Книга: Конторщица-2
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

Красный Маяк в лучах разгорающегося утра был столь же печален, как несоленый омлет сегодня на завтрак, так как будить Римму Марковну не хотелось, а где нынче стоит соль, я не нашла.
Автобус сердито чихнул на прощанье, щедро дополнив утренний туман выхлопными газами, и я осталась на безлюдной улице одна. Дорогу до дома родителей Лидочки Горшковой я знала, так что уверенно двинулась по знакомому маршруту, стараясь не вляпаться в свежие коровьи лепехи.
Возле дома с синим забором выскочила мелкая плешивая собачонка, пару раз неубедительно тявкнула, обнюхала меня и увязалась следом, дружелюбно помахивая войлочным хвостом в репейниках. Во дворах полифонически многоголосым каноном подняли гвалт петухи, далее, расхлябанным риспостом, заскрипели колодезные журавли, потом где-то взволнованно вякнуло радио, сходу нарушив всю пасторальную композицию — деревня проснулась и зажила будничной жизнью.
— Ну, наконец-то! — хмуро отметила мое появление лидочкина мама, когда я вошла во двор. — Долго же ты пропадала.
— Не могла раньше, — я с облегчением опустила тяжеленные сумки на землю.
— К родной матери и не могла она! — нахмурилась та и перелила воду из ведра в большую бочку.
— Я в институт поступила, в педагогический, к экзаменам готовиться надо было, — попыталась оправдаться я.
— Лучше бы внуков рожала, — буркнула лидочкина мать, с грохотом отставила ведро и хмуро добавила, — Молоко в крынке на веранде, хлеб знаешь где, каша на плите, сама грей.
— А где отец?
— Стадо погнал, сегодня наша очередь, — проворчала мать, переобуваясь в глубокие калоши. — Ты чего тут как пень встала?
— Я вам подарки привезла.., — начала я, указывая на раздутые сумки.
— Потом подарки-шмодарки, — сердито отмахнулась она, перевязывая старый замызганный фартук, — сейчас огород вон поливать надо, пока солнце не так шпарит. Поешь и приходи давай быстрее — полоть будем.
Я вздохнула. Если бы не странная фотография — в жизнь бы сюда не приехала. Вот разузнаю все и больше ноги моей здесь не будет…
— Да тяпку бери с красной ручкой! Отец вчера наточил, — крикнула из-за тына мать.
Я мысленно застонала.
Солнце шкварило как на Антильских островах, с той лишь разницей, что там ты загораешь добровольно, на уютном шезлонге у синего моря, а здесь жопой кверху и с орудием труда в мозолистых руках. Я злобно вонзила тяпку в заросли пырейника, заодно опять подрезав куст картошки. Твою ж мать! Воровато оглянувшись, не видит ли кто, я воткнула срубленный куст обратно и аккуратненько прилепила черноземом — до вечера как-то продержится, а там я свалю отсюда и пофиг. Таких результатов моей неосмотрительной жопорукости образовалось уже с небольшую плантацию, ну, что тут поделаешь — не ботаник я, отнюдь не ботаник!
— Лидка! — звонкий голос хлестнул сзади, и я чуть не подпрыгнула, почти застуканная на месте преступления. — Скобелева!
Я осторожно обернулась, утирая едкий пот со лба грязными руками — на меже стояла изрядно побитая жизнью то ли бабенка, то ли очень немолодая девушка, в платке, линялом халате и синих трениках с пузырями на коленях. В руках она держала цепь, на другом конце которой была однорогая коза с бородой и огромным волосатым выменем.
— Привет! — разулыбалась немолодая девушка, сверкнув металлическим зубом, и предупредительно дернула цепь, чтобы коза прекратила жрать какие-то сельскохозяйственные культуры, — тыщу лет тебя не видела. Ты как там? В городе, говорят, живешь?
