Сквозняк, тянувший подземной улицей Выскирега, веял запахами ску́ченного людского жилья. Из тёмных отнорков разило застарелой мочой, трудники в пропотелых зипунах катили тележки, весёлые девушки распространяли душноватые во́ни, откуда-то струился дух калёного масла… и надо всем властвовал запах рыбы. Он шёл от коптящих жирников по стенам, пронизывал наружные воздухи, тёкшие холодными нитями из ветряных дудок, сплетался в дыхании толпы, питавшейся от щедрот Кияна.

Добрые выскирегцы кланялись Ознобише. В охотку и с гордостью объясняли кто гостю, кто заезжей родне:

– То Мартхе, райца третьего сына.

– А не молод?

– Кабы ум бороды ждал…

– Он муки принял за государя Эрелиса.

– Он злодеям царских тайн не открыл.

– А рядом кто?

– Сибира не узнаёшь? А́твы, кружевницы, сыночка?

– Да не о нём пытаю! Девка, очам радость! Она чья?

Два новика пугливо жались друг к дружке. Рядом шёл Ознобиша, то есть Мартхе, но он был совсем не такой, каким они его помнили. Чужой взгляд, чужая улыбка… Правую руку облекла тонкая пятерчатка, расшитая золотой и серебряной нитью.

– Тебе хорошо… – выговорил наконец Тадга. Он был выше коренастого Ардвана на полголовы, но ёжился и сутулился так, что выглядел меньше.

Ознобиша повернулся к нему:

– Это чем же?

– Ты здесь всё знаешь, а мы… дальше Подхолмянки…

Ознобиша пожал плечами:

– Меня в мой первый день порядчики увели выяснять, с чего это я, соплёнок, царским знаком размахиваю.

Прикормленный мезонька, по обыкновению семенивший за райцей, стрельнул глазом сквозь льняные вихры:

– Для приезжих мой господин составил внятные начертания. Их на исаде…

– Цыц! – усмирила нахального служку стройная Нерыжень. Лёгкой рукой добавила подзатыльничка. – Молчи, покуда не спросят.

Тадга всё жаловался:

– Я и с начертаниями пропаду, не найдут…

– Ты, счислитель, поворотами ошибёшься? – удивился Ардван. – Бьёмся на пирог с окунем, что наума́х с любого места домой выйдешь?

Домой – это в стражницкую возле царских покоев, где покамест обитали друзья. Добившись их выезда из Невдахи, Эрелис оговорил жильё, но там пока не было даже двери.

– Беззащитный счислитель в миру обиден…

– Так если что, ты к порядчикам!

Ардван расправил грудь, приосанился: заметил впереди два полосатых плаща. Рядом орудовал тряпкой грустный бесхмелинушка. Смывал со стены рисунок: суровый воитель, преувеличенно широкий в плечах, несёт измождённого, окровавленного юнца. Уличные дозорные были простые воины, отнюдь не допущенные стеречь царские подземелья. Ардван всё равно смотрел с завистью, словно кольчугу на грудь примеряя.

– Ну тебя, – сказал Тадга. – Мартхе сам сказывал…

Порядчики с десятка шагов отдали царскому райце воинское приветствие. По-особому, чеканно шагнули, стукнули в камень ратовищами копий. Ознобиша поклонился в ответ, сказал Тадге:

– То давно было.

– Тебе хорошо говорить…

– Завёл нойку, – вздохнул Ардван.

Ознобиша остановился:

– Друг мой Тадга, не стоило ли тебе нынче дома передохнуть?

– Позволь, я его назад провожу? – лениво мурлыкнула Нерыжень. Поймала за ворот мезоньку, сунувшегося в сторону.

Тадга, всхлипывая, повернулся к Ардвану, словно тот был во всём виноват:

– Мне вовсе в Невдахе надо было остаться! Ты, краснописец, к делу будешь приставлен, а я? Ворона залетя́щая…

– Я у Горного Хозяина знатной руки́ к письму не просил, – буркнул Ардван. – Я бы лучше воином стал.

Сибир усмехнулся, глядя сверху вниз:

– Ага, тайным, в котле. Ты ж обетованный… ох, Мартхе… прости.

Ознобиша вправду слегка вздрогнул, но справился:

– Я тоже когда-то гадал, кому я, отброс воинства, пригожусь.

Тадга понял по-своему:

– Это не здесь тебя лиходеи схватили?

Правую руку Ознобиша старался книзу не опускать, вкладывал за полу шитого кафтана, где была расстёгнута пуговка.

– Нет, – ответил он ровным голосом. – Совсем не здесь.

– Пошли, – нахмурился Сибир.

Ещё сотня шагов, и Тадга вздохнул с видимым облегчением. Повеяло свежей сыростью. Впереди забрезжил синеватый дневной свет.