Несмотря на то, что была большая влажность и спал я под небольшим наклоном, мне все равно удалось выспаться, во всяком случае, мне так показалось. Я перевернулся набок и, вытащив голову из спальника, увидел прекрасную панораму. Это было красиво и, в определенной мере, символическим вознаграждением за затраченное в ходе восхождения напряжение. С вершины мир виден из совершенно иной, чем обычно, перспективы. Горы открывают как бы новое измерение — образно говоря, «ландшафт души». Ты отдален от земли, все уменьшено, но перед глазами вдруг предстает ширь и даль, великолепный вид на все, до самого горизонта.

Как хороши горы на рассвете: каждый кулуар, каждый холмик, каждый овраг выделяется еще объемнее, еще звонче — так, что хочется потрогать. Я пребывал под ярким впечатлением от красоты дикой природы и горных пейзажей, в которых оказался впервые в жизни, и почувствовал гармонию и единение с суровым и притягательным миром высокогорья.

Но мое лирическое настроение было прервано отдаленным взрывом хохота, и я вернулся в реальность: быстро вылез из спальника, уложил его в компрессионный чехол, и, засунув его в мусорный мешок, запихал в самый нижний отсек моей Атаки. Немного утеплившись и забросив свой АК-74 м за спину, я отправился к Дрону, который о чем-то беседовал со своими бойцами.

Моя группа почти вся находилась возле секретов, где Старый, попивая очередную кружку кофе, травил байки о своей службе в Таджикистане. Филин еще спал, так как всю ночь он с радистами боролся с плохой связью.

— Коллеги уже ушли, — произнес Дрон. — Их дернули в соседний район. Нам Центр передал находиться пока здесь, на хребте, и ждать следующих указаний, — добавил он.

— Я понял. Короче, пока тупим. Что со связью, получилось? — уточнил я у Дрона.

— Тут связь херовая, радисты уходили куда-то в сторону, чтобы достучаться до Центра, — ответил Дрон.

— Понятно. Значит, ждем указаний. Если что — зови, — сказал я и по-дружески подмигнул своему однокашнику.

Я подошел к Старому и отхлебнул крепкого кофейку, который он пил без сахара, и от которого сводило и зубы, и яйца одновременно. Я сейчас стоял на том месте, где вчера отряд выходил со склона на хребет.

— А вчера ночью не так страшно было подниматься, как сегодня смотреть. Он реально длинный и очень крутой, — посмотрев вниз по склону, произнес я в пустоту горного массива.

— Командир, ты туда взгляни, — ткнул пальцем снайпер Шиш и указал куда-то в сторону.

— Ни хера себе! Вот это да, — прокомментировал я увиденное.

Внизу, в ущелье, лежало огромное количество зеленых пайков.

— Сегодня туда вторая рота спускалась, набирала себе коробки, — с каким-то непонятным азартом проговорил Старый.

— Вы тоже можете спуститься, — ответил я и улыбнулся, понимая, что ни у кого нет желания идти вниз за пайками.

— Сколько мы, кстати, принесли коробок? — уточнил я у своей группы, задавая вопрос в толпу.

— Двадцать четыре пайка донесли, — среагировал Старый и указал на тент, под которым я вчера уснул. — Мы их в тент завернули. Что с ними будем делать?

— Дербаньте их. Бесполезное ешьте сейчас: повидло, например, паштет, — а остальное распределите по рюкзакам, по две-три каши еще влезет, — ответил я и добавил:

— По два человека остались на наблюдательном посту, остальные — дербанить пайки. И почему еще спальники не убраны? Рюкзаки укомплектовать всем.

Разведчики со Старым пошли выполнять мои указания, а я пошел к самому дальнему секрету узнать, как у них дела.

— Все нормально, командир, дежурим, — ответил пулеметчик Борцуха.

— Не замёрзли? — поинтересовался я.

— Терпимо. Сейчас туман разойдется, будет теплее, — глухо прохрипел, ежась от холода, Борцуха.

— Согласен. Пока погода бодрит, — поддержал я бойцов, вглядываясь в плотные серые холодные тучи где-то над головой, через которые пробивались тоненькие лучи солнца, рассеивая туманную дымку, и пошел обратно к тенту.