Пока я соображала, кто это и что мне нужно ответить, она продолжила, скороговоркой:
— Ты слышала, Райка опять родила. И опять двойню. Пашка ее чуть не охренел, так ругался. А Зинка замуж вышла, за Кольку, с Чесноковки который. А Ванька…
Поток информации хлынул могучим массивом в мой мозг, трафик переполнился, и я успевала лишь растерянно хлопать глазами.
— Так ты идешь? — нетерпеливо вдруг повторила она, звякнув цепью.
Очевидно, из-за столь мощного перегруза мой мозг подзавис и часть информации ушло «в молоко».
— Куда? — осторожно уточнила я, пытаясь выйти из транса.
— Так я ж говорю! — разразилась новым монологом немолодая девушка, — В школу же! Встреча одноклассников у нас сегодня. Забыла, что ли? Мы же в прошлом году еще договорились, что соберемся. Так ты идешь?
Капец!
Заслуженная девушка со следами трудной судьбы на лице, оказалась Лидочкиной одноклассницей! А выглядит лет на десять старше. А то и на все пятнадцать. Женщины здесь быстро стареют.
Фух, что-то я аж расстроилась. Не хочу также.
Но сходить надо бы. Во-первых, просто любопытно, во-вторых, лучше уж в школе потусоваться, чем огород полоть и с лидочкиной матерью общаться, а, в-третьих, если я не пойду без причины — меня не поймут, а нужно же здесь жить дальше.
— Конечно пойду, — скривилась я, случайно коснувшись кровавой мозоли на ладони.
— А что наденешь? — внезапно заинтересовалась моя собеседница, с легкой тревогой в голосе.
— А есть разница? — удивилась я.
— Ну, конечно! — взволнованно затараторила немолодая девушка, — Не можем же мы в одинаковых платьях прийти.
Капец. Оказывается, дресс-код тут посерьезнее, чем на каком-нибудь торжественном приеме в честь платинового юбилея королевы в Букингемском дворце.
В результате сложных переговоров, немолодая девушка (которую, как выяснилось, зовут Татьяна) пообещала принести мне одно из своих парадных платьев, решительно забраковав мой незамысловатый лук из джинсов и рубашки.
Татьяна не подвела и притащила увесистый тючок в дом Скобелевых.
— Сама погладишь, — заявила она, перекинулась парой слов с лидочкиной матерью и упорхнула собираться.
Я вернулась в комнату и развернула сверток, оттуда вывалилось изрядно мятое, лиловое, блестящее платье, обильно украшенное вышивкой, воланами, рюшами и какими-то чудовищными помпончиками. Мне стало тоскливо и остро захотелось обратно полоть огород.
Дверку рыжеватого шкафа, обклеенного овальными наклейками с девушками, украшало большое зеркало, с чуть облупившейся амальгамой. Я подошла ближе — на меня смотрела всё та же Лидочка Горшкова, правда неплохо так постройневшая, с нормальной прической и бровями. Я приложила блестящее платье к себе, глянула в зеркало и расхохоталась.
Тьфу, ты.
В общем, в результате я отправилась на встречу одноклассников в джинсах.
Школа деревни Красный Маяк находилась в небольшом одноэтажном здании, вытянутом буквой «Г» и напоминающим больше амбулаторию, чем общеобразовательное заведение. Клумба перед входом была густо засажена бархатцами, весь школьный двор утопал в яблонях-антоновках, а у забора в зарослях мясистых лопухов и глухой крапивы снисходительно паслись пресыщенные козы. В глубине двора торчали две старых теплицы и кочегарка красного кирпича.
Я вошла в дверь, над которой полыхала многообещающая надпись: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!», и осмотрелась. Нас собралось немного, примерно с десяток. Как оказалось, потом, это была встреча не только лидочкиного класса, а еще одноклассников на год старше и на год младше. Классы здесь были крайне малочисленными, к примеру, в Лидочкином — училось четверо.
