонки убивают газету. Ведь женщина, которая ведет эту колонку, на полном серьезе считает себя советским журналистом! Она учит советских женщин такой ерунде как выбор мыла и крема для рук. Забавно читать бред…! Это пять! Высший балл за отсутствие мозга и незнание предмета! Как мыло и крем для рук могут заменить советскую идеологию? Чтение нашей газеты теперь заменяет мне походы в цирк...» — ну и в таком духе на четыре странички мелким почерком.
— Ну как? — спросил Иван Тимофеевич, когда я дочитала.
— Ерунда, — отмахнулась я. — Обычный бред типичного неудачника. Какая-нибудь девушка не ответила ему взаимностью в пубертатном возрасте, и с тех пор он ненавидит всех женщин.
— Но тем не менее он спровоцировал проверку, — сказал сосед.
— А кто проверять будет?
— Быков Лев Юрьевич, — скривился Иван Тимофеевич. — Очень, знаете ли, мерзкий человек. Кстати, это именно он ходил к нашей бывшей соседке, Ольге Горшковой.
И тут мои губы мимолетно сами расплылись в очень довольной улыбке.
Да это же просто праздник какой-то!
Мы еще немного поболтали, и я выпросила у Ивана Тимофеевича приглашение на Олимпиаду. Так что я тоже поеду в составе делегации от нашей газеты.
Вполне довольная и умиротворенная, я вернулась домой, устроилась в уютном кресле, включила лампу под абажуром и решила почитать «Синюю книгу» (хватит с меня Бальмонта!), как вдруг раздался звонок в дверь. Римма Марковна в своей комнате как раз рассказывала Светке на ночь сказку, поэтому открывать пошла я.
На пороге стоял… Линьков.
Увидев меня, он вздрогнул и вскричал:
— Куда вы дели мои деньги?