— Командир, ротный зовёт, — Лазер прервал мою работу с засовыванием банок в рюкзак.

Филин подозвал меня и Дрона коротким жестом. Ротный сидел на спальнике, смотрел в карту с травинкой в руке (пальцем в карту никогда не тыкают — непрофессионально это).

— Ну что, Филин, как сеансы связи прошли? — поинтересовался я, глядя в сонное лицо ротного.

— Да это пиздец! Центр дал понять, что по приходу нам пиздец будет за связь, — возмущенно ответил он.

— Вот они молодцы! Мы еще не начали толком, а они уже пихают под хвост, — добавил Дрон.

— Наверное, топливо на синей ракете закончилось, вот все и злые такие, — с сарказмом поддержал я разговор.

— Ладно, это все потом. Сначала нам нужно прийти сюда, — произнес ротный и ткнул травинкой в карту на отметку 2928.0 — Ух, ты ж, бля! А сейчас мы на двух тысячах. Нормально нам еще пилить, — пробормотал я, вглядываясь в карту.

— Мы пойдем через этот перевал. Сначала мы здесь спустимся на тысячу семьсот, а потом начнем подниматься вон тем лесочком, — определил ротный и указал травинкой на соседнюю гору.

— Когда стартуем? — уточнил Дрон.

— Позже. Сначала будет БШУ, а потом мы стартуем. Нам сказали определить координаты прилёта бомб. Мы единственные, кому будет видно, — ответил ротный.

— Я надеюсь, летчики не страдают топографическим кретинизмом и по нам не жахнут, — пошутил я.

— Не ссы, братка, у меня батя — летчик, все у них пучком в этом плане, — уверенно сказал Дрон.

— На постах дежурят, рюкзаки у всех собраны, ждем удара, докладываем в Центр и начинаем движение, — дал команду Филин, и мы разошлись.

Прохладный утренний ветер, прогонявший остатки ночного тумана, трепал нашу одежду и сердито мчался дальше. Вверху туман рассеялся, и вершины гор отчетливо и сурово рисовались на посветлевшем небе, проносились лишь только отдельные горизонтальные клочья тумана, воздух стал прозрачнее и несколько мягче, видимость стала лучше. Оказывается, прямо под нами, внизу, была деревня и горная речка, которая огибала эту деревню. На лугу паслись коровы, а вот пастуха я так и не нашел, вглядываясь в бинокль.

Где-то сверху, за облаками, стали слышны гулы реактивных самолетов.

— Сейчас кому-то не повезет в той зеленке, — произнес кто-то сзади.

Филин говорил, что должны быть две бомбы, но куда они прилетят, мы не знали.

Первая попала точно в скалу, как мяч в баскетбольный щит. Огромные осколки горы рухнули вниз и упали у подножия скальника, поднимая высокий столб пыли. Через минуту прогремел второй взрыв. Так как мы находились примерно в полутора километрах от места взрыва, то сначала мы увидели сам взрыв, а через пару секунд дошел до нас звук и ударная волна. Каждый из нас почувствовал эту волну. А что происходило с теми, кто находился в пятидесяти-ста метрах от взрыва, если до нас долетела эта мощь, можно было только догадываться.

Мы с Филином сориентировались, определили азимут, по временной задержке определили расстояние, перенесли все эти данные на карту, определили необходимые координаты разрыва и отправили в Центр. На удивление связь была хорошая, до Центра достучались с первого раза. Нам дали команду на продолжение движения.

— Рюкзаки на себя, — отдал я свою любимую команду и проверил людей, оружие, снаряжение.

Старый посмотрел, чтобы никто ничего не оставил, в том числе, чтобы никто не оставил мусор, и мы начали движение. В этот раз моя группа шла первая, а группа Дрона замыкала наш разведотряд.

Филин показал рукой направление нашего движения, где мы должны спуститься и где потом начать движение вверх. Да, это правило гор: за каждым спуском будет подъем! Так было и в этот раз. Моя группа вытянулась в походный порядок и, отпустив головной дозор на оптимальное расстояние, я дал сигнал начать движение.