Встречей рулила пожилая учительница, с неожиданно традиционным именем Марьиванна. Она была классным руководителем и заодно вела почти все гуманитарные предметы в школе.
Аниматором Марьиванна оказалась понимающим, так что после очень краткого и поспешного торжественного приветствия, вялого чтения стихов и порций ахов-вздохов, мы облегченно вручили ей гладиолусы, под старенький баян недружным хором исполнили песню «Вместе весело шагать» (и потом еще какую-то, про картошку), и, с чувством выполненного долга, наконец-то, сели пить чай с домашним пирогом.
В той, прошлой жизни, посещение встречи одноклассников по размаху и масштабу было сродни Королевскому Уимблдону, если не больше. Помню, все выделывались, как умели, демонстрируя пренебрежение к менее успешным одноклассникам, особо выделяя, если кто постарел, потолстел, не смог сделать карьеру и все такое. Здесь же было простенько и душевно: собрались, тихо повспоминали разные истории из школьной жизни, где-то посмеялись, где-то погрустили, но успехами не мерялись. Даже на мои джинсы ничего не сказали.
В общем, понравилось.
Марьиванна была из той, старой, породы советского учителя-интеллигента на селе. Она разговаривала исключительно на языке Горького, Паустовского и Державина (ага, все эти «ветр», «глас», «вострепещут»…). И, соответственно, ожидала от окружающих того же. В ее присутствии селяне не матерились, старались обильно не дышать чесноком и перегаром, и здоровались всегда уважительно первыми.
В общем, пока лидочкины одноклассники старательно исполняли песни под баян, я решила выяснить, в чем суть конфликта между переводчиками при разных художественных переводах Бальмонта.
— Бальмонт переводил со многих языков.., — задумалась Марьиванна, но я невежливо перебила.
— Нет же, кто именно переводил стихи Бальмонта на русский язык и в чем там отличия?
— Ох, Скобелева, Скобелева, — вздохнула Марьиванна, — как была ты троечницей, так и поныне не блещешь. Ну какие еще переводы Бальмонта? Он же писал исконно на русском!
— Как на русском..? — только и смогла выдавить я.
Марьиванна еще раз вздохнула, покачала головой и вышла из класса. Вернулась она с потрепанной книгой.
— Вот, сама погляди.
Я полистала. И зависла.
Марьиванна еще что-то говорила мне, а я сидела с отсутствующим взглядом. Сердце глухо бухало, отдавая в висках: Иван Тимофеевич соврал. Меня окружают лжецы.
— Лида, что случилось? — наконец, заметила мое состояние классная.
— Мне позвонить надо, — пробормотала я, резко вставая. — Где здесь телефон?
— Какой еще телефон? — удивилась Марьиванна. — Телефон в сельсовете только. Но он закрыт, выходной же.
Я расстроенно сникла — не доживу до завтра, внутри все аж кипит.
Увидев, как я расстроилась, Мариванна решительно сказала:
— Ладно, пойдем-ка, сегодня сельсовет сторожит Никитин.
— А он пустит? — усомнилась я.
— Так Алёша — мой ученик, — пожала плечами Марьиванна, мол, еще чего. — В нашей деревне все — мои ученики.
Я набрала знакомый номер.
Трубку долго не брали, наконец, издалека, сквозь треск послышался голос Ивана Тимофеевича:
— Алло? Слушаю! — закричал он в трубку.
— Иван Тимофеевич, это я, Лида Горшкова, — сказала я.
— Что? Алё! Алё! Лида? Лида, это ты?! Что случилось? — в голосе соседа отчетливо послышалось беспокойство.
— Иван Трофимович, а ведь Нора Георгиевна никогда Бальмонта не переводила, да?
— Ну, конечно нет! — Иван Тимофеевич расхохотался, весело. — Это же наш, русский поэт. А переводы он сам делал. Прекрасные, между прочим, переводы.