Мы спускались все ниже и ниже, и тут в считанные минуты погода преподнесла сюрприз: солнце скрылось за облаками, горы окутали тучи, начал накрапывать мелкий дождик, напоминая о непостоянстве погоды в горах. Из-за этого спуск замедлился и усложнился в разы. Склон был травянистый и сыпучий одновременно, спускаться было тяжко, ноги проскальзывали и подло разъезжались, как на льду.

Когда головной дозор начал переходить небольшой ручей в самом низу, дождь перешел в активную фазу, начался сильный горный ливень. Я думаю, многие могут сказать о том, что любят дождь. Но! Большинство любит наблюдать за этим самым дождем, сидя за окном, из которого просачивается уютный свет от настольной лампы в атмосфере, располагающей кушать пахучие домашние пироги с яблоками и пить горячее какао или свежезаваренный крепкий чай с лимоном. А вот те, кто под ливень попадал, не скажут, что это большое удовольствие: и без того сложный участок маршрута, спуск с горы, превратился в грязевой поток. Приходилось бороться с каждым метром дистанции.

Филин дал команду на привал, при этом головняк и тыльник заняли свои сектора, а остальные стали надевать что-то от дождя. В то время о слоях одежды еще мало говорили и знали, и многие по неопытности не приобрели себе гортекс или что-то подобное от сырой погоды, надеясь на «рыжуху». Но дождь был настолько сильный, что рыжуха промокала на глазах. Я быстро достал из верхнего клапана свой гортекс в бундесверовской расцветке, надел поверх рыжухи, потом натянул тяжеленную разгрузку, накинул оружие и потом рюкзак. Именно такой порядок позволяет скидывать рюкзак, не трогая оружие. И мы продолжили движение.

Головняк, преодолев ручей, занял оборону на очень ровной для той местности поляне и по очереди надевал защиту от дождя.

Бойцы начали очень сильно скользить, пару человек позади меня плюхнулись на задницу, и их снесло вниз. Их примеру последовали еще пару человек, которые с довольными лица лихо скатились вниз на метров двадцать, и которые потом шли с большим грязным мокрым пятном на жопе.

Из-за сильного дождя решили не делать привал на поляне, и сразу начали подъем. Какое же ублюдское чувство тебя одолевает, когда ты смотришь наверх, а там не видно края. Ты понимаешь, что сейчас начнется литься кефир из твоей и так уже мокрой жопы. Я дал команду сократить расстояние до головного дозора: начиналась густая зеленка и из-за сильного дождя снизилась видимость.

Подъем был адский. Ноги скользили, вода ручьями текла вниз по склону. По лицу хлестал дождь, вода стекала по рукавам. Воды уж точно было достаточно. Хотелось солнца. Рюкзак промок насквозь, прибавив еще пару килограммов в весе, которые очень сильно ощущались с каждым шагом. Мой повидавший гортекс выдержал ровно час, потом промокли плечи, позже локти, а затем и все остальное. От сильного проливного дождя мог спасти только плащ ОЗК, все остальное рано или поздно промокнет. Порадовали ботинки Блэкхок, мембрана еще работала, и ноги были относительно сухие. А у многих бойцов были уставные берцы с тряпочной вставкой. Ну, вы всё поняли о состоянии их ног.

Мы потихоньку шли наверх, стиснув зубы и зажав губы. Такие камни я видел только в фильмах. Подниматься было очень сложно: камни шатались и очень скользили. Иногда мы просто карабкались на четвереньках, хватаясь за очень острые углы булыжников. Где-то на середине горы я посмотрел вниз. Впечатляющее расстояние.

Первыми стали уставать пулеметчики, ну, это и понятно. Вместе с ними начал помирать Михалыч. Приходилось делать частые привалы, при этом охранение всегда было: с этим у нас строго. Ротный периодически просматривал навигатор, так как на склоне горы, покрытой лесным массивом, по карте свое местоположение точно не определить.