— Зачем же вы меня обманули? — молвила я, помертвевшими губами.
— Ну, во-первых, чтоб ты успокоилась и не ругалась из-за ерунды с Риммой Марковной, я-то думал — пошучу, мы посмеемся и всё. Кто бы подумал, что ты на филолога поступила, а таких вещей не знаешь, — уел меня сосед и уши мои запылали.
— Так Нора Георгиевна не переводчик?
— Переводчик, почему же?! Просто переводила она другое. Да сама у нее спроси.
В трубке пошли гудки…
Марьиванна посмотрела на меня, с тревогой:
— Лида, что случилось?
— Да понимаете… — неожиданно для самой себя я выложила пожилой учительнице все, и как взяла Римму Марковну домой, и как она сперва старалась, все готовила, а потом Светку взяла, практически поставив меня перед фактом, и про войну ее с Норой Георгиевной, и про переводы Бальмонта, о которых наврал мне Иван Тимофеевич… в общем — все рассказала.
— Лида, Лида, совсем ты запуталась, — покачала седой головой учительница. — Ты циклишься на каких-то дрянных мелочах, вместо того, чтоб зреть вперед, в будущее.
— Но ведь Римма Марковна…
— Лида, дружба — не услуга, за нее не благодарят. Воспринимай Римму Марковну какая она есть.
Одноклассники разбились на группки и со смехом, шуточками, разошлись — кто в клуб смотреть индийский фильм, а кто на хату обмывать встречу. Я с ними не захотела, и возвращалась домой одна, без настроения, в противоречивых чувствах.
Дома лидочкиной матери не было — пошла к Лариске. Зато застала отца: он с паяльником сидел перед полуразобранным черно-белым телевизором и чинил внутреннее содержание, периодически сверяясь с огромной, нарисованной на кальке схемой.
— А что ты делаешь? — спросила я без особого интереса, чтобы поддержать разговор.
— Да транзистор что-то не того, крякнулся вроде…– ответил лидочкин отец, старательно водя пальцем по схеме. — Надо починить, а то мамка концерт вечером смотреть хочет.
Я зависла. Да что же это за время такое! Вот как, в таком мире бедной попаданке нести свет истинных знаний хроноаборигенам и заниматься прогрессорством, если Лидочкин отец, простой работяга из забитого колхоза, САМ по схеме починяет телевизор! А две бабушки-соседки троллят друг друга семантикой Бальмонта! И это при том, что я когда-то, в детстве, училась в советской школе. А что тогда говорить про поколение Тик-тока?! Как бы они здесь выживали и прогрессорствовали?!
— Подай-ка отвертку, — перебил мои мыслеметания лидочкин отец. Он был в благодушном настроении, и я решилась:
— Смотри что я нашла, — я подсунула ему под нос фотографию, где Лида в фате с лопоухим парнем. — Ты помнишь ее?
— Да чего ж не помнить, — лидочкин отец отложил паяльник, поднес фото поближе к глазам и поправил очки с перемотанной изолентой дужкой, — Зинка наша. Это на свадьбе у нее. На первой… да ты же не знаешь… Васька Попов, был тут один, бегал за ней, страх прямо. А Зинка наша видная девка была, всё носом крутила-крутила, но он таки ее добился… а потом на свадьбе встал из-за стола и вышел покурить. И больше не вернулся. Его искали-искали. Не нашли. Признан пропавшим без вести. Брак потом отменили. Дед целого кабанчика отвез, и отменили. Зинка долго горевала, а потом-таки вышла замуж за Никанора.
Лидочкин отец поковырял ногтем кусок канифоли, вздохнул, и продолжил:
— А Никанора она не любила, это понятно, потому детей у них и не было. Ты на нее как две капли воды похожа, она тебя привечала. Потому квартиру оставила тебе, а не Лариске.
Капец.
Джимми, Джимми, ача, блин…
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17