Я никогда не снимаю рюкзак на привалах, только если очень-очень устаю, а так он всегда на спине, и я стараюсь не садиться, иначе потом тяжело запрягать, особенно в гору. Но девяносто пять процентов разведчиков делало наоборот. Все падали на землю, периодически получая пиздюлей от группника за то, что не наблюдали свои сектора. Это проклятая закономерность. Когда боец устает, им очень тяжело управлять. У него отключается мозг, он перестает думать. Тут обычно помогают отвлеченные вопросы, желательно, с юмором — тогда боец немного приходит в себя.

На одном из привалов я понял, что начинаю уставать и решил подкрепиться порцией изюма и каких-то орехов. Когда от усталости в голову начинают лезть различные мысли, я себе повторяю одну фразу: «Тебе никто здесь не поможет, НАДО ЕБАШИТЬ!». Для меня это всегда срабатывает.

Кто-то начал громко материться из-за скользкого подъема, пришлось сразу осадить и бойца, и его нервы. Вот она, бля, романтика. А то все думают, что армейский спецназ — это грим на лице, бицуха размером с голову, разбитые кирпичи, убитые духи в горах. Ан, нет, хуюшки, господа, тут надо ебашить порой до помутнения, до судорог и обезвоживания. Романтика — это когда воду из перчаток высасываешь, потому что нет сил и желания снимать рюкзак, чтобы достать воду; романтика — это когда идешь насквозь мокрый с тяжеленным рюкзаком, ожидая опасность за каждым кустом; романтика — это когда на каждом привале говоришь: «Да на хер оно мне все надо?». Вот где романтика, вот где спецназ. При всем этом у тебя должен соображать мозг, так как ситуаций может возникнуть тысячи: что делать при встрече с противником, где пункт сбора, куда тащить раненых и убитых, как использовать дымы, как замерзшими руками установить растяжку на гранату или мину. Вот она — правда жизни, о которой мало кто знает и задумывается. Не все выдерживают такие суровые испытания. Кто-то морально ломается, кто-то физически.

Филин передал мне, чтобы я искал подходящее место для отдыха. Уже практически стемнело, видно было плохо, головняк шел вплотную с ядром. Выбрав более-менее подходящую местность, наш разведотряд остановился. Филин лично обошел все вокруг, показал, где выставить секреты. Решили ставить по два секрета от каждой группы. Первые пары ушли в секрет сразу же, только сбросив рюкзаки. Остальные бойцы уже полностью в темноте, конечно же, без фонарей и костра переодевались, утеплялись, натягивали тенты, раскладывали спальники на коврики и укладывались отдыхать.

Несмотря на густой лес, радисты установили связь сразу. Ротный отправил донесение о нашем местоположении и состоянии дел по личному составу, и на этом сеанс связи закончился. Так как уходили на неделю, то для экономии батарей радисты в эфире были не постоянно, а только каждые два часа.

Дождь немного уменьшился, но продолжал моросить. Поляк, старший разведчик, установил свою палатку, чтобы там переодеваться. Там же зажгли горелку, и стало в палатке теплее. Но продолжалось это недолго: мы находились на склоне, и палатка стояла под наклоном. Когда начал переодеваться в меру уставший Радюга, он поскользнулся, упал и сломал все дуги на хрен. Благо, баллон от горелки отсоединился, и горелка потухла. В итоге эту палатку свернули, и до конца задачи ее носил Радюга.

Все эти действия длились около часа. Уже начали приходить первые бойцы из секретов, насквозь мокрые, когда я, пряча горелку внутри стоячего коврика, кипятил воду, чтобы заварить себе «горячую кружку». Я дал парням глотнуть горячего заваренного супчика, чтобы бойцы хоть немного согрелись. Разведчики переодевались под тентом, меняя даже трусы, мокрые были насквозь.

Отстояв свое время, я пошел будить Старого. Замок мой тоже нормально прикурил на крайнем скользком подъёме, поэтому спал очень крепко, периодически начиная храпеть, но тут же получал пинок в бок. Растолкал я его только с третьего раза.

— Старый, вставай, я тебе кипяток сделал.

— Угу, — услышал я в ответ.

Пока Старый убирал спальник в чехол, я уже застегнулся в свою Алексику, надел теплые носки и сухие кеды и под шум моросящего дождя быстро отрубился, в обнимку с той самой романтикой, мать ее. Вот так и прошли сутки боевой задачи